Цезарь Самойлович Вольпе, О Немеровская. По мнению ряда исследователей, под этим псевдонимом скрывался зять известного детского писателя Корнея Чуковского Цезарь Самойлович Вольпе. Дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе, она родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. Цезарь Самойлович Вольпе, О Немеровская.
Цезарь Самойлович Вольпе р. 17 октябрь 1904 ум. 1941
Раздел Цезаря Вольпе на сайте ОРЛОВ В. Отзыв о произведениях Цезарь Самойлович Вольпе (1904—1941) — литературовед и критик. Был первым мужем Лидии Корнеевны Чуковской и отцом Елены Цезаревны Чуковской. Цезарь Самойлович Вольпе. Цезарь Вольпе Вместо предисловия Биографическая справка Период первый «Рассказы Назара Ильича госп. Вольпе Цезарь Самойлович, род. 19.09.1904, уроженец г. Тифлис, литературовед.
Еврейские гитлеровские коллаборационисты.
| «Спартак» принял решение об увольнении Абаскаля - Чемпионат | Муж мой, литературовед Цезарь Самойлович Вольпе, хоть приблизительно понимал, о чем речь, я же и не пыталась. |
| Шмелев и власовцы. ч. 10 (Сергей Дроздов) / Проза.ру | Цезарь Самойлович Вольпе. Replace this image |
Камень на шее России, её предатели – гуманитарная интеллигенция
Он считался выдающимся специалистом по творчеству Жуковского подготовил посвящённые Жуковскому тома Большой 2 т. В 1933 году Вольпе, работавший тогда в журнале «Звезда», на свой страх и риск напечатал в журнале произведение Мандельштама «Путешествие в Армению»[2] и за это был уволен. Он возвращался в Ленинград через Москву. Я, после тяжёлой медицинской операции, находилась в Переделкине, у Корнея Ивановича, вместе с Люшей.
В те времена подобных официальных празднеств в нашем кругу в заводе не было. Митя принялся готовить изложение своей «докторской» для журнальных публикаций. Отрывки напечатаны в 1936 году в двух номерах двух научных журналов: в статье «Квантование слабого гравитационного поля» Physikalische Zeiteschrift. Band 9. Heft 2—3 и в статье под заглавием «Квантование гравитационных волн» «Экспериментальная и теоретическая физика», т. Труд в науке был для Мити жизнью, отдыха он не хотел и не знал.
Мысль трудилась и на прогулке, и в разговоре с друзьями, и в лодке, и на велосипеде, и в трамвае. Не столько он владел математикой, сколько математика — им. Через несколько лет, познакомившись с Анной Ахматовой и часто встречаясь с нею, заметила я одно ее свойство: она способна была и в гостях, и при гостях продолжать свой таинственный труд. Если внутри нее писалось — пелось, диктовалось, звучало, — она продолжала вслушиваться в «один, все победивший звук», ловить «продиктованные строчки» — сквозь разноголосицу общего разговора и даже принимая в нем участие. Ту же способность нежданно погружаться в себя, вглядываться, вслушиваться, наблюдала я, еще задолго до своей встречи с Ахматовой, у Мити. Письменный стол для любого труда, научного или литературного, неизбежен — многочасовый труд в ночной или дневной тиши. Однако я видела иногда каюсь, и не без досады , как Митя, в разговоре с общими друзьями или даже наедине со мною, прислушивается не к нашим голосам, не к спору, в котором только что принимал живое участие, а к внезапно, быть может, помимо воли зазвучавшему в нем голосу. Куда ты подевался? Голова заболела?
И он украдкой если при гостях выхватывал записную книжку, а если мы наедине — откровенно бросался к столу. Это был уже сложившийся мастер. Ни мне, ни Маршаку уже почти не приходилось ему помогать. Он писал сам. Собирался, по собственному почину, написать для детей книгу о Галилее. Уговаривал при мне Гешу Егудина писать для подростков. Придумывал темы. Предложил на выбор: грек Эратосфен либо шотландец Непер. Митя пытался доказывать соответственно логике.
Герш Исаакович ходил по комнате, курил и отмахивался от Митиных рассуждений, как от папиросного дыма. Лень-матушка, вот кто! Этот разговор, с небольшими вариантами, происходил между ними не раз. И дома, и по телефону. Мне он доставлял большую радость. Значит, Митя не жалеет о времени, истраченном на детские книги! Значит, испытывает от этой работы удовольствие и даже считает ее необходимой для подрастающего поколения, если столь упорно старается вовлечь в подобную работу друга. Лень Митя так и прозвал: «она». И если я чего-нибудь не успевала или делала небрежно, произносил с насмешкой: «А все она, она!
Мы продержали три корректуры книги о Попове и Маркони предварительно она была опубликована в «Костре» и со дня на день ожидали сигнальный экземпляр или, как говорят в редакциях, «сигнал». Но летом тридцать седьмого участь «ленинградской редакции» была решена и дан был иной сигнал — к уничтожению не только книг, но и людей, создававших книги. А я хочу еще немного подышать воздухом кануна… пусть даже и не одними радостями, а и бедами его. Нашим ежедневным житьем-бытьем. Я еще хожу в редакцию или к Самуилу Яковлевичу на дом. Рукописи, корректура, литераторы, иллюстраторы, подготовка к очередному заседанию Московского Детгиза или к пленуму ЦК комсомола. Защищать предстоит Пантелеева, Чарушина, Житкова, ато и Михаила Зощенко: они, видите ли, засоряют язык! И до чего же доходят ленинградские писатели по недосмотру ленинградских редакторов! Наркомпрос получил письмо от одной возмущенной читательницы: в рассказе Чарушина напечатано: «Волчишка орал благим матом…».
Сорока сыновей ни у кого не бывает; башмаки не висят на деревьях, их делают на фабриках — детям надо внушать сызмальства: на фабриках, на фабриках, на фабриках! Какие найти доказательства, что, кроме реальных познаний, детям необходимы шутки, выдумки, фантазия, сказка, словесная игра?.. Рукописи изо всей страны стекались к нам непрерывным потоком: не ручейком, а потоком лился на нас «самотек». Вот мы и читали с утра до вечера: не упустить бы молодой талант. Не успеешь голову поднять — за окном ночь, а мы-то думали: день. И смех и грех: наш заботливый директор, Лев Борисович Желдин, выхлопотал нам обеденные талоны в какую-то привилегированную столовую, и сегодня мы собирались уж непременно, уж во что бы то ни стало, пойти пообедать: Александра Иосифовна, Зоя Моисеевна, Тамара Григорьевна и я. И вот опять ночь началась раньше, чем мы успели поднять головы… Шура от примечаний к юбилейному трехтомнику Пушкина, я — от книги о железнодорожной диспетчерской службе, Тамара — от сказок северных народов, Зоя Моисеевна — от нового перевода «Гекльберри». И течет, течет самотек. Еще смешнее дело с обедом обстоит у Самуила Яковлевича: он работает дома, у него жена, дети, экономка, домработница, налаженный и благоустроенный быт, но он не обедает, случается, по 3—4 дня: не выносит, когда его отрывают от слушания, чтения, беседы с писателем и в ответ на скромную просьбу жены: «Семочка, иди обедать!
К вечеру ему приносят поесть в кабинет и он мстительно, не жуя, глотает холодные котлеты. Митя перезнакомился и передружился со всеми моими друзьями, в особенности с товарищами по редакции. Наши замыслы и эксперименты, наши стычки с критиками и начальниками тревожили и занимали его. Он полюбил проверять детские книги на Люше и на других ребятишках. Заходил иногда в школу или в детский сад — послушать, как Пантелеев читает «Пакет» или Корней Иванович «Муху-Цокотуху». Смеются и хмурятся, хлопают или молчат разные дети одного и того же возраста в самых разных аудиториях — смеются, хмурятся, хлопают на одних и тех же местах! Это давало ему пищу для обобщающих раздумий о педагогике — о труднейшем умении превращать сложное не в упрощенное, а в простое. С Корнеем Ивановичем у него сложились особые, взаимно-заинтересованные и взаимно-уважительные отношения. К формально родственным оба они были мало склонны.
Корней Иванович впервые близко познакомился с ученым, с представителем точных наук. Знавал он в своей жизни актеров, художников, писателей, а вот физик — это было впервые. Конечно, и Митино литературное дарование привлекало его. Но главным было другое. Митя был человек, как бы выделанный природой и культурой специально по его, Чуковского, заказу. Вюности Корней Иванович прошел путь самоучки, а потом совершил нелегкий шаг: из мещанства в интеллигенцию. Он невысоко ценил официальные университетские дипломы, но способность человека до всего доходить собственным умом, но волю к неустанному умственному труду, но уменье, вопреки любой обязательной нагрузке, распределять время так, чтобы успевать делать свое, — ценил превыше всего на свете. Бронштейн вызывал в моем отце уважительное изумление. Помню, как было с испанским.
Однажды Митя мельком сказал, что намерен в ближайшие месяцы непременно изучить испанский. Он показал Корнею Ивановичу набор инструментов: крошечный, карманный, испано-русский словарь, лупу и толстый том испанского «Дон Кихота». Через три месяца он читал уже свободно и без словаря. От нашего дома до Института пятьдесят минут, да пятьдесят минут обратно… Итак, час сорок. Для изучения языка час сорок в день — вполне довольно». Широта, разносторонность познаний всегда и во всех пленяла Корнея Ивановича. Корней Иванович, старший по возрасту, жизненному опыту и «положению в обществе», никогда, даже в разговоре со мною, не называл Митю — Митей, а, как и многие мои молодые друзья, как и Маршак, только Матвеем Петровичем. Корней Иванович не раз прочитывал Мите свои, только что написанные, страницы. Он любил его.
А Митя, покончив с испанским, принялся за японский. Но далеко продвинуться ему уже не довелось. Начав изучать чужой язык, мог ли он предчувствовать, что скоро и на родном языке будет месяцами слышать одну лишь гнусную брань? Из коренных, давних друзей Матвея Петровича часто бывали у нас трое. Чаще всех Герш Исаакович или попросту Геша Егудин. С ним Митя постоянно обходил букинистов, оба они были превеликие книжники, читатели и собиратели книг. Затем Лева Ландау. С ним Митя уединялся обычно у себя в комнате, и они обменивались длиннейшими монологами, из которых я, если случалось мне присутствовать, не понимала ни единого слова, разве что u или а. Лева непоседливо расхаживал по комнате, а Митя взбирался на верхнюю ступеньку деревянной лесенки и произносил свои тирады из-под потолка.
Разговаривали они весьма глубокомысленно и при этом соблюдали очередность, будто на заседании, не позволяя себе перебивать один другого. Иногда Ландау продолжал расхаживать, а Митя садился за письменный стол. Разговор продолжался, но уже не только устный: Митя писал. Митя спускался со своей высоты, и оба, прекратив обмен монологами, приходили ко мне. Не знаю, как на семинарах или в дружеском общении с собратьями по науке, но с простыми смертными Ландау никакой формы собеседования, кроме спора, не признавал. Однако меня в спор втягивать ему не удавалось: со мной он считал нужным говорить о литературе, а о литературе — наверное, для эпатажа! Увидя на столе томик Ахматовой: «Неужели вы в состоянии читать эту скучищу? То ли дело — Вера Инбер», — говорил Ландау. В ответ я повторяла одно, им же пущенное в ход словечко: «Ерундовина».
Тогда он хватал с полки какую-нибудь историко-литературную книгу — ну, скажем, Жирмунского, Щеголева, Модзалевского или Тынянова. Все гуманитарии были, на его взгляд, «профессора кислых щей», то есть «кислощецкие». И в любимые Левой разговоры об «эротехнике» тоже не удавалось ему меня втянуть. Разве вы не знаете, что я — Дау? А я кисло-щецкий редактор, всего лишь. Не хочу притворяться, будто я тоже принадлежу к славной плеяде ваших учеников или сподвижников. Митя, придерживаясь строгого нейтралитета, вслушивался в нашу пикировку. Его занимало: удастся ли в конце концов Ландау втянуть меня в спор или нет. Третьим Митиным другом, часто посещавшим наш дом, был Дмитрий Дмитриевич Иваненко, по прозванию Димус.
Ландау — «Дау»; Митя — «М. Признаюсь: Димуса я невзлюбила сразу. Прежде всего вечный хохот — не смех, а победно-издевательский хохот, округляющий и без того круглое лицо, обнажающий белые, безупречно ровные, один к одному, блестящие зубы. Насколько Ландау долговяз, длинноног, длиннорук, угловат, нелеп и при всей своей нелепости — привлекателен вероятно, по той причине, что открыт, прям и резок , настолько Димус и не длинен, и не короток, а, что называется, «в самый раз». Нарочитых, дразнящих глупостей не произносил он ни всерьез, ни наподобье Дау «для эпатажа»; был многосторонне образован и безусловно умен. Нелепого, задиристого, как в Леве, или житейски-наивного, как в Мите, в нем ни грамма, зато обдуманный цинизм — через край. Однажды он зашел к нам в редакцию: «Беда… заболел приятель… надо известить тетушку, а до автомата километр… разрешите позвонить…». Димус долго искал тетушкин номер, перелистывая нашу новую, только что нам выданную толстенную общегородскую адресно-телефонную книгу. Потом долго говорил.
Потом ушел. К концу рабочего дня наша секретарша хватилась этой необходимейшей изо всех книг. Я позвонила Димусу — не унес ли он с собой по рассеянности? Я нарочно за ней и приходил. Мне она нужна, а нигде не продается. Вот и придумал тетушку». Снова хохот. Я спрашивала Митю, почему он переносит этакого враля и циника? Марьянка — дочь его, Люшина сверстница.
Напрасно мы уверяли нежного отца, что у Люши всего только насморк, что насморк через третье лицо не передается, что, наконец, он имеет полную возможность поужинать с нами, не сделав ни шага через Люшину комнату… Он ушел… Я уверена, испугался он вовсе не за Марьянку, а за собственную свою персону. Случай с телефонной книгой доставил много огорчений — Мите. Он ходил к Димусу трижды, пытаясь выцарапать нашу редакционную собственность. Димус — ни за что. Тут они чуть не рассорились — «навсегда». Однако мне не хотелось вносить в Митину жизнь раздор из-за вздора, и я сама настояла, чтобы они помирились. Ну, раз интересно, я дружбе старых друзей не помеха. Митя и с ним — как с Левой! Димус рассказывал анекдоты, острил и хохотал без устали.
В отличие от наших редакционных шутников — Олейникова, Шварца, Андроникова, которые, заставляя нас смеяться до упаду, сами оставались серьезными, Димус первый смеялся своим шуткам. Одно лето жили мы неподалеку друг от друга в Сестрорецке на даче. Люша подружилась с Марьянкой, жена Дмитрия Дмитриевича, Оксана Федоровна, была приветлива и гостеприимна. Помню, как однажды мы с Митей пришли в гости к Оксане и Димусу; пили чай в саду за ветхим, обросшим мхом, деревянным столиком, и Димус с хохотом предложил Мите издавать газету: название «Наш бюст», подзаголовок «Вестник сестрорецкого пляжа». Дальше названия и подзаголовка дело не шло, но по дороге домой мы с Митей не уставали смеяться. Он человек остроумный… И, главное, в физике он понимает…» «В Димусовом смехе — ты не заметил разве? Но не всё в нашей тогдашней жизни труд или смех. Было и горе. Мы едва не потеряли Люшу.
Температура 39. Я сразу заподозрила аппендицит, потому что в юности сама перенесла его. На беду, доктора Михаила Михайловича Цимбала, лечившего Люшу с младенческих дней, в городе не оказалось. Я пригласила крупнейшего специалиста по аппендициту, профессора Буша. Он успокоил меня, сказав, что это случайное отравление, что температура завтра пойдет на убыль. Завтра — 39,5. На боль Люша, правда, не жаловалась, но все время дремала, неохотно поднимая веки и отказываясь есть. Послезавтра вернулся из какой-то командировки и сразу приехал к нам Михаил Михайлович. Он наклонился над Люшиной постелью и ничего не спросил, не стал ее выслушивать, выстукивать, даже одеяла не откинул.
Только поглядел на нее. Люша вяло поздоровалась и задремала снова. С операцией уже опоздали. Гной уже в брюшине.
Существует фантастическая версия , что Ц. Вольпе в 1942 г. Зыков стал одним из крупнейших идеологов и пропагандистов РОА ген. Власова, редактором немецкой оккупационной газеты «Заря».
В течение трех лет служил адъютантом и переводчиком немецкого языка при коменданте лагеря, принимал активное участие в массовом истреблении мирных граждан и зверски избивал заключенных. В сентябре 1944 года с приближением советских войск, бежал на Запад». Лагерь СС «Травники» — это место, где обучались коллаборационисты из числа военнопленных, добровольцев, а также немцы-фольксдойче с оккупированных территорий Восточной Европы. Эти люди обучались для охраны концентрационных лагерей.
Судя по воспоминаниям, были очень жестокими, приняли активное участие в ликвидации в т. Очевидно, знание немецкого языка очень пригодилось Гутгари для общения немецкого начальства и курсантов с советских территорий. Евреи-капо В послевоенном Израиле еврей, чтобы нанести оскорбление другому еврею, обзывал его самым непотребным словом «капо». Капо — это привилегированный заключённый в концлагерях фашистской Германии, работавший на администрацию и следящий за повседневной жизнью простых заключенных.
Капо выполнял функции надзирателя. По иерархии находившаяся ниже «оберкапо», но выше «бригадиров» старшие рабочих групп. В капо заключённые шли, естественно, не из-за идейных соображений, а исключительно ради улучшения своего существования. Им было ясно, что в любом случае живым им не выбраться.
Поэтому они решили получше дожить остаток жизни в лагере. Актив капо пополнялся в основном за счёт уголовников, особенно немцев, реже - «лагерных ветеранов». Нередко среди капо были гомосексуалисты, а также коммунисты, «перемещенные» с оккупированных территорий старающиеся выйти из рамок самой нижней ступени лагерной иерархической лестницы. Из-за сотрудничества с нацистской администрацией, капо не пользовались уважением, но имели власть над простыми заключенными.
Были капо, естественно, и среди евреев. Привилегии у капо позволяли им более-менее нормально существовать: они жили в отапливаемых помещениях, получал усиленное питание особенно благодаря возможности распределять выделяемые для всех узников продукты в свою пользу , пользовался гражданской одеждой и хорошей обувью, имел возможность следить за своей чистотой и гигиеной. В обмен на эти послабления режима нацистское руководство концлагерей ожидало от капо жестокого и эффективных действий в отношении простых заключенных, поддержания жесточайшей дисциплины, выполнения рабочих норм при помощи запугивания и избиений. Актив, как правило, был настолько же жесток к простым заключенным, как и нацистская охрана концлагерей.
Капо-евреи очень боялись, что за недостаточное «рвение» их могут перевести обратно в простые заключённые и потому не знали жалости, даже к своим единоверцам. В качестве оружия у них были дубинки. Власть над людьми евреи-капо могли использовать ради своих скудных утех. Штефан Росс, основатель музея холокоста в Новой Англии регион США , утверждает, что 20 процентов охраняющих евреев-капо были гомосексуалы.
Сам Росс пять лет был в заключении в нацистских лагерях, и ребенком испытал сексуальное домогательство со стороны охранников. Они били его, заставляя исполнять с ними оральный секс. Возможно, некоторые капо до концлагеря не были гомосексуалистами-педофилами, но жизнь без женщин, лёгкая возможность воспользоваться такими сексуальными услугами, а также лагерная атмосфера сделали из них таких существ. Иногда для потехи руководство лагерей ставило капо-евреев над заключёнными немцами.
Этим нацисты пытались унизить немецких заключённых, мол, вы настолько ничтожны, что вами командуют евреи-«недочеловеки». Автор статьи нашёл такой эпизод возможно, их было множество в источнике. Там говорится о создании немцами до войны т. Если такой солдат продолжал нарушать дисциплину или делал иные преступления, то он попадал в концлагерь как SAW-арестант военнослужащий вермахта.
Там они и встречались с капо-евреями. По воспоминаниям немца-коммуниста Бернхарда Кандта, в прошлом депутата мекленбургского ландтага, а позднее попавшего в Заксельхаузен о работе SAW-арестантов: «Мы должны были нанести на лесную почву шесть метров песка. Лес не был вырублен, что должна была сделать специальная армейская команда. Там были сосны, как я сейчас вспоминаю, которым было дет по 100-120.
Ни одна из них не была выкорчевана. Заключённым не давали топоров. Один из мальчишек должен был забраться на самый верх, привязать длинный канат, а внизу двести мужчин должны были тянуть его. Глядя на них, приходила мысль о строительстве египетских пирамид.
Надсмотрщиками капо у этих бывших служащих вермахта были два еврея: Вольф и Лахманн. Из корней выкорчеванных сосен они вырубили две дубины и по очереди лупцевали этого мальчишку… Так сквозь издевательства, без лопат и топоров они выкорчевали вместе с корнями все сосны! По воспоминаниям выживших, заключённые ненавидели всю еврейскую нацию после этого... Среди них были христиане, евреи и атеисты.
Бывшие профессора, промышленники, художники, торговцы, рабочие, политики и правые, и левые, философы и исследователи человеческих душ, марксисты и последователи гуманистов.
Вольпе Цезарь Самойлович - 9 книг. Начальная страница.
Портал НЭБ предлагает скачать бесплатно или читать онлайн книгу «Вольпе Цезарь Самойлович опись фонда», автора Российская национальная библиотека Отдел рукописей. В “Краткой литературной энциклопедии” сообщается, что Цезарь Самойлович Вольпе умер в 1941 году. Дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе, она родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. Цезарь Самойлович Вольпе (1904—1941) — литературовед и критик.
Лидия Чуковская - биография, новости, личная жизнь
They divorced in 1933. Лидия then married Матвей Петрович Бронштейн. Матвей was born on month day 1906, in birth place. Лидия passed away in 1996, at age 89. Лидия Миргородская, 1929 - 2005 Лидия Миргородская 1929 2005 Лидия Миргородская was born on month day 1929, in birth place. Лидия married Лев Бронштейн.
Возьмем, к примеру, вождя «Народно-российской партии социалистов-реалистов», чьей идеологией был «настоящий» марксизм! Он добровольно сдался немцам в плен еще в августе 1941 года, когда Власов еще воевал с ними. Этот Бессонов вообще не признавал Власова в качестве руководителя «Освободительного движения» прекрасно зная, что реальной военной силы за ним нет, и стремился, у их немецких «кураторов», составить Власову альтернативу.
Бессонов отказался сотрудничать с Власовым, заявив, что сам выше Власова и в военном и в политическом отношении. Себя он называл фашистом и солидаристом и всячески открещивался от слова «нацизм». Именно с руководителем этих бессоновских «партий» в 1942 года и оказался повязан И. Перед тем, как об этом рассказать, надо кратко остановиться на личности самого Бессонова и его деятельности на благо гитлеровской Германии. Иван Георгиевич Бессонов родился 24 августа 1904 года в Перми в семье рабочего. В 1920 году Бессонов добровольно вступил в Красную Армию в 16 лет! В 1926 году он поступил в Тверскую кавалерийскую школу, а в 1930 году был переведен в войска ОГПУ в Казахстан на должность командира взвода. В 1938 году он окончил Военную Академию им.
Фрунзе, после чего был назначен на должность командира 3-го Ленинградского полка, награжден орденом Красного Знамени и принят в ряды ВКП б. Бессонов до войны сделал стремительную карьеру, в основном благодаря связям с печально знаменитым заместителем наркома внутренних дел М. Фриновским, расстрелянным в 1940 году. Считается, что Бессонову удалось избежать ареста из-за того, что он завалил «компетентные органы» доносами на своих знакомых и сослуживцев. Тем же путем он получил и должность комдива. Когда началась война, Бессонов, назначенный на должность начальника штаба 102-й дивизии 21-й армии, направил командованию донос на своего командира П. Гудзя, обвинив последнего в пораженческих настроениях и желании сдаться в плен. После этого Гудзя арестовали, и 13 августа Бессонов вступил в командование дивизией.
На первом же допросе он предложил свои услуги по борьбе с советским режимом. В Хаммельбургском лагере для офицеров «Офлаг-13Д» Бессонов получает псевдоним «Катульский», и для него начинается новый этап в жизни. В Хаммельбурге была создана привилегированная атмосфера для высокопоставленных советских командиров, добровольно согласившихся работать на немцев. Все офицеры большого ранга имели возможность «показать свои таланты» в так называемом «Военно-историческом кабинете». Работавшие в этом «кружке» составляли обширные справки для немецкой разведки, освещая в них состояние советского общества, армии и промышленности. Бессонов тоже принял активное участие в работе этого «кабинета». Его быстро приметили немецкие «кураторы» этого «кружка» и предложили ему возглавить так называемую «Народно-российскую партию социалистов-реалистов». Немцы, видимо, надеялись, что таким образом удастся создать влиятельную и консолидированную коммунистическую оппозицию сталинскому руководству среди членов ВКП б.
Однако члены «Народно-российскую партию социалистов-реалистов» очень быстро перегрызлись друг перед другом, разделившись на несколько фракций бухаринцы, троцкисты, меньшевики, и т. При этом ещё и каждая фракция писала друг на друга доносы. В принципе, эти «оппозиционеры-марксисты» все же принесли гитлеровцам определённую пользу в качестве пропагандистов. Самым известным из них стал «Милетий Зыков», сыгравший затем ключевую роль в оформлении пропагандистского аппарата власовского движения. По мнению ряда исследователей, под этим псевдонимом скрывался зять известного детского писателя Корнея Чуковского Цезарь Самойлович Вольпе. Однако, скорее всего, тот Цезарь Вольпе погиб в 1941 году при эвакуации из осажденного Ленинграда по «Дороге жизни» через Ладожское озеро. Как недавно установили исследователи Г. Суперфин и И.
В 1910 г. В годы гражданской войны и первые годы после неё числился в документах и писал под именем Николай Михайлович Ярко, до 1920 г. Короткое время он служил в Добровольческой армии, однако был осуждён в Крыму под фамилией Ярко-Аптекман к каторге за сотрудничество с коммунистическим подпольем В 1920году был освобождён красными. Скрывал своё происхождение, место и дату рождения. Надо сказать, что этот Мелетий Ярко-Аптекман-Зыков вообще любил приврать о себе и «напустить туману» вокруг своей персоны. Уже в лагере он поначалу представлялся как Мелетий Евлампиевич, однако позднее поменял свое отчество на Александрович. Рассказывал, что якобы он сотрудничал с Н. Бухариным и был женат на дочери наркома просвещения А.
Бубнова, давая понять, что «вращался в высших партийных сферах». Несмотря на наличие у него ярко выраженных еврейских черты лица, Зыков, для того чтобы скрыть свою иудейскую принадлежность, в Дабендорфе он никогда не пользовался общей баней, а только отдельной ванной комнатой. В лагере Мелентий написал меморандум о политическом аспекте военных действий, который произвел впечатление на офицера разведки группы армий «Юг» фон Фрайтаг-Лорингхофена; он и способствовал переводу Зыкова в департамент «Вермахт пропаганда». С Власовым Зыков встретился на Викториаштрассе в Берлине и был связан с развитием «власовского» движения с самого его зарождения. Считается, что Зыков участвовал в составлении некоторых ключевых документов Русского освободительного движения. Власов его очень ценил, говоря, что в СССР почти не осталось людей столь высокого интеллектуального уровня?! Коллеги Зыкова по редакции вспоминали, что Мелетий диктовал целые выпуски власовской газеты «Заря», начиная с редакционной статьи и кончая «письмами читателей». Летом 1944 года Зыков должен был участвовать в планируемой СС пропагандной кампании на Восточном фронте «Скорпион Восток», но накануне командировки он бесследно исчез из деревни под Берлином, где проживал.
Исчезновение это окружено такой же тайной, как и прошлое Зыкова. Некоторые исследователи думают, что Зыков был похищен «всесильным НКВД», другие считают, что Зыков пал жертвой конкуренции германских спецслужб. Один отдел СС хотел использовать Зыкова в целях военной пропаганды, а служба безопасности считала это нежелательным и ликвидировала Мелетия. Бессонов быстро создал аппарат этой партии, в котором было около 40 активистов. Поначалу предполагалось использовать их для прогерманской агитации на оккупированных советских территориях. Как успешно справившегося с «партийным строительством», Бессонова в мае 1942 года немцы «бросили» на создание второй оппозиционной партии «Русской народной партии реформистов». Она базировалась уже на идеях национал-либерализма. Видимо немецкие кураторы Бессонова, в то время, предполагали организовать будущую политическую систему на оккупированных территориях СССР как двухпартийную, где друг с другом боролись марксисты и национал-либералы.
Немногим позже, с появлением фигуры Власова, эта система трансформировалась в трёхпартийную — к вышеуказанным двум партиям прибавились «националисты»-власовцы. Впрочем, современный исследователь подчеркивает: «Строго говоря, первой партией, созданной немцами для русских, была не «Народно-российская партия социалистов-реалистов». В РТНП вступило более 200 человек. Но в середине 1942 года немцы распустили партию, так она быстро скатилась в национал-анархизм. Бессонов хорошо себя зарекомендовал как активный бюрократ, и им заинтересовалось Имперское Управление безопасности РСХА в рамках проекта «Цеппелин». Под его опекой Бессоновым было объявлено о создании «Политического Центра борьбы с большевизмом» ПЦБ — фактически, аналога «Народного фронта», который до победы над Сталиным должен был объединить все русские «партии». Генеральным секретарём ПЦБ был сам Бессонов. Но одной политики немцам было мало, и ПЦБ было предложено заняться и какой-нибудь практической деятельностью.
Создали отделы. К примеру, отделом связи, занимавшимся подготовкой радистов и разработкой кодов руководил капитан Фесенко, отдел тыла, занимавшийся подготовкой снабжения и снаряжения групп, возглавлял А. Кадровую работу ПЦБ курировал сам Бессонов». Любимова, у нас и появляется возможность объяснить, что же связывало И. Шмелева со всей этой разношерстной компанией «предателей-пропагандистов». Дело в том, что полковник Никанор Никанорович Любимов был его родным племянником, сыном старшей сестры И. Шмелева Софьи Сергеевны в замужестве Любимовой. Более того, вместе с Никанором Любимовым в одном юнкерском училище учился и сын И.
Шмелева - Сергей. В то время он принимал участие в Гражданской войне, и боевых действиях против поляков на Юго-Западном фронте 1919—1920годы. В 1918—1921 проходил службу в Пензенском красном социалистическом дивизионе! В 1923—1924 — на разных строевых должностях в Управлении начальника артиллерии и в артиллерийском полку 14-й стрелковой дивизии. В 1931 по I разряду окончил Военную академию им. В 1931—1933 проходил службу в 5-й артбригаде в должности начальника штаба и в артиллерийском управлении укрепленного района Белорусского военного округа в должности начальника штаба артиллерии. С 11 мая 1933 — преподаватель и руководитель стрелково-тактических учений в Артиллерийской ордена Ленина академии РККА им. Майор 1936 , полковник 1938.
С 11 авг. Несмотря на свое «непролетарское происхождение а родители его матушки были богатыми купцами, и только в Москве имели 8 домов! Дзержинского, находившейся в самом центре Москвы! При этом успел стать, будучи беспартийным как он потом уверял И. Шмелева , в 44 года полковником! Любой командир РККА позавидовал бы такому прекрасному «прохождению службы», не говоря уже о местах службы «Нори». Никаких тебе «северов», «туркестанов» или «забайкальских степей», а уже и квартирка в Москве, и звание полковника, позволявшее ему тогда безбедно содержать жену, мать и пятерых детей! По-видимому, в 1938 году «Норя» был арестован органами НКВД как участник «военно-фашистского заговора в РККА» и освобожден только в 1940—1941, так как сведений о прохождении службы с авг.
Любимов был назначен начальником артиллерии 49-й танковой дивизии 24-го механизированного корпуса 26-я, затем 12-я армии Юго-Западного фронта. Нынешние либеральные публицисты нередко нам рассказывают, что бойцы РККА в 1941 году воевали чуть ли не с голыми руками, имея пресловутую «одну винтовку на троих». Давайте посмотрим на боевой состав танковой дивизии, в которой Н. Любимов был начальником артиллерии. Командир — полковник Константин Федорович Швецов.
Смерть Цезаря Вольпе окружена завесой неизвестности. Существует версия, что он был арестован накануне войны, отправлен в лагерь, а из лагеря сразу на фронт и попал в плен, а затем стал ближайшим помощником генерала Власова [1] — поверить в эту версию, учитывая еврейское происхождение Вольпе, невозможно.
Одухотворенное, творящее. Одну — но не более. Я кивнула. Меня мучила совесть. Мы вошли в кабинет. Сизый дым висел от пола до потолка, окурки дымились из глубины пепельницы, безжалостно приподнимая крышку. По-видимому, предыдущий посетитель курил не хуже хозяина. Самуил Яковлевич поздоровался с нами, и в особенности с Митей, весьма сердечно. Он несколько раз повторял мне при наших встречах в редакции или разговорах по телефону: «Вы не представляете себе, Лида, какой это благородный человек. Благородство — основная черта». Так оно и было. Но откуда он знал?.. Благородный Митя опустился в гостеприимное кресло и начал читать. Маршак — слушал. Он шумно дышал, курил, кашлял, задыхался от дыма, зажигал одну папиросу о другую, а окурки, вместо пепельницы, засовывал в чернильницу, ничего этого не замечая. Он был погружен в слушанье глубоко, как погружаются в сон. Напряжение заразительно, слух и у меня обострялся. Странным образом я начинала слышать и понимать слышимое по-другому, чувствуя уже не только слова, но и каждый слог. Обычно Самуил Яковлевич не прерывал ни свой слушающий сон, ни чужое чтение. Разговоры начинались обычно только тогда, когда кончались листки. А тут вдруг, положив Мите на колено свою маленькую, короткопалую, но энергическую и сильную руку, Самуил Яковлевич перебил чтение. Повторите, пожалуйста. Митя удивился и перечел конец странички. Речь здесь шла о весе разных газов — сколько весят неон, аргон, гелий. Оканчивалась страница скобками: « Гелий, — объяснял Митя в скобках, — был назван так в честь Солнца: ведь по-гречески Гелиос значит Солнце; а гелий был найден учеными сначала на Солнце и только потом на Земле ». Что-то не понимаю я ничего в ваших скобках! Митя терпеливо объяснил: речь идет о том, как ученые открывали один за другим «ленивые», инертные газы. Среди них и гелий. В скобках дано разъяснение: гелий, в отличие от других, найден был сначала на Солнце, а потом на Земле. Потому и назван в честь Солнца. Раньше на Солнце, потом на Земле. Да чего стоят все ваши подробности — какие-то там горелки, и пробирки, и опыты! Я не знаю? Вы меня просили написать о самом процессе исследования. Вот я и пишу популярно и подробно. Забудьте на минуту о спектральном анализе. Расскажите мне, как открыли гелий. Один только гелий, — попросил Маршак. Митя, пожав плечами, принялся объяснять. И чуть только перешел он на устную речь, как между ним, рассказывающим, и нами, слушающими, возникла живая связь. От досады и волнения Митя запинался более обычного и говорил быстрее, чем обычно. Маршак то и дело перебивал его вопросами — и Митя откровенно хватался за голову: «Как? Сердитый голос. Встревоженный голос. Спустились наконец с профессорской кафедры к нам, неучам, на грешную землю?.. Вы заметили, Лида, что случилось сейчас? Все вещества, да и спектральный анализ, из застывших значков, из терминов а термин — ведь это слово, из которого изъята жизнь все превратились в персонажей драмы, в живые действующие лица. Читатель будет следить за судьбою каждого из них с не меньшим интересом, чем за деятельностью самих ученых. Горелка, трубочка, неон, аргон, клевеит — все ожили… Подумайте только: речь идет о приборах, позволивших ученым, не сходя с места, обнаружить новое, особое вещество на Солнце! А потом оказалось, что оно вовсе не особое, оно и на Земле водится! Да удивитесь же! Не риторически, конечно: «Ах, могуч человеческий разум! Да ведь об этом поэму писать можно! А вы сообщаете мельком, в скобках! Все остальное можно рассказать как бы в скобках. Остальное — это переулки, вливающиеся в центральную улицу. Гелий — хребет книги, путеводительная нить, центр! Если для вас «сначала на Солнце, потом на Земле» мельком, то и для читателя пустяк, мелочишка! Если вы сами не удивляетесь, чему же станет удивляться читатель? Когда мы уходили, Самуил Яковлевич вышел вместе с нами на лестницу в шлепанцах и в подтяжках и, прощаясь, сказал: — Так ваша книга и будет называться: «Солнечное вещество»… По имени главного героя. Ну как «Евгений Онегин», или «Муму», или «Обломов»… Ваш герой — гелий, сквозь все перипетии поисков гелия станет ясен и спектральный анализ. Особенно важно рассказать, как люди сбивались с пути, шли по ложному следу. Это научит читателя самостоятельно думать. А сверхзадача такая: одно открытие служит другому, даже если один ученый и не подозревает об открытии другого. Самуил Яковлевич словно живой водой спрыснул разрозненные куски: теперь они соединились естественно, органически. Судьба героя повелевала повествованием. Книга не шла — летела. Работали Митя и я вместе. Он автор, я редактор. Моя редакторская роль в этом случае оказалась весьма своеобразной. Я была именно тем идеальным читателем, над которым ставился опыт: тем круглым, полным невеждой, которому адресована книга. Чуть только повествование теряло конкретность или Митя опускал в цепи событий или рассуждений звено, казавшееся ему подразумеваемым, — я неизменно переставала понимать. Чуть только рассказ утрачивал образность, мне делалось скучно. Чуть только логический вывод из рассуждения не приводил, вместе с заново установленным фактом, к эмоции, не вызывал ни тревоги, ни огорчения, ни новой надежды — вывод сам по себе, а чувство само по себе, — я говорила Мите, что он сбился с дороги. Ведь сведения, голые сведения читатель может и в энциклопедии получить. Нашему же читателю надо испытать — вместе с исследователями — горечь неудачи, радость победы. Митя ежедневно читал мне новые и новые главы. Я перебивала его, чуть только теряла сюжетную нить. Дивясь моему непониманию, Митя сердился и начинал объяснять мне, что происходит на странице — в лаборатории Рамзея или Резерфорда, — объяснять «по складам», как трехлетней. Я снова не понимала, он в сердцах объяснял снова. Митя подыскивал примеры. Во мне брезжило понимание, будто какие-то черты реального предмета просвечивали сквозь туман отвлеченности. Я хваталась за этот хвостик, краешек. Я начинала предлагать свои слова для понятого мною, и иногда оказывалось — они для изображения годны. Проверяя переходы от мысли к мысли, звучания слов и фраз, Митя уже не мог не писать вслух. Узнала я об этом случайно. Настал день, когда столяр привез полки, а потом и лесенку. Я помогала Мите расставлять книги: занятие счастливое и утомительное. Было их у него тысячи три. Я устала и ушла к себе. Между мною и Митей — Люшина комната, самая большая в квартире: у меня 14, у Мити 16, у Люши 18 метров. В два окна. В новой квартире не было того, скороходовского, волшебного окна, уводившего вдаль, — но потолки высокие, и окна высокие, с цельными стеклами, от пола до потолка. Весело нам было вместе заказывать шторы для этих необычных, кверху округлых окон, весело выбирать обои для Люшиной комнаты: там, под потолком, котята катают клубки. Котята одинаковые, и клубки одинаковые, и одинаково каждый котенок держит над клубком, словно замахиваясь, лапку. Но Люша каждому придумала прозвище: Кот Васька, Тоби, Ваня Васильчиков… Устав от расстановки Митиных книг, я ушла к Люше, посидела с ней — она перечислила мне все кошачьи имена от одного угла комнаты до противоположного: — Мама! Из коридора, из-за двери его комнаты, услыхала я, что он читает вслух, настойчиво повторяя одни и те же фразы. Прилаживает их. Не мне читает, а себе самому. Я отошла от двери. Не одна только рука, следуя мысли, вела его теперь по странице — вело и ухо. Проверка естественности, склада и лада. По-иному расположил он теперь и весь материал. Из бесформенной лекции превращалась теперь книга в драматически развивающуюся прозу. Вот Жансен и Локайер, с помощью спектроскопа, исследуют спектр солнечных выступов. Они обнаруживают линию водорода: красную, голубую и синюю. Затем видят желтую линию — близко-близко от желтой линии натрия. Близко, но линии все-таки не совпадают. Значит, это не натрий. Они назвали новонайденную линию Д3 и пришли к убеждению, что принадлежит она какому-то особому небесному веществу. Очевидно, на земле его нет, оно водится только на Солнце, за полтораста миллионов километров от нас. На Земле его нету, а на Солнце есть, вот они и назвали его по имени Солнца — гелий. Таково первое действие драмы, разыгравшееся после глав о горелке Бунзена, об изобретении спектроскопа, после главы под названием: «Звезды в лаборатории». После того, как читатель уже понимает, что такое спектральный анализ. Второе событие большой драматической силы: гелий обнаружен на Земле. Обнаружили его в клевеите — существует такой минерал, — назвали криптоном. Но вот начинается новая цепочка опытов, и наконец один ученый — Крукс — посылает телеграмму другому — Рамзею: «Криптон — это гелий. Приезжайте — увидите». Рамзей приехал, взял в руки трубочку, где заперто было солнечное вещество, и увидел. Вряд ли, однако, испытал он такое же счастье, как Митя и я. Мы поняли, что глава удалась, что стоит она на должном месте, что драматургия не подвела, что читатель заодно с нами разделит радость и Рамзея, и Крукса. Телеграмма превратилась в домашнюю нашу победительную поговорку. Приезжай — увидишь», — говорили мы, передавая друг другу томик стихов или яблоко. Мы уже знали: победа одержана. Мы решили положить ему на стол готовую книгу. Митя говорил, что видит ее насквозь, «понимаешь, всю на просвет, как в туннеле». Через два дня на третий Самуил Яковлевич звонил нам, подзывал то его, то меня, подталкивал, сердился, устраивал сцены ревности, расспрашивал, требуя, чтобы Митя прочитал ему по телефону хоть отрывок. Но Митя стоял твердо: положит на стол оконченную рукопись. И тогда выслушает его приговор. И готов выслушать все замечания и исправить всё, что найдет нужным исправить. Ни о каком последнем или предпоследнем разе Митя уже не поминал. Счастливый этот день наступил. Десятки раз прочитали мы каждую главу вслух, много раз перепробовали каждую фразу на слух и на глаз, неизменно находя где-нибудь то рифму, столь неуместную в прозе, то неловкий переход. Наконец отдали рукопись машинистке и потом, еще раз прочитав, — Маршаку. Я нарочно забежала к нему в его отсутствие и как сюрприз положила на стол. Придет — увидит. Вечером мы были у него. Маршак доволен! Он пренаивно говорит, кивая мне на Митю: «Вы, Лидочка, не представляете себе, какой у вас талантливый муж. Если бы я был женщиной, я непременно сам вышел бы за него замуж. Сколько книг он еще напишет для нас! Нет, Самуил Яковлевич то предлагал другие названия глав, то заставлял переделывать концовки или начала, то придумывал другие подписи под таблицами. Потом новые заботы: Митя читает рукопись в школе, в пятых и шестых классах — он читает, а я вглядываюсь в лица: вот заскучали как будто? Митя кончил — от расспросов отбоя нет. Потом встреча с художником Николаем Федоровичем Лапшиным которого пригласил иллюстрировать книгу Владимир Васильевич Лебедев , потом публикация в журнале «Костер», потом — в альманахе Горького с предисловием Маршака он попытался объяснить разницу между книгой научно-популярной и научно-художественной. Потом три корректуры отдельного издания. И вот у меня в комнате, на откинутой доске Митиного — моего! Защита состоялась 22 ноября 1935 года. Председательствовал на заседании ученого совета академик А. Присутствовало около сорока пяти человек, среди них члены Совета: Я. Френкель, В. Фредерикс, Б. Гохберг, П. Лукирский, Д.
Все книги Вольпе Цезарь Самойлович
Вольпе, работавший тогда в журнале «Звезда», на свой страх и риск напечатал в журнале произведение Мандельштама «Путешествие в Армению» и за это был уволен. Погиб в 1941 г.
Цезарь Вольпе весьма напоминал его. Как-то увидев портрет Зыкова, он сказал, что это Вольпе, которого оп помнил по литературным вечерам в свое школьное время. Вилен Люленчик. Рассказ кочует из книги в книгу, между тем, как минимум, история с прозрением В.
Чернявского представляется сомнительной. Те, кто знал и Вольпе и Зыкова, ехидно посмеялись над этой гипотезой. Прежде всего Цезарь Вольпе был старше Зыкова на добрых 10 — 15 лет. Зыков был экспансивным, энергичным человеком. Цезарь же Вольпе был флегматиком, нерешительным, застенчивым и к тому же мало разговорчивым. С 1939 г.
Обмундирование выглядело непоношенным и даже не помятым. Офицерские хромовые сапоги были начищены. Военнопленный был побрит и не был истощён, следовательно, в плену находился недолго. Никаких вещей у него не было, даже шинели. На вид ему можно было дать не более 35 лет… Закрыть Как отключить рекламу? Твёрдая походка, но без особой военной выправки, показывала, что З.
Он дважды посетил восставший броненосец «Потёмкин», кроме прочего приняв письма к близким у восставших моряков. В Петербурге начал издавать сатирический журнал «Сигнал». Среди авторов журнала были такие известные писатели как Куприн, Фёдор Сологуб и Тэффи. После четвёртого номера его арестовали за «оскорбление величества». Его защищал знаменитый адвокат Грузенберг, добившийся оправдания. Чуковский находился под арестом 9 дней. В 1906 году Корней Иванович приехал в финское местечко Куоккала, где свёл близкое знакомство с художником Ильёй Репиным и писателем Короленко. Именно Чуковский убедил Репина серьёзно отнестись к своему писательству и подготовить книгу воспоминаний «Далёкое близкое». В 1916 году Чуковский с делегацией Государственной думы вновь посетил Англию.
И при помощи наших писателей, и при содействии прессы, поисковых отрядов, сайта «Ленинград. Трагические страницы истории блокады по-прежнему требуют осмысления. Многие писатели вели блокадные дневники. Крайский умер в столовой Дома писателей, шесть дней его тело пролежало там, пока его не вынесли». Эти имена тоже высечены на мемориальных досках. Есть на одной из досок и имя Георгия Суворова, который участвовал в боях по прорыву блокады Ленинграда и погиб в дни наступления при переправе через реку Нарву.
Вольпе Цезарь Самойлович опись фонда
| Лидия Чуковская - биография, новости, личная жизнь, фото - | Explore historical records and family tree profiles about Лидия Бронштейн on MyHeritage, the world's family history network. |
| Марксист на стороне Гитлера | читать в ЛитВек. |
| 136 лет со Дня Рождения | | 12 из 12 для поиска: 'Вольпе Цезарь Самойлович', время запроса: 0.40сек. |
| Еврейские гитлеровские коллаборационисты. | Цезарь Самойлович Вольпе (1904-1941) — советский литературовед и критик. |
| Вольпе Цезарь Самойлович. Из Книги учета бесхозных библиотек. 7 августа 1943 г. | Автор: Немеровская Ольга Александровна, Вольпе Цезарь Самойлович. |
Русские символисты [Цезарь Самойлович Вольпе] (fb2)
биография, дата рождения. Цезарь Самойлович Вольпе читать онлайн бесплатно и без регистрации полностью (целиком) на пк и телефоне. Автор: Немеровская Ольга Александровна, Вольпе Цезарь Самойлович. По словам одного из самых проницательных прижизненных критиков Зощенко — Цезаря Вольпе Цезарь Самойлович Вольпе (1904–1941) — литературный критик. Брат — Абрам Самойлович Вольпе (1894—1941, расстрелян), возглавлял финансовую группу Госплана Азербайджанской ССР.
Вольпе, Цезарь Самойлович (Fkl,hy, Ey[gj, Vgbkwlkfnc)
Цезарь Самойлович Вольпе (17 октября 1904 — осень 1941) — советский литературовед и критик. Среди первых сотрудников Власова — бывший секретарь Ростокинского райкома Москвы Г. Н. Жиленков и журналист Мелетий Зыков (в прошлом один из сотрудников Бухарина, Цезарь Самойлович Вольпе). 19 апреля 2023 года сотрудники Самарского зоопарка сообщили трагическую новость – Цезарь скончался в 16-летнем возрасте. Цезарь Вольпе Вместо предисловия Биографическая справка Период первый «Рассказы Назара Ильича госп. Раз в две недели мы отправляем дайджест с самыми интересными новостями.