Евгения Родионова: «Куда ни плюнь, всюду в Улицкую попадешь, которая, кстати, в последнее время вконец исписалась — неловко читать». Писательницу Улицкую начали «отменять» из-за её скандального интервью пранкерам. Вечерняя Москва.
Людмила Улицкая: О блокадниках, феномене советского человека и русском космизме
Новости RT на русском. 31 янв в 11:40. Пожаловаться. Людмила Улицкая оскорбила российских добровольцев, которые идут в зону СВО, назвав их «людьми без работы». Смотрите так же новые видео: #Видео #Людмила #Улицкая #думаю #последнее #интервью. Будьте в курсе последних новостей! Единственным мотивом добровольно участвовать в спецоперации могло стать отсутствие работы, заявила писательница Людмила Улицкая. «Бумажный театр: непроза» — новая книга Людмилы Улицкой.
Поколение 30-летних профессионалов
- «Человек, оторвавшийся от почвы»
- Колонка Сергея Оробия
- «Почему эти твари еще не исчезли?»
- Писатель Людмила Улицкая – о таланте, успехе, счастье и радости
- «Воевать и убивать»: Писательница Улицкая призналась в ненависти к России | InfoRuss
Полный текст интервью Улицкой об отставании России: "Рабство существует"
Издательство АСТ объявило о приостановке авторских выплат писательнице Людмиле Улицкой, которая призналась, что отправляет гонорары ВСУ, подробнее на ФедералПресс. В эксклюзивном интервью Радио «Комсомольская правда» писатель Людмила Улицкая рассказала, почему называет себя графоманом, тяжело ли творческому человеку в пандемию, запрём ли мы себя добровольно в цифровом концлагере, теряют ли знания и образование. почему изъявления любви Анны Гуриной к занимающей антирусскую позицию Улицкой печатаются на страницах авторитетной "Литературной газеты"? Авторы прозы Людмила Улицкая, Владимир Сорокин и Виктор Ерофеев опровергли информацию о том, что они якобы причастны к финансированию ВФУ. Русофобские высказывания Людмилы Улицкой вызвали бурное осуждение в России, о чем с удивлением рассказала писатель 26 июня в интервью РБК.
Людмила Улицкая
Огромное количество ассоциаций, воспоминаний — мы пронизаны страной насквозь. Нравится она нам или не нравится, хочет она меня иметь в виде гражданина или она хочет меня прогнать, извегнуть — это проблема, которую мы все время решаем. Я бы, на самом деле, осталась в России. Слишком много меня связывает с Москвой, там все друзья, среда, в которой я живу, в конце концов, язык. Это, наверное, так оно и есть. Мы уплываем в какую-то архаику, и если употреблять слово «прогресс» если расценивать его как нечто положительное , то, конечно, мы движемся в обратном направлении.
И это очень печально. Но другое дело, что это колебательный процесс, мы его знаем всегда — со времен Петра Первого, который сделал огромный рывок и огромные усилия, чтобы встроить Россию в европейскую структуру. С этого момента мы находимся в колебательном процессе: то ближе к Европе, то дальше от нее. И сама эта идея третьего пути, какого-то особого — не европейского и не азиатского — третьего, своего собственного, оригинального — пока что никак не реализуется. На чем держится сегодняшняя Россия?
Россия — страна очень разнообразная. Я живу в Москве, мои друзья, единомышленники примерно одинаково думаем. Но мы люди примерно одного образовательного уровня. Есть люди, которые думают совсем не так, как мы, и это нормально. Россия держится на очень сильной власти.
На той самой вертикали, о которой постоянно говорят. Что касается страха, он на самом деле возвращается. Сегодня были какие-то массовые демонстрации — 600 человек забрали с улицы. И этого не может быть в демократическом государстве, поскольку оппозиция — чрезвычайно важная вещь в развитии общества. Уничтожая оппозицию, государство лишает себя возможности развиваться и отвечать на вопросы, которые общество задает государству.
Когда нет вопрошающих, оказывается, можно делать все, что угодно. Имперское сознание пронизывает все поры нашей жизни. Оно во многом определяет сегодняшнюю политику. Прежде, чем не перестроится наше сознание, ничего не изменится. Срок жизни человека очень невелик.
Исторические процессы идут гораздо медленее. Я считаю, что нам достался фантастически прекрасный кусок жизни. Всегда говорю своим друзьям, что мы живем при золотом веке. Мы не видели войны, попали между двумя войнами. Может быть, я ее не увижу — следующую войну.
Мы жили в бедности, но не голодали. Мы читали, как не читало ни одно поколение людей. Книжки, которые мы доставали... Приносили тебе ее на ночь, завернутую в четыре газетки — это было большое счастье. Знание, которое мы таким образом получали, было драгоценно.
Это мои приятные воспоминания, если хотите.
Она сообщила об этом в беседе с российскими пранкерами Вованом и Лексусом, которые позвонили писательнице от имени главы офиса президента Украины Андрея Ермака.
Но не жалуется.
Насколько активно вы общаетесь с другими уехавшими москвичами? Совершенно не общаюсь. Мои берлинские друзья из российских почти все здесь живут давно — двадцать, а то и тридцать лет. Никого не знаю из вновь приехавших.
Как вам кажется, насколько другой будет Москва, когда вы и вся новая волна эмиграции в нее вернетесь если вернетесь? Это самое «если» очень существенно. Я никогда не соизмеряла свою жизнь с государственной властью, даже в самые суровые советские времена, но боюсь, что при теперешней власти я не вернусь. Кажется, мы друг другу не очень нравимся.
А Москва — что с ней сделается. Я живу в том районе, где когда-то в начале 1917 года в теперешнем районе метро «Динамо» мой дед купил половину дачи. Это была деревня Петровско-Разумовское. А теперь я живу в районе метро «Аэропорт».
Бог даст, еще попаду туда. Когда волна эмиграции в Москву вернется, Москва поменяет свои границы и будет занимать всю Московскую область. Это отчасти уже и происходит. Насколько внимательно вы следите за новостями сейчас?
О, с утра до ночи смотрю новости — что там на Украине, что происходит в Москве, в Киеве, теперь и в Риге и Ташкенте, куда уехали, как говорят, около миллиона россиян.
Вашей большой и дружной семье,всем вашим подписчикам я желаю большого счастья,здоровья,мира и добра. Очень люблю смотреть ваши зарисовки и про дачу, и про отдых, и про моду.
Вы и ваш супруг прекрасная пара, большие труженики. У мужа золотые руки. Здоровья Вам и Вашей семье желаю.
Я не так давно стала смотреть Ваши видео, они мне нравятся, как будто я сама побывала у Вас в гостях и заодно отдохнула на море.
Баба-яга в тылу врага: в отличие от Набокова Людмила Улицкая* не осуждает, а прославляет педофилию
Писатель Людмила Улицкая – о таланте, успехе, счастье и радости. О Крыме, феномене Зеленского и Путине: эксклюзивное интервью с Людмилой Улицкой (Обозреватель, Украина). Смотрите так же новые видео: #Видео #Людмила #Улицкая #думаю #последнее #интервью. А у Улицкой — полный набор премий, тиражи, интервью во всех имеющихся СМИ.
«Воевать и убивать»: Писательница Улицкая призналась в ненависти к России
Все новости » Решение было принято после заявлений писательницы о переводе средств на Украину Издательство АСТ приостановило выплаты по всем договорам писательнице Людмиле Улицкой после ее заявлений о переводе средств на Украину. Об этом сообщили ТАСС в пресс-службе издательства.
Например, в русской классике, в «Анне Карениной», о которой написана отличная, кстати, книга Павла Басинского, выигравшая первый приз. При том что третий лауреат, «Парижские мальчики» Сергея Белякова, посвященный истории гибели сына Цветаевой, выглядел пугающе актуально.
Подтекст книги понятен: не вернись Цветаева в Советский Союз, шансов уцелеть и у нее, и у Мура, и у Ариадны точно было бы больше. Кроме фронтовых сводок. Не будем забывать: роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», потрясший Европу, был написан в 1928 г.
Как известно, самый авторитетный в Германии издатель Сэмюэль Фишер эту книгу отверг: ему показалось, что повестка устарела, кому сейчас нужны эти посттравматические откровения. Он заблуждался и потом всю жизнь об этом отказе жалел. В общем, должно пройти время, для рассказа о сегодняшнем дне на языке художественной словесности необходима дистанция.
Исторические же романы и нон-фикшн — это тоже зеркало, глядя в которое многое можно понять про нас сегодняшних. Поколение 30-летних профессионалов — В этом году в лонг- и шорт-листах «Большой книги» много новых имен. Можно ли уже говорить о смене поколений?
Наверное, это самое интересное, что случилось в последние годы с нашей литературой — приход в прозу поколения профессионалов. Такого не было еще 10 лет назад. Всегда существовала ниша коммерческой литературы — детективы, любовные романы — и их авторы, естественно, были плодовиты, но ниша беллетристики, как и того, что называлось «высокая литература», заполнялась крайне нерегулярно.
И вот все изменилось. Благодаря многочисленным писательским курсам? И все же представление о том, что в сочинении романов много ремесла, рационального знания, этими курсами активно продвигаемое, несомненно, на литературный мир повлияло.
Раз можно научить писать романы или рассказы, значит, сочинение художественных текстов может стать таким же занятием, как написание публицистических статей или книг, например. Ждать вдохновения в таком случае не обязательно — садись и работай. Темы, мотивы?
Мы все же застали, пусть и краешком, жизнь в СССР, нам хотя бы отчасти знакомы правила той игры, им нет. И я очень за них волнуюсь, за их выборы, очень им сострадаю. Но верю, что они найдут возможность сохранить «русское слово» «свободным и чистым», как Ахматова писала.
Правда, так в основном публикуют жанровую литературу — романтическое фэнтези, любовные романы, фантастику. О чем говорит успех digital-авторов? Но я не специалист.
По-моему, там очень много прозы низкого качества, авторам которой не мешало бы поучиться писать. То, что их тем не менее с удовольствием читают, тоже понятно. Для многих чтение — это не источник тонких эстетических переживаний, а форма эскапизма.
Можно сбежать и жить во дворце, но можно и в шалаше, все равно это убежище. Или гораздо вероятнее, что эти сегменты аудитории никогда не пересекутся? И потому, что в нем при некотором усилии можно разглядеть некоторые элементы этого жанра, и потому, что, думаю, как и все нормальные читатели, фанаты ромфэнтези поглощают не только свои любимые блюда, но и что-то другое.
Про «Тетю Мотю» трудно сказать. Боюсь, тот, кто читает любовные романы для массового потребления, будет разочарован. Там слишком много отступлений от любовной линии — тут тебе и Ярославль начала XX в.
Но вообще, что будет с читателями дальше — не понятно. Последние полтора года с книгами конкурируют не сериалы и не соцсети, а новостные ленты. Мы все стали зависимы от чтения новостей, хотя и усталость от этих рассказов о смерти, насилии, убийствах, арестах нарастает — и все-таки мы читаем их, не можем оторваться.
Интересно думать, что будет потом, что люди захотят читать? Подозреваю, истории, в которых есть надежда на обновление, выздоровление, истории про торжество жизни и счастья. Впрочем, читатели всегда любили счастливые развязки.
Я очень сожалею, что в своей жизни ограничилась тем, что спасла от армии только своих сыновей. Теперь я понимаю, что надо ставить вопрос шире и жестче, выступая против призыва. Матери не должны пускать своих детей воевать, должны перестать выполнять это требование законодательства и требовать законодательство такое переменить: пусть воюют профессионалы, то есть те люди, которые выбрали себе это профессией. Пусть только те, кто сознательно сделал этот выбор, убивают и рискуют быть убитыми. Вот это я сейчас здесь поняла, в Нагорном Карабах: если выполнения этих материнских требований добиться, то еще через один поворот истории эта профессия — профессия убивать — неизбежно умрет. А если она не умрет, то умрет наша Земля, третьего не дано. Человек уничтожит себя сам: он будет уничтожать соседей, а соседи будут уничтожать его, а потом эта тотальная война приобретет новые формы. Какие войны будут за следующим поворотом — нетрудно предположить, потому что уже сегодня легко можно создать вирус, который, допустим, будет убивать всех блондинов выше метр восемьдесят или всех кривоногих, или всех китайцев.
У меня даже киносценарий про это есть: как в течение трех суток вирус, распыленный в аэропорту, спасает человечество, потому что другое событие его может погубить. А простая наша сегодняшняя история заключается в том, что если не остановить войны, которые нас окружают, то потом шансов спастись не будет. Люди обычно не думают о будущем всего рода человеческого каждый день. Человек будущего будет отличаться от человека сегодняшнего как мы отличаемся от крысы. Между прочим, это Циолковский сказал, не я. Это возможно, это — интересно, это — захватывающе. А перебить друг друга — ума много не надо. Причем новое прекрасное будущее — это не эвфемизм какой-то, мы уже живем одной ногой в мире, совершенно отличающемся от прежнего.
Вот простой пример: у меня украли компьютер. Я сначала слегка переживала и думала, какой теперь буду покупать. Но через 15 минут я запаниковала, сообразив, что вообще-то у меня украли часть моего мозга, моих воспоминаний, моей интеллектуальной деятельности — часть меня, короче. Потом я опять пришла в себя, вспомнив, что у меня есть внешний резервный диск от этого компьютера. И вот там-то в продублированном виде вся эта часть меня хранится. Это очень захватывающее ощущение. И так во всем: ты теряешь мобильный телефон, и понимаешь, что ты не помнишь ни одного номера, кнопки есть, а нажимать — нечего. Вот это то, осязаемое, в чем видно, что мы перешли абсолютно принципиальную границу между XX веком и XXI, желая того или не желая.
Скорость, с которой теперь все происходит, несоизмерима с той, что была прежде. Первый рисунок человека сделан сорок тысяч лет тому назад. Нашей, человеческой культуре всего сорок тысяч лет, секунда с точки зрения планетарного времени, а мы уже столького достигли. Причем смысл его совершенно непонятен: зачем жить, если придется умереть? Смотри, как все меняется, как меняется качество жизни, как меняются жизненные сроки: на нашей памяти детская смертность уменьшилась по миру невероятно, длительность жизни увеличилась, минимум, вдвое по сравнению со скелетами, которые разрывают археологи. Там стариков вообще нет. Про болезни мне не надо тебе говорить, — сколько неизлечимых болезней стали излечими, и как бурно идет этот процесс. Количество приставок, которыми мы пользуемся с того момента, как были изобретены очки, увеличилось в десятки, в сотни раз: пятьсот лет назад была изобретена линза, а завтра у нас уже будут искусственные глаза.
Потом — искусственная кожа, суставы, внутренние органы. Все это происходит дико быстро. Но, конечно, соотносимость длины человеческой жизни с длиной существования планеты несоизмерима, тем захватывающе жить, потому что дико интересно, как быстро при тебе переменится вот этот твой кусок. И эта работе — прекрасная мотивация для того, чтобы жить. Это очень интересно. Я могу сердиться на себя, что я не всегда догоняю, хоть и стараюсь поспевать: я работаю с компьютером с тех пор, как они появились. Но мой внук это делает лучше, что объяснимо. Во-первых, это было ожидаемое, потому что я из раковой семьи, и я время от времени проверялась, зная, что это должно произойти рано или поздно.
Мне было обидно, когда потом выяснилось, что врач, к которой я ходила на проверки, мой рак пропустила: я начала лечиться, когда у меня уже была третья стадия. Когда меня прооперировали, мне сказали: «О, мы такую большую опухоль давно не видели», или «никогда не видели», — я уж не помню. Я была озабочена. Я пришла первый раз к хирургу на прием, он посмотрел меня — израильтянин — а потом говорит человеку, с которым я пришла: «Впервые вижу пациента, который бы в этом кресле не плакал и так себя вел». Почему я именно так себя вела? Не знаю. Может быть, потому что была готова из-за семейной истории. А может, потому, что моя мама умерла в 53.
И с тех пор я каждый год я говорила: «Вот я уже на 5 лет старше мамы, вот на 10, вот на 20», — это был подсчет времени как будто дополнительно выданного, я подсчитывала эти годы с благодарностью. Я вообще-то живу с ощущением благодарности. И оно только усилилось оттого, что это — я имею в виду исход, который мог бы быть у моего рака — пролетело. Когда книжка дописалась? Я понимала, если сейчас рак прижмет меня, я закончить не смогу. Конечно, у меня была сильная мотивация: вылезти поскорее, закончить, а там посмотрим. И я — вылезла. Потом приезжала через полгода на проверку, потом через год, потом хирург, который меня оперировал, сказал: «Иди, иди».
Сейчас я стала халтурить — уже года полтора или два не была. Поеду, поеду, поеду обязательно. Обычно в момент тяжелой болезни люди уцепляются за веру. Я, конечно, благодарна судьбе и высшим силам за то, что мне этот подарок — несколько дополнительных лет после рака — сделали. Но за эти годы мною полностью овладел мой Даниэль Штайн, то есть Освальд Руфайзен. Знакомство с ним, отношения и общения — это все, конечно, вызвали во мне и в моем отношении к вере острый кризис. Он меня этой фразой освободил от ужасного рабства: делать, чего я тоже не до конца понимаю. Я стараюсь жить делами… И церковь мне для этого не нужна.
Меня больше богословские вопросы не занимают. Я в молодые годы прочла кучу книг — вся русская философия прочитана с трудом или с удовольствием. Но вдруг наступил момент, когда это перестало иметь значение. Сейчас я эти книжки могу подарить, ибо точно знаю: я к ним больше не вернусь. При этом я совершенно не отрицаю своего христианского опыта: христианство в мою жизнь вошло благодаря нескольким замечательным людям, с которыми я познакомилась, которых я увидела. Они были для меня образцами жизни: прекрасные люди, замечательные христиане, мне хотелось быть с ними и я с ними была очень долго. Причем, это все в мощный советский период, когда по телевизору никакую Пасхальную службу, конечно, не показывали. Наоборот, устраивали какую-нибудь премьеру «Семнадцати мгновений весны», чтобы, не дай Бог, в церковь не пошли люди.
А тех, кто пошел, встречали дружинники, выуживали там кого-то, кого-то — записывали. В общем, сам поход в церковь — это был поступок. Поэтому я так долго, наверное, и простояла на этом месте. Сегодня из тех, кто тогда так привлек меня в христианство, в живых осталось, может быть, двое или трое. Это мои сверстники, священники. Я захожу к ним в церковь, я полна к ним любви и симпатии. Я очень хорошо знаю церковную службу, люблю ее, поэтому я и прихожу… Но у меня нет больше потребности подходить к причастию, а это была практика моей жизни на протяжении десятилетий. И вот — кончилась.
Знаете, в падающем самолете, говорят, нет атеистов? Я человек верующий, просто мне для того, чтобы верить, перестала быть нужна церковь. Русская Православная Церковь перестала быть нужна. И Католическая — не нужна. Никакая не требуется, вот ведь какое дело. Особенно после болезни я стала с благодарностью смотреть по сторонам и видеть. Вот именно что, полноценно видеть то, на что смотрю. Раньше я хуже видела.
Это для меня и есть религиозное чувство: чувство спонтанной благодарности. Куда направлен этот вектор, я знаю: можно сказать — Творец, Высшие силы, что угодно.
Объединившись внутри себя на основе мовы и отказавшись от русского языка и всего русского, чтобы "найти свое место в европейском обществе", став самостоятельным и независимым государством.
А еще она очень симпатизирует Зеленскому и надеется, что тот справится с коррупцией, а американцы не бросят Киев. И сама, по мере возможности, старается помогать Украине, чем может. Призналась, что все ее гонорары идут на Украину читай — в ВСУ , в том числе, и от продаж ее книг в России, которые продолжают!
А с каждой книжечки копеечка, и немалая, идет ему, а он их тратит на те же ВСУ. И еще, что выглядит уже не просто гадко, она не понимает, какие это люди "могут добровольно пойти на любую войну, тем более, против Украины". Тут резануло даже не про Украину, а про "любую".
Что, и в Великую Отечественную тоже? Впрочем, о чем тут говорить, если ее папа и мама были эвакуированы в Великую Отечественную сначала в Уфу, а потом и в Свердловск, и в этой семье действительно не было добровольцев. Которые спасали и спасли от полного уничтожения миллионы ее соплеменников.
Не говорю, что зря, даже не думаю так, но самой Улицкой в голову такие сопоставления почему-то в голову не приходят.