Новости RT на русском. 31 янв в 11:40. Пожаловаться. Людмила Улицкая оскорбила российских добровольцев, которые идут в зону СВО, назвав их «людьми без работы». Писательницу Улицкую начали «отменять» из-за её скандального интервью пранкерам Улицкую лишили звания и начали убирать её книги из магазинов за поддержку ВСУ A. Об этом сообщает ТАСС.
Людмила Улицкая
Сорокина, Ерофеева и Улицкую обвинили в поддержке ВСУ — они всё отрицают: новости СВО за 22 ноября. Писательница Улицкая в разговоре с пранкерами оправдала теракты Киева в России. Будьте в курсе последних новостей!
Людмила Улицкая: О блокадниках, феномене советского человека и русском космизме
Улицкой позвонили от имени главы офиса президента Украины Андрея Ермака. Она разговаривала с пранкерами по видеосвязи. Реклама «Думаю, что это люди, которые не имеют работы. Не представляю себе человека, который по собственному желанию лично пойдет сегодня на [какой бы то ни было конфликт], а тем более с Украиной», — ответила она. Российская писательница прокомментировала позицию некоторых коллег.
Вы закончили биологический факультет. Вы биолог-генетик. Я хорошо знаю ваши биографию. Большинство наших слушателей знает, что вы работали по профессии, потом у вас был перерыв. И потом вы ушли в писательство. Тем не менее, и диплом, и знания у вас есть, они никуда не денутся. А молодежь сейчас не стремится к знаниям. Знания девальвированы. По-моему, от этой пресловутой удаленки мало кто страдает. Знания остаются ценностью? Или это тоже осталось в ХХ веке? Улицкая: - Это безумно важный, сложный, интересный вопрос. Дело в том, что удаленка — это наше будущее. Потому что я думаю, что вот этот опыт, который сейчас проходит все человечество, обучение через компьютер, через посредничество техническое, он никуда не уйдет. Это делает образование гораздо более доступным и гораздо более дешевым. Потому что одно дело, когда человек поступает в институт, родители его готовят, он ходит на курсы подготовки, он платит иногда репетиторам. Это грандиозная история. И совершенно другое дело, когда человек просто нажимает клик на компьютере и в принципе может получить прекрасное образование. Я сегодня слушала лекцию искусствоведа Доронченкова. Просто блестяще. Это абсолютно открытый океан знаний. И это мы не можем забывать. Это — великое достижение нашего времени. Теперь возвращаясь к теме учительства, которое безумно важно. Эта платоновская академия, эти размышления и беседы с учителем — это огромное счастье. К счастью, в моей жизни было несколько таких изумительных учителей, которых я помню, которым я благодарна по сей день. Генетику человека в университете, когда я там училась, это был первый год, когда лысенковская кафедра сменилась классической генетикой, и генетику человека преподавал Владимир Павлович Эфроимсон. Большой настоящий ученый. Это была генетика человека, совершенно основанная не на лысенковских принципах, а на подлинной генетике. И это было потрясающе интересно. И вот эта фигура учителя бесконечно важна. И вот эта ситуация обучения через компьютер, с одной стороны, конечно, не хороша, а с другой стороны, ты можешь включить и послушать лекцию первоклассного учителя, до которого живьем не добежишь. Он может быть в другой стране, в другом пространстве. Более того, его может уже не быть не свете. Поэтому очень меняется система образования. Это хваленые первые немецкие университеты, где училась вся русская элита культурная. Это был Геттинген и несколько классических университетов. Сегодня это меняется. И меняется по той причине, что сегодня широко образованных людей очень мало. Они не очень нужны. Сегодня нужны специалисты, которые для того, чтобы достичь успеха в своей профессии, должны десять лет грызть узкую маленькую отдельную науку. Мардан: - Людмила Евгеньевна, мы начали говорить о дистанционном образовании, что это будущее, но вы тут же вспомнили о своем учителе университетском. Представьте себе, что вы с ним общаетесь по скайпу, через экран. Это было бы то же самое или нет? Улицкая: - Знаете, думаю, что все-таки нет. Очень хорошо, когда такая возможность есть. Потому что по скайпу он может общаться с сотнями людей, а персонально — с единицами. Поэтому такая ситуация имеет и свои плюсы, и свои минусы. Личное общение с древних времен это чрезвычайно важная вещь. Дело в том, что познание есть некоторая такая, я бы сказала, магическая сила. Потому что так, как жрец передает свои знания и силы через прикосновение, через передачу, точно так же и хороший педагог своим обликом, своим дарованием, вот этим личным общением тоже дает что-то, что совершенно ускользает, когда ты читаешь книжку этого же автора. Это очень большое значение имеет — личное общение. Мардан: - А вас не пугает, что мы можем вернуться опять к этому древнему жречеству, когда крайне ограниченный круг людей получит возможность получать образование вот так, в физическом контакте, в маленьких 2-3-10 университетах, а всем остальным будет предложена именно цифровая удаленка? Такое будущее может быть? Улицкая: - Здесь есть о чем подумать. Я думаю, что скорее будет некая такая иерархическая лестница. На начальных стадиях будет такое более технизированное обучение, а те, которые удачно, успешно проходят эти стадии, наиболее из них одаренные и талантливые, в конце концов, выйдут на тот уровень, при котором их примет в своей лаборатории замечательный, удающийся ученый и возьмет их в число своих непосредственных учеников. Думаю, что это один из вариантов, одна из версий, причем, вполне уже реализующаяся. Мардан: - То есть классический диплом о высшем образовании, этот советский фетиш, он может окончательно утратить свое значение? Улицкая: - Я не думаю, что он окончательно утратит свое значение, но будут какие-то вещи, кроме этого. Вот диплом — это как входной билет, как трамвайный билет в эту самую ситуацию, когда человек занимается профессией. Профессией не служебной, не водопроводчик, который тоже нам нужен в мире, и электрик, и все те люди, которые работают в сфере обслуживания, и которых делается все больше и больше. Я сейчас говорю о тех людях, которые находятся на острие науки, техники, которые изобретают и меняют жизнь завтрашнего дня. Вот там все-таки, согласитесь, образование этих людей и образование человека, который обеспечивает нам повседневность, это все-таки разное образование. Мардан: - Вы упомянули сантехника. Мне пришел в голову такой образ. То есть люди интеллектуального труда в большой части могут оказаться именно на удаленке, общаясь посредством интернета, компьютеров, а вот эти сантехники, у них и останется роскошь живого человеческого общения. То есть они окажутся в более привилегированном положении, чем мы с вами, например. Улицкая: - Знаете, поскольку я нахожусь в большой дружбе с обслугой того дома, скажем, в котором я сама живу, поэтому сантехник, который ко мне приходит, получает ту же часть печенья, которую получают мои друзья. Я с ними дружу, и среди этих людей есть люди яркие, талантливые, интересные. И это их выбор отчасти, а отчасти движение судьбы. Понимаете, мы все начинаем с разных начальных точек. Один человек родился в семье образованных папы и мамы, докторов наук, и ему гораздо проще проделать этот путь к науке, к технике, к самым передовым рубежам. А другой человек родился в деревне, в маленьком городе, родители его — рабочие на заводе, и ему гораздо труднее совершить этот путь. Но таких людей я тоже знаю. Когда я училась в университете, то там была пара потрясающе талантливых мальчиков, которые были именно из глубинки, из провинции. Просто талант был большой. Один из них, кстати говоря, стал потом директором института. Писатель — это профессия, это призвание, это общественная функция? Какое место писатель должен занять в этом новом страшном цифровом мире? Улицкая: - Знаете, этот вопрос для меня очень сложный и немножко смешной. Дело в том, что когда меня называли писателем первые 20 лет, я ухмылялась. Потом я уже привыкла. Когда я была совсем молодой, то я думала: вот сейчас я побуду генетиком, потом я побуду писателем, а потом будет еще что-то третье. Мне хотелось еще выйти из этого. Просто каждый человек проходит разные стадии своей жизни. Я не уверена в сегодняшнем дне, что выбор профессии — это нечто окончательное, что на всю жизнь определяет занятие человека. Я думаю, что это было бы прекрасно, и есть такие счастливые люди, которые в своей жизни успели позаниматься разным. Это очень хорошая тема для размышления — а чем бы еще я мог позаниматься. Мардан: - А вот чем бы вы еще хотели позаниматься? Улицкая: - Знаете, я вам должна признаться, что я рисую. Муж надо мной смеется, очень меня поощряет. У меня муж очень хороший художник. Может быть, я от зависти немножко начала… Десятилетиями преодолевая робость, сейчас я немножечко порисовываю. С большим удовольствием. Мардан: - А вы уроки в YouTube смотрите по живописи или нет? Улицкая: - Нет, не смотрю.
Идея всеобщего политкорректного равенства, которая во всей этой истории постоянно вылезает, мои скромные шансы совершенно уничтожила: русскоязычной женщине-писательнице Нобелевскую премию уже дали, это была Светлана Алексиевич. И я ее от души поздравила. Ее награда полностью избавила меня от беспокойства и я, наконец, смогла освободившись от некоторой нервозности — все время ведь протекала какая-то информация и я знала, что где-то там в каких-то списках моя фамилия фигурировала — выдохнуть. Но ты понимаешь еще в чем штука, весь мир — это повсюду, не только в России — совершенно неправильно оценивает значение Нобелевской премии в области литературы. Когда эту премию получила Алексиевич, то в России писатели просто попадали в обморок и впали в негодование: «Как это так! Ей дали, а Набокову не дали! То есть, эта премия за идеалы человечества, она не про литературу, строго говоря. В отличие, например, от Букеровской английской премии — вот она про литературу. И список букеровских лауреатов — это всегда совершенно точно литературный факт. Хотя и там есть нюансы: гораздо важнее попасть в шорт-лист, чем получить первую премию. Но когда речь заходит о первом месте, начинаются колоссальные интриги. Так в Англии, так и у нас. И то, что я трижды была в шорт-листе русского Букера, для меня гораздо ценнее, чем то, что однажды я ее получила. Мне дали ее лет пятнадцать тому назад, когда на стенах Будапешта еще были видны шрамы от выстрелов, сделанных во время подавления восстания 56-го года. Но город дал мне — русскому еврею — свою премию. Для меня это значило полную победу культуры над политикой. А у самой меня складывается грустное ощущение, что я не догоняю. Но, на самом деле, все упирается в то, что в жизни каждого из нас всегда есть задача. Иногда мы не отдаем себе отчёт в том, в чем она состоит. Но чаще начинаем отвечать прежде, чем успеваем понять и принять этот вызов. В моем случае, я совершенно точно знаю, что написала все свои большие книги. Я его придумала, он висит где-то в воздухе, но напишет его уже кто-нибудь другой, не я. Мне 75 лет, времени объективно мало. Это не половина жизни у меня впереди, и не треть, а маленький кусочек остался. Поэтому я хотела бы какие-то маленькие задания себе давать и — даю, и выполняю. Я очень радуюсь. Мне по-прежнему интересно и нравится работать. Но роман — это четыре года ты ни о чем другом думать не можешь — и во сне думаешь. Наяву разговариваешь с кем-то абсолютно о других вещах и все равно об этом думаешь. Он тебя съедает полностью. Я не умею по-другому работать. Другие — могут. Например, Борис Акунин в ответ на вопрос как он работает, недавно гениально ответил: два часа утром. Я, конечно, не поверила: за два часа просто нельзя столько произвести. Но вообще, какая должна быть внутренняя дисциплина, чтобы со всем своим творческим вдохновением в два часа уложиться?! Значит — решила я — во все остальное время он думает! А у меня, видимо, просто меньше мощности, я так не могу. Когда я пишу большую книжку, я там с потрохами, целиком, а в жизни меня нет. Хорошо, если этого люди не замечают, потому что я, находясь физически с ними, вообще-то отсутствую. А отсутствовать я больше не хочу, хочу посмотреть по сторонам, порадоваться жизни, сколько осталось. Это «радование» ко мне не так уж давно пришло: я в молодые годы была большой мизантроп, мне всё не нравилось, все не нравились, и только с годами, благодаря отчасти раку, который я пережила и, слава богу, выскочила, у меня сейчас совершенно изменилось отношение к проживанию дня, минуты, часа. И радость от этого проживания. И я должна была это сделать. Потому что при полном ощущении, что ничего сделать нельзя, есть еще ощущение, что ничего не делать хуже. Вот и полезла. Ничего особенного не произошло: Пушкинское метро от меня в 10 минутах, доехала, постояла 15-20 минут, это имело абсолютно нулевой эффект. Даже интересно, до какой степени прохожие не обращали внимания на эту маленькую группку старых придурков. Покрепче духом, в том числе? Просто так сложилось конкретно в этот раз. Во мне нет никакого ворчания, мне нравится и ваше поколение и те два, что за вами выросли. Самое существенное — мы, в нашем поколении, друг без друга просто не выживали. Жизнь была так устроена, что для того, чтобы пойти к врачу, надо было попросить подружку с посидеть с ребенком. Для того, чтобы достать билет в Ленинград, надо было позвонить двоюродной сестре твоей знакомой, чтобы она тебе билет купила. Быт был чрезвычайно сложен: я приходила в мясную лавку в подвал, где у меня был знакомый мясник, и всегда покупала шесть кусков мяса: Раде, Наташе, Тане, Диане, Ире, — потому что я не каждый день туда ходила, да и ни черта не было. Эти шесть кусков мяса я притаскивала домой, и дальше шла раздача. Социальность была гораздо выше, чем сейчас. И степень зависимости — дружеской, любовной — была гораздо более высокая, чем в теперешней жизни. Сейчас все по-другому. Вы друг за друга держитесь только по личному выбору, никакой бытовой надобности нет: можно позвонить и вызвать бебиситера к ребенку, мясо — на дом, мужа — на час холодильник починить, да что угодно. А я не хочу выходить из привычного своего мира и прежних отношений. Это создает невероятный жизненный комфорт: я чувствую себя окруженной Великой китайской стеной друзей. Это на эмпатии все работает. В этом ничего плохого нет. Вот когда человек не может позвонить по телефону в Скорую помощь, и к нему не приедут помогать, спасать, лечить — это плохо. Как ты думаешь, мне управиться самой или все-таки звать врача? Вокруг меня есть люди, которым я абсолютно доверяю и передоверяю решение многих своих вопросов. И они решаются вручную, с затратой огромного количества усилий, что позволяет мне испытывать дикое удовольствие. А это чрезвычайно важная вещь — чувствовать себя включённым в социум положительным образом. Я считаю, что все эти похорошения — на самом деле декорации дурного вкуса. Успокойся, это городу нужно: это пространство для гуляния, эти сияющие тротуары скользкие — все имеет гораздо более благообразный вид, чем пятьдесят лет назад». Я думаю, что здесь большое значение имеет то, что называется в биологии импринтинг: первые картинки, первые запахи, первые ощущения, зрительные образы — все то, что с нами остаётся навсегда и что нам нравится на протяжении всей жизни. Именно поэтому так много людей вспоминает о своем тяжелом детстве с умилением — это было время открытия мира и счастья. И это осталось внутри, в виде отпечатка. Тут я ничем не отличаюсь. Москва моей памяти — другая. Знаешь, я недавно шла от метро Пушкина к памятнику Юрию Долгорукому, под хвостом которого был устроен некий балаган, где я должна была выступать. Маршрут этот я знаю 70 лет. У господина в каждой руке было по девочке. Девочки мне казались довольно невзрачными, но, когда они выросли, оказалось, что господином был Александр Вертинский, а девочками — две его дочки: Настя и Марианна. Рядом со школой помню аптеку, которая стояла на том месте, где сейчас новый Пушкинский сквер. Я помню, как памятник Пушкину стоял на другой стороне, напротив себя нынешнего. Я иду дальше и узнаю каждый дом, в котором у меня были друзья. Все это выглядит иначе, да и все умерли, никого нет. Но я помню их поименно. Например, Витя Новацкий в Малом Гнездниковском переулке, к которому ходили все театральные люди, художники, музыканты, потому что не было человека, который лучше бы знал культуру авангарда и театр. Его квартира в знаменитом доме Нирнзее — тайна мекка московской интеллигенции. В соседнем доме жила Мария Сергеевна Павлова, когда-то — секретарь дирекции Малого театра, еще до того — актриса. Фамилия ее девичья — Муханова. Если дешифровать, то выйдет, что Мухан — это как Набоков или Шахновский, как вся русская знать, произошедшая из татарских корней триста лет назад. Это всё их потомки.
Спешили разобрать до основания. Крушили нещадно, так что пыль стояла кругом и оседала в головах людей до их помутнения. Потрошили отечественную культуру, мумифицировали её, чтобы наполнить собственным содержанием, навязать свой канон, свои догмы, свою систему ценностей. Создать своего Голема. Вспомнился герой ужастика Джиперс Криперс, поедающий глаза и внутренности жертв, а их тела сшивающий в жуткий ковёр. Очень похоже. Заходило это, как и в перестроечные годы, через безудержное обличение советского. Для чего у них годилось всё: от подлогов и подтасовок до ориентиров на стандарт немецких листовок времён Великой Отечественной войны и методичек периода холодной по расшатыванию общества. Затем всё это масштабировалось на всю отечественную историю, которая выстраивалась в качестве пути порока. Через систему подмен переписывалась история Второй мировой. Наносился удар по вере, когда утверждалось, что корень отечественных бед — в православии. Якобы вера, как и позднее коммунизм, изолировала Россию, стала препоной на пути культурной интеграции с цивилизованным миром, развила неприятие инакомыслия и так далее. Христианство — символ духоты и тошноты. А в России — ещё и бескультурья, дикости, близкой к язычеству. Всеми этими деконструкциями буквально был нафарширован роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», собравший в нашей стране в своё время щедрую премиальную жатву. Можно сослаться на лабиринт личного мнения автора, поиски и заблуждения, свойственные любому человеку, в том числе и творческому. Но дело здесь не в этом, а в особой мете социализации, повязанной общим делом. Так было принято, так положено. Вот именно так, как рассуждают Акунин — Быков — Улицкая. Если хочешь вписаться в систему, то будь добр принять правила игры.
Людмила Улицкая: «Для осмысления современности надо, чтобы она стала прошлым»
Не представляю себе человека, который по собственному желанию лично пойдет сегодня на [какой бы то ни было конфликт], а тем более с Украиной», — ответила она. Российская писательница прокомментировала позицию некоторых коллег. Например, заявила, что Захар Прилепин давно отрекся от звания человека. Улицкая сказала, что знала десятки литераторов, разделивших ее точку зрения, и ни одного — мнение этого автора. Улицкая уехала в Берлин.
Проза должна быть понятнее. Поэзия позволяет передавать какие-то более сложные, более интуитивно чувственные вещи. Поэтому, как ни смешно, сегодняшняя поэзия мне ближе сегодняшней прозы. Об общественных изменениях сегодня. С одной стороны, меня очень радуют некоторые процессы, которые я наблюдаю. В России с незапамятных времен не было такого волонтерского и благотворительного движения, как сейчас. Последние 10 лет среди моих подруг нет никого, кто не ходил бы куда-то в больницу, не давал бы деньги на благотворительные нужды и лично не участвовал бы в этом общественном процессе. И это произошло за последние десять лет, раньше такого не было. Это то, что хорошо. А плохо — мои отношения с властью, не с данной конкретной властью, а вообще. Государство — это служебный механизм для общества. Для этого оно придумано, простите, Платоном. Потому что государство — механизм управления, который нужен для управления нашими налогами, распределения их по нуждам, это его прямая обязанность. Смысл государства как инструмента — обслуживать общество. Нельзя обслуживать общество, если ты не хочешь его слышать. Поэтому у нас власть считает, что оппозиционеры — это плохо. Оппозиционеры — это очень хорошо! Потому что они показывают государству, где недоработано. Власть должна благодарить оппозицию за то, что она показывает ее недоработки, показывает, куда направить внимание, деньги, ресурсы. В этом и есть моя установка и мое неприятие власти, которая постоянно хочет обслуживать себя, а не общество. И это разрастание государства, его превращение в почти раковую опухоль: количество бюрократии, которое сейчас в мире образовалось, несоизмеримо больше количества людей, которые производят продукт. И мне кажется вся эта ситуация каким-то порочным обстоятельством сегодняшней жизни, не только в России, а всюду! В этом, по-видимому, лежит корень некоторого «недопонимания» власти. Я не борюсь с властью, кто я такая, чтобы с ней бороться? Но, если бы у меня спросили, я бы сказала, где надо доработать. Причем я говорю совершенно не про то, что ее надо менять. Будет следующая, точно такая же. У нас такая российская традиция, когда власть и государство оказываются избыточными. С моей точки зрения, его должно быть поменьше. Общество в состоянии решать многие задачи самостоятельно. Волонтерские и благотворительные движения, о которых я говорила, это то, что реально решает задачи, которые могло бы решать государство. Про отношение к высоким постам. Однажды моя подруга сказала: «Люсь, а если бы тебя назначили министром образования, ты бы согласилась? Такие люди не должны быть начальниками». Про ожидание счастья после войны и советское время. Я достаточно хорошо помню это послевоенное время. Я не голодала. Но бедность была тотальной и всеобщей. До сих пор не могу выбросить продукты с тарелки, доедаю до конца.
Её номинировали и на Международную Букеровскую премию в 2009 году, но она уступила канадской писательнице Элис Мунро. Мечтала Людмила Улицкая долгие годы о Нобелевской премии по литературе, но уже давно поняла, что эту награду ей получить вряд ли удастся. Постоянство в нелюбви Людмила Улицкая. С юности она дружила с известной поэтессой и правозащитницей Натальей Горбаневской, была близка с диссидентами. В советское время ни в каких громких скандалах она замешана не была, за исключением того самого увольнения из Института генетики, последовавшего за тем, что была уличена в перепечатывании самиздата. По словам Людмилы Улицкой, при Сталине она прожила всего 10 лет, но при этом прекрасно помнит то время, как ощущение «невероятной духоты», чувствовавшееся, словно «тебя закатали в асфальт». Позже она стала искать возможность подняться, чтобы этим самым асфальтом не дышать. Для неё вертикалью опоры стало христианство, а власть она всегда не любила, только приспосабливалась, дабы та её не ломала. В постсоветское время Людмила Улицкая обрела репутацию «совести отечественной оппозиционной интеллигенции», на неё равнялись все те, кто считал своим долгом бороться с властью. Причём утверждала, будто это общемировая тенденция и отрицательная сторона демократии. О себе же она с гордостью говорила, что у неё высшее образование «в третьем поколении». И соглашалась с тем, что она — русская писательница, хотя и признавала: Москву она давно разлюбила. Там она почти 15 лет назад даже купила квартиру, в доме, который построен на месте, где раньше стояла Берлинская стена. Именно туда и уехала Людмила Улицкая после событий февраля 2022 года. По словам писательницы, решение об отъезде за неё принял старший сын, просто приехал, велел собираться и вскоре перевёз в Берлин. После её отъезда её книги стали убирать с видных мест в московских магазинах, но из продаж они не исчезли. В интервью, которое дала Людмила Улицкая осенью 2022 года, она призналась, что ни с кем из уехавших в ту волну эмиграции она не общается, ей вполне хватало друзей, живущих в Германии уже не одно десятилетие. До этого у них уже был опыт зарубежной жизни.
И это движение туда и обратно чрезвычайно интересно. Человек, как и любое животное, ищет место для выживания своего личного и выживания своего потомства. Поэтому это скорее предмет исследования, чем осуждения или недоброго отношения. Это жизненный процесс, он идет, а мы — наблюдатели. О рейдах полиции по московским барам, владельцы которых высказывали антивоенную позицию Наступает тьма, и, видимо, мы находимся в самом начале этого наступления. Сегодняшняя власть себя защищает. Ей для того, чтобы сохраниться, надо непременно подмять под себя народ и задушить любое свободное высказывание, и они делают это вполне успешно. У них очень большой опыт. Этот опыт столетней давности. Россия никогда не была свободной страной, а советская Россия в особенности сумела так «преобразиться» в этом отношении. Такая наша историческая, видимо, судьба — быть страшилищем для всего мира. Всегда есть некоторое количество людей, которые к этому готовы, с большой внутренней агрессией. Эта агрессия может разным образом проявляться: мальчики вешают кошек на заборе, в моем детстве я это видела… Когда они вырастают, начинают избивать более слабых людей из окружения. А когда они совсем делаются взрослыми, идут в ОМОН или в сходную с ним организацию. Всегда есть какое-то количество людей, которое на это готово, с внутренней агрессией, с желанием проявлять себя именно таким образом. Что делать, так устроен человек… Эмпатия — это не то чувство, которое воспитывается с малолетства в России. Я прекрасно помню по своему детству школьные собрания с осуждениями. Иногда я была предметом осуждения, потому что юбка была на два сантиметра короче, чем общепринятая, или какая-то другая причина. С другой стороны, это рождает внутреннее сопротивление. Мы всегда обставляли себя друзьями и находили тот малый социум, в котором существовали. Всегда было некоторое количество друзей, с которыми мы собирались за столом, и эти наши московские кухни, этот узкий круг людей, с которыми можно было поделиться, обсуждать, спорить — он всегда существовал. Поводом для этого стало подозрение в причастности их владельцев к финансированию Вооруженных сил Украины, утверждал источник ТАСС. На видео, опубликованном агентством «Москва», посетителей одного из баров заставляют петь песню «Березы» группы «Любэ». Об экранизации произведений и предложений от западных сервисов Я когда-то начинала с кино. Мое единственное, условно говоря, литературное образование — это курсы сценаристов для мультипликационных фильмов при Доме кино. Это было очень полезное обучение. Нам читали замечательные специалисты — Норштейн, Хржановский и многие другие очень значительные люди. И для меня это первое образование. Моя судьба с кино не сложилась, потому что из множества написанных мною сценариев, по-моему, был поставлен один, сильно искореженный. В какой-то момент я поняла, что не хочу работать в той сфере, где я завишу от большой команды людей. И я перешла к своей писательской работе, где кроме меня и письменного стола нет никаких других участников. Потому что всякий раз, когда ты работаешь на такую индустрию, как кино или театр, любую другую, ты оказываешься в команде, а я предпочитаю персональную работу, а не командную. Кое-что на самом деле экранизировано из того, что я делала. Сейчас у меня висит одно предложение, которое меня ужасно увлекает.
Людмила Улицкая: О блокадниках, феномене советского человека и русском космизме
Вован и Лексус под видом Ермака заявили писательнице: «У нас есть такое желание, есть уничтожать всех этих пропагандистов кремлёвских». Это вообще человек, который не стоит даже обсуждения, ну, просто не стоит обсуждения, это мусор. Она[Дарья Дугина] молодая женщина, могла бы жить. Но её установка и точка зрения, и поддержка ее отца, она, конечно, вызывает только недоумение и горечь. Они были идейными людьми, они служили своей идее, они за неё заплатили жизни. В каком-то смысле это жертвы идеи. Значит, идеи мне не нравятся, но они последовательные люди — несут ответственность и за свою идею, и за свою жизнь».
В магазинах продают их запечатанными в пакеты прозрачные, но пока что продают. Нет таких людей, которым война бы эта нравилась, в моем окружении нет точно! Улицкая заявила, что война должна помочь Украине отделиться от «московской Руси» «Я думаю, что эта война поможет Украине как государству, определиться, встать на ноги, найти свое место в европейском сообществе, и стать от России гораздо более независимой, чем это предполагала вся предшествующая история. И большая часть истории Украины все-таки связана с тем, что она была под властью то поляков, то литовцев, то еще каких-то других государств. А сегодня Украина сможет стать полноценным самостоятельным национальным государством. Я думаю, что настало для этого время - самое время!
Скажем, в древние времена рабами были те, кого захватили во время военных действий. Это было вынужденное рабство, они не могли освободиться до смерти. В наше время рабство — это нечто другое. Рабство, безусловно, существует, но не обусловливается одним геном. Почему в России, да и в Украине, да и на всем бывшем постсоветском пространстве большинство так панически боится власти и, боясь, ее презирает? Думаю, что сегодня у каждой страны есть своя собственная, персональная проблема. То, что вы сказали — безусловно, так. Конечно, государство — это инструмент, который общество придумало для обслуживания себя. Но дело в том, что у государства есть прирожденное качество: оно постоянно начинает расти, укрепляя самое себя.
Власть хочет сохраниться, поэтому делает все, чтобы стать вечной, несменяемой. Этот закон, к сожалению, работает во всех странах. Демократические законы — более жесткие и организованные, чем в наших странах... Вопрос, на самом деле, зрелости общества — когда люди делаются гражданами, и это рабское сознание заменяется на сознание гражданина, то общество гораздо лучше реагирует, взаимодействуя с государством. Это наша общая проблема, общая беда. Человек больших энциклопедических знаний. Он мне когда-то сказал: «Знаешь, все руководители во всех странах мира всегда плохие, хорошие туда не попадают». Хочу спросить вас: почему наверх, во власть в наших странах, да и в мире тоже попадают самые хитрые, пронырливые, менее образованные, менее знающие? Почему хорошие практически никогда не оказываются там, где должны быть — наверху?
Наверное, вы помните эксперимент академика Сахарова, который как раз и выступал за то, чтобы страной правили профессионалы. К сожалению, общество оказалось к этому не готово — и в первую очередь оказались не готовы те властные структуры, которые в это время существовали. Я думаю, что это некоторая идеальная ситуация, к которой мы должны стремиться, и которая мало у кого реализуется. Конечно, власть должна принадлежать профессионалам: экономистам, антропологам, педагогам — всем тем, кто работает с общественными проблемами. Существуют очень мощные фильтры, и эти фильтры мы знаем по своей юности. Как правило секретарем комсомольской организации выбирали не того, кто получше других, а того, кто этого хотел. Хотел этого обычно карьерист, человек, который понимал, что он не может конкурировать в зоне науки, профессии. Думаю, что эта проблема на самом деле — фильтр, который отчасти мы сами и выстраиваем. Я не знаю людей мощных, сильных, честных, не тронутых коррупцией, которым бы очень хотелось идти во власть.
Потому что власть — это значит отдать себя на служение. В идеале. Идея, что государство нужно для того, чтобы служить обществу, развеялась, и ни в коей мере не пользуется популярностью. Скорее, цивилизационный процесс, и связан он с тем, что цивилизация разных культур очень неравномерна. Я приехала лет 10-15 тому назад в Шарм-Аль-Шейх. На рецепции стояла дата: тысяча четыреста какой-то год. Меня вдруг пронзила мысль: это мир, который живет в пятнадцатом веке. Надо признать, что арабский мир достиг небывалого расцвета в XI веке. Тогда Европа была безграмотна.
Литература, медицина, поэзия на своей высоте были арабскими в то время, а в Европе читали книжки только в монастырях.
Отвечая девочке, подведу итог: давай считать, что судьба существует, это дорожная карта, и мы можем немного ее менять. В пандемию мы оказались в неизвестном Сейчас будет вопрос, который очень долго ждал своего часа.
Некоторые вопросы дозревают, дожидаются нужного времени. Каждое утро у меня было ощущение, что я просыпаюсь в сон. Как вы определите, где мы оказались?
Должна вам сказать, что обычно я каждое утро просыпаюсь с ощущением "дня сурка". Дело в том, что я человек планирующий. Я встаю утром, а у меня уже лежит бумажка на компьютере со списком того, что я должна делать.
Теперь у меня этой бумажки нет. Я не знаю, что мне преподнесет сегодняшний день. Планирование, в котором мы живем всю жизнь, как будто закончилось.
Потому что ситуация, в которую мы сегодня поставлены, совершенно небывалая. Как я недавно прочитала в одной умной книжке, "все известное кончилось". Мы живем в зоне неизвестного.
Мы не знаем, заболеем ли мы завтра, выживем ли мы. Мы не знаем, кончится ли когда-нибудь эта столь странная, неопределенная и единственная в мире ситуация. Такого, как мы переживаем сейчас, не было никогда.
Мир стал такой маленький, что все человечество разом оказалось перед одной и той же проблемой. Даже когда были грандиозные войны, люди разделялись как минимум на два лагеря: за и против. Сегодня перед каждым человеком стоит одна и та же задача.
Мы все надеемся выжить. Все известное закончилось, мы оказались в зоне неизвестного, и это дико интересно. Год тому назад мне стало неинтересно жить.
Я думала, что все большие книжки я написала, писать мне больше не о чем, все стабилизировалось, кто умер, тот уже умер, следующая очередь моя. Я готова. Эта история с эпидемией вернула меня к острому интересу — что будет потом.
Как изменится мир, как изменится человек. Я об этом думаю. Не одна — об этом весь мир думает.
Но никаких однозначных решений, никаких рецептов здесь просто быть не может. Что произойдет в мире после этой истории с Великим карантином? Что поменяется?
Я сделаю один малозначительный прогноз: после того как все это кончится, мир станет жить экономнее. Мы живем в чрезвычайной роскоши, у нас колоссальные потребности. Я имею в виду ту цивилизованную часть иудео-христианского мира, к которой мы принадлежим.
Индия, Африка, Китай — у них всегда были другие цивилизационные проблемы. Поэтому в первую очередь сократится уровень потребления. В этой зоне должен произойти какой-то сдвиг сознания.
Это позитивный прогноз. И вторая вещь: мы станем сдержаннее в тактильности, именно напуганные тем, что можно заразить другого, заразиться самому. Рукопожатие, объятие для человека — это определенный язык, причем очень древний.
Он дополняет тот язык, которым мы пользуемся обычно. Но насколько глубок будет новый шрам, я не знаю. Думаю, что поколение, это пережившее, будет очень внимательно относиться к жестикуляциям.
Потребление и тактильность — вот две вещи, о которых я могу сказать. Кроме того, границы национального, родового, домашнего, нашего собственного будут размываться со страшной силой, потому что оказалось, что все мы представители одного вида, живем на очень маленькой Земле и друг от друга зависим.
Реклама «Думаю, что это люди, которые не имеют работы. Не представляю себе человека, который по собственному желанию лично пойдет сегодня на [какой бы то ни было конфликт], а тем более с Украиной», — ответила она.
Российская писательница прокомментировала позицию некоторых коллег. Например, заявила, что Захар Прилепин давно отрекся от звания человека. Улицкая сказала, что знала десятки литераторов, разделивших ее точку зрения, и ни одного — мнение этого автора.
Улицкая, Сорокин и Ерофеев заявили, что не имеют отношения к финансированию ВСУ
Знаете, это уже было в 1905 году в России. А тогда не такие свирепые люди были и не так воспитаны солдаты были. Поэтому поверю, легко могу эту картину себе представить. И не только ведь у нас могут стрелять. Есть масса примеров из Латинской Америки, просто у нас логика жизни сделалась логикой жизни третьего мира, что очень печально. Но тут ничего не поделаешь. В Африке тоже стреляют. У меня в Италии есть место, где жить. Это домик в деревне, я там уже 10 лет провожу какое-то время. Жить очень хорошо в Европе, но моя жизнь происходит в России и именно в Москве.
Я привязана к русской культуре, в России мои друзья, там могила мамы. Не хотела бы уезжать из России, но как судьба сложится, не знаю. Я в большом восторге была, потому что наконец в большой стране пришел к власти человек не политический. Это замечательно. Эти политические животные, которые выросли сегодня во всем мире, эти мужчины в многотысячных пиджаках, с холеными, ботексными лицами мне очень не нравятся. Академик Сахаров, кстати, мечтал, чтобы Россией правили технари или экономисты. Во всяком случае, артист меня больше устраивает, чем человек, который учился в высшей партшколе или выученик КГБ. Вот он, возможно, мог бы быть первым лицом государства, потому что он был умен, весел, остроумен, и он не был помешан на богатстве. У него не было 10 вилл в разных точках мира, ему это было неинтересно.
Но на данном этапе феномен Зеленского в России невозможен. Очень хорошо подготовленная армия, Росгвардия. Думаю, будет приготовлена мягкая передача власти. Должно, но в ближайшее время этого не будет. Есть логика политической жизни, по логике сегодняшнего дня никто ни перед кем извиняться не собирается — это совершенно очевидно. А если заставят извиняться, то, может, извинятся… Это будет зависеть, сколько нулей после цифры будет задействовано в этом размене или обмене. Исключительно корыстолюбивая власть и ваша и наша. По крайней мере предыдущая.
В одном человеке прекрасно уживается и то, и другое, и мы тоже до некоторой степени манипулируем этими авторами, используя в нужные моменты то, что нам кажется наиболее отвечающим сегодняшнему дню. Каждый из названных вами авторов, а также и многие другие, проходили свой жизненный путь, проходили разные этапы восприятия действительности — от национализма острого и чувства превосходства собственного народа и собственной нации до полного уничижения и смирения перед потерями во время войны, перед поражениями. И всё это так естественно для человека, так понятно, поэтому мы с вами по-прежнему выбираем из великих авторов то, что нам наиболее подходит сегодня. А в них есть всё: и то, и другое, и третье. Хотя, казалось бы, сколько лет уже прошло после его смерти. Один молодой человек вышел на одиночный пикет с плакатом, где была цитата Льва Толстого о патриотизме.
Далее последовали, естественно, арест и задержание. Читаю выдержку из протокола: «Лев Николаевич Толстой, согласно историческим фактам, является исторической фигурой, представляющей условное название «зеркало революции», общеизвестный факт того что в публицистических статьях автора жёстко критиковался правящий режим, в особенности за оправдания насилия при социальном взрыве. Таким образом, действия гражданина Никитина следует трактовать как призыв к свержению действующей власти, а также следованию идеологии Толстого Льва Николаевича». Вот такая произошла история. И вот вопрос: эти цензоры, эти люди, которые всё пишут столетней давности, почему они не меняются? Но, понимаете, есть вещи, которые, видимо, в России не меняются уже много-много столетий.
Власть — собственно говоря, не только российская, а любая — умеет манипулировать сознанием. И, собственно говоря, это одна из задач политической власти — подчинить себе человека не только в смысле материальном, но и в смысле духовном, и в смысле нравственном. Поэтому всё это довольно хорошо ложится в эту картину, которую мы с вами наблюдаем. Нами манипулируют, нами манипулируют всегда, и не только нами. У власти всегда есть намерение подчинить себе общественное мнение, и, строго говоря, это и есть основная болезнь власти, о которой, кстати говоря, мы можем прочитать у Платона в его книге «Государство». Уже там, в этой книге, Платон эти все точки нащупал и сформулировал.
О том, что разбудите меня через сто лет, и я скажу, что в России будут пить и воровать. Нет ли тут места для третьего глагола — и воевать? Поэтому после большого поражения наступает обычно период строительства, когда государство начинает заниматься внутренними проблемами. И в этом смысле поражение иногда оказывается важнее для развития государства, чем его победы. Как после поражения в Русско-японской войне началась очень большая линия подъёма экономики в России, стали довольно сильно развиваться различные её отрасли. Поэтому, ну, будем наблюдать, потому что единственное, что нам остаётся, — в особенности нам, писателям, — это трезвое наблюдение и фиксация происходящего.
Чем мы, собственно говоря, с вами и заняты. Можете ли уже какими-то секретами поделиться: кто в центре внимания, какие, может быть, сюжеты исторические, персоналии? Или это пока тайна за семью печатями? УЛИЦКАЯ: Это тайна даже для меня, потому что я нахожусь в самом начале, и в большом замешательстве от изобилия материала и от некоторой нехватки моей собственной интеллектуальной мощи, чтобы выстроить достаточно ясную картину. Достаточно сложно мне всё это даётся. Ну, буду читать ещё и пытаться это как-то осмыслить.
Сейчас идут споры не только между людьми, которые придерживаются разных взглядов, но и внутри, казалось бы, очень близких по духу людей. Например, видел в запрещённой уже в России экстремистской организации, в фейсбуке, одни пишут, например, что сейчас нет времени для какого-то развлечения, для какого-то отвлечения. Нужно следить за общественно-политической ситуацией и только говорить о ней. Другие пытаются отвлечься от происходящего, постят, не знаю, фотографии с котиками, какие-то открытки, и их начинают осуждать. И, опять же, в нашем кругу, в нашем литературном, книжном мире тоже произошёл небольшой конфликт. И даже среди издателей, литераторов был большой спор, нужно ли было её проводить, потому что одни видели какое-то отвлечение, спасение, а другие считали, что, опять же, сейчас не время, никаких полумер, и всё должно быть направлено на то, чтобы, ну, не знаю, приблизить мир во всем мире.
Я считаю, что жизнь должна идти своим чередом. Должны выходить книжки, мы должны их читать, должны их обсуждать. Даже во время войны, кстати говоря, книжки и писались, и читались, и обсуждались. Поэтому я не думаю, что это правильная точка зрения — отменять ярмарку. Нет, не надо её отменять, надо её проводить. Я, кстати говоря, поеду на книжную ярмарку в Германии через какое-то время.
Более того, может быть, это даже более важно, чем в более спокойные времена, сегодня обсудить эти более острые темы, сверить, что называется, температуру: где она повышена, где она понижена. Потому что у мира температура на самом деле далеко не средняя. В каких-то странах, как в России, она сегодня явно понижена, потому что говорят и обсуждают гораздо меньше, чем надо бы. И поэтому я думаю, что в этой ситуации молчание — совершенно не лучший способ осмыслить ситуацию. Да, нужна дискуссия, но, понимаете, в России ещё дискуссией не совсем владеют, мы не очень хорошо научились… Н. Вот поэтому нам есть чему учиться.
Вот что я думаю. И прежде всего учиться разговаривать и учиться понимать друг друга. Потому что есть некоторое количество мыслителей, деятелей, ораторов, которые совершенно не желают слушать другую точку зрения. Таким был, кстати говоря, недавно умерший Жириновский. У него была своя яркая точка зрения, и на другие точки зрения он никогда не реагировал ничем, кроме ругани. Это очень неплодотворный путь.
ВАСИЛЕНКО: Но, а всё-таки, извините, раз вы заговорили о Владимире Вольфовиче, кто он для нашей истории: некий такой философ-абсурдист, который своими высказываниями настолько нагнетал и доводил до абсурда, что невольно задумывался человек, как мы оказались в этой точке зрения, или всё-таки популист крайних взглядов? Не в самом плохом смысле этого слова, а он провоцировал людей на высказывания, иногда даже на мыслительный процесс. Потому что в том, что он говорил, было много абсолютно абсурдных вещей наряду с весьма здравыми. Поэтому я думаю, что он был фигурой достаточно яркой и по-своему плодотворной. Потому что через дискуссию с ним возникали какие-то разумные установки, скажем так. Он, конечно, был экстремист во многих отношениях.
Потому что сейчас, когда всё обострилось, мы не можем принимать другие взгляды, просто принимать. Что нам мешает, что это? Это, может, где-то на уровне ген, может, на уровне какого-то культурного кода. Где тот блок, который мешает нам даже просто учиться понимать? Дело в том, что дискуссионный момент, который был столь важен, скажем, в образовании в 5-м веке до нашей эры, когда сама тема образования в сегодняшнем понимании этого слова возникала, там было очень большое место отведено дискуссии, то есть умению вести спор. Это целая наука.
Вся логика была построена именно на этом, на умении приводить аргументы и контраргументы. Это то, что мы в большой степени утратили. И это очень плохо, на самом деле, потому что, скажем, сегодня таких взвешенных и спокойных деятелей в области политики и, кстати, культуры не так много. Я, скажем, всегда с большой симпатией отношусь к высказываниям Ирины Прохоровой, которая человек весьма культурный и всегда идеально выдерживает эту линию морального нейтралитета. Она никогда не давит, она предлагает аргументы и выстраивает контраргументы. Нам не хватает деятелей такого уровня и такого ранга — одновременно и культурных, и спокойных.
Ну, в общем, жаль, что Ирина Прохорова одна. Нет же благородной почвы, чтобы они откуда-то появились. УЛИЦКАЯ: Вы знаете, на самом деле Россия — страна весьма талантливых людей, у нас в России очень много талантливых людей, но процесс, который мы наблюдаем в последнее двадцатилетие, а, может быть, и побольше, с 1990-х годов, — это процесс оттока этих самых харизматичных людей из России. Потому что очень трудно жить в условиях тяжёлого политического давления. Сегодня у меня была переписка с моим другом-биологом, который в 1970-е годы уехал. Он очень много успел сделать к своим 75 годам в биологии, и я как раз подумала, скольких же людей потеряла Россия, начиная с 1922 года по сегодняшний день, и продолжает терять.
И эта сегодняшняя политика приведёт к полному истощению потенциала, потому что даже молодые люди, самые молодые, наиболее способные, сегодня уезжают учиться в Германию, в Австрию, в США, и большинство их там и остаётся. Гасан Гусейнов, один из самых ярких сегодняшних — уже не могу сказать «молодых» — людей… Н. Между тем, понимаете, основа его жизни — западная. И таких людей я знаю очень много. Россия теряет свой потенциал, и дети этих людей в Россию возвращаться уже, к сожалению, не будут. Это не та первая русская эмиграция, дети которой рвались непременно в Россию.
Они уже не будут сюда рваться. А вот чем она отличается от той, которая была в советское время, в 1960—1970-е? Вот принципиальные различия. УЛИЦКАЯ: Я думаю, что принципиальное различие заключается в том, что для эмигрирующих сегодня имеют значение исключительно условия работы гораздо в большей степени, чем условия жизни. Потому что эмигрируют — кроме обычных трудовых эмигрантов, — если мы говорим об интеллектуальной части эмиграции, то эмигрируют люди, потому что у них лучше условия для работы. У них лучше материальное обеспечение, у них лучше условия коммуникации.
Наговорила, как минимум, на пару статей УК, хоть в таком возрасте у нас уже и не сажают. Она не знает, что такое "простой народ", потому что в ее окружении "простого народа нет", но вот все ее окружение, с кем она общается, целиком и полностью на стороне Украины в ее конфликте с Россией. И все вместе с ней ждут победы Украины.
Оказывается, она в "некотором роде сама крымчанка", хотя где Крым и где Улицкая, и каким боком она к нему? Ни папа, ни мама, ни дедушки не имели к Крыму никакого отношения, да и сама Улицкая там никогда не жила. Но вот она крымчанка.
А в самом Крыму кто только ни жил и чьим он только ни был - украинским, татарским, греческим, римским, а вот Россию она в этой череде не назвала. Да и не могла, поскольку туда, оказывается, переселялись из России только люди неустроенные и отсидевшие за свои преступления. А потому и неудивительно, что живущих сейчас в Крыму русских она называет "асоциальными людьми" и считает, что после того, как полуостров снова станет украинским, всех русских надо будет изгнать с полуострова: "Значит, ну, что же?
Придётся, по-видимому, каким-то народам тоже двинуться по этому пути, по пути переселения, поиска дома и новых корней каких-то, но что с этим поделаешь? Улицкая не подозревая о том, что разговор с ней ведут знаменитые российские пранкеры Фото: Иван МАКЕЕВ А еще Киев и его спецслужбы, по ее словам, "имеют право" на убийства неугодных российских журналистов и прочих "пропагандистов".
Не говорю, что зря, даже не думаю так, но самой Улицкой в голову такие сопоставления почему-то в голову не приходят. Но наше государство такое всепрощенчество до добра точно не доведет. Вся эта гнусь, которая массово свалила из страны после февраля 2022-го, продолжает гадить на страну, обеспечившую им высокий уровень жизни в комфорте. И они продолжают тянуть из страны деньги, попутно охаивая ее на каждом углу.
А их все награждают и награждают, премируют и премируют. Той же Улицкой уже в 2022-м дали звание "Почётный профессор Российского химико-технологического университета им. Человеку, который два года после окончания биофака Московского университета 2 года помыла пробирки в Институте общей генетики АН СССР, и на этом ее занятость на госслужбе закончилась раз и навсегда. Мы годами возмущаемся, что государственные деньги миллиардами выделяются тем, кто оплевывает и хает страну, а русофобы продолжают заседать в жюри различных премий. А заукраинцы и проукраинцы на высоких постах продолжают выделять все тем же русофобам миллиарды государственных средств все тем же русофобам. Которые, кстати, из этих же средств донатят ВСУ.
Людмила Улицкая — последние новости
Людмила Улицкая заявила, что работа над экранизацией ее сценария за границей зависла. Позже в своих интервью Людмила Улицкая будет называть развод сильным поступком, который определил ее жизнь. В интервью «Ведомостям» писатель рассуждает о приходе в литературу нового поколения профессионалов, о буме самиздата и Young Adult, а также рассказывает о съемках документальной кинобиографии правнучки Лескова – балерины Татьяны Лесковой, отметившей. Улицкая заявила, что крымчан нужно принудительно изгнать в Россию, после того как Украина вернёт полуостров. Авторы прозы Людмила Улицкая, Владимир Сорокин и Виктор Ерофеев опровергли информацию о том, что они якобы причастны к финансированию ВФУ. Людмила Улицкая стала членом жюри в международной премии Яна Михальского.
Издательство АСТ приостановило выплаты Людмиле Улицкой
Улицкая, полагая, что с ней беседует уважаемый в кругах "небратьев" глава офиса Зеленского Андрей Ермак, не стала стесняться и рассказала всё то, что боится произнести на публике. Живущий, как и Улицкая, сейчас в Берлине Андрей Шашков поговорил с живым классиком о том, почему она уехала именно сюда, чего ей больше всего не хватает из прошлой, московской жизни и как она переживает новости последних месяцев. Последнее интервью Юрия Шатунова в «ЧП» от 20 июня 2022 года. Улицкая заявила, что крымчан нужно принудительно изгнать в Россию, после того как Украина вернёт полуостров. Л. УЛИЦКАЯ: Вы знаете, на самом деле Россия — страна весьма талантливых людей, у нас в России очень много талантливых людей, но процесс, который мы наблюдаем в последнее двадцатилетие, а, может быть, и побольше, с 1990-х годов.