Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. Золото Бунта - слушайте аудиокнигу онлайн на лучшем сайте Книга Алексея Иванова «Золото бунта».
Рецензия на роман Алексея Иванова Золото бунта
Бойтэ остановилась, не глядя ему в глаза, помолчала. А деньгу за себя Шакуле уже отдал. Больше ихней. Бойтэ наконец подняла глаза и с какой-то прощающей жалостью глянула в глаза Осташе. Лицо у неё было смуглое, кошачье, треугольное, глаза — жёлто-зелёные, словно осенние, а пышные, неприбранные волосы — совсем светлые, как седые. В лесных глазах Бойтэ мелькнула давно отгоревшая боль, словно за праздничной листвой бабьего лета качнулась чёрная, уже облетевшая ветка. Грустно улыбнувшись бледными, нецелованными губами, Бойтэ котлом спихнула Осташу со ступеньки и прошла наверх. Лесенка даже не скрипнула под её лёгкими ногами, только подол рубахи с запахом сена и девичьего тела обмахнул Осташу по лицу. Всё вроде бы Осташе про себя было понятно.
Колыван в душу плюнул, Неждана Колыванова по сердцу царапнула, а тут и девка подвернулась блудная. Сорвать бы злость — и домой. Но пока ждал, чтобы Бойтэ от болезни оправилась, слишком уж сильно засматривался на неё, и злость куда-то пропала. Осташа знал про себя, что злопамятный, а вот пропала злость, не вспоминалась. И как-то жалко было эту девку — даже стыдно за себя. Не поднималась на неё рука. А чтоб за плату, как со всеми, — она, видишь, не согласна. Тьфу, досада.
Жлудовкой Бойтэ, понятно, не родилась. Жила, найденная и пригретая Шакулой, как все. Ей было тринадцать лет, когда по льдам Чусовой покатилось вниз кровавое половодье пугачёвщины. Воры только до Кашки дошли, где пировали и лютовали вместе с дядьями Осташиными, братьями Гусевыми. А кто уж придумал от Кашки за десять вёрст до Ёквы прокатиться, Осташа не знал. Может, и Гусевы, чтоб их в пекло за ребро волокли. Только эти гулёбщики полтора дня в избе насильничали девчонку-вогулку. Разворотили её, как быки — калитку.
И детей у неё уже быть не могло, а потому грех сокрытым мог остаться. Вот потихоньку-помаленьку всякий пропащий люд, что на сплавах по Чусовой с караванами бежал, и приучил вогулку грехом деньги добывать. И прозвали её жлудовкой. Хоть и жалели, но брезговали за человека считать. Батя как-то говорил, что за общий людской грех под святым именем царским пришёл наказанием на Чусовую Пугач-антихрист, соблазнивший и обольстивший немало безвинного народу. И каждый из тех, кто выжил, за этот грех ответит, хоть и сам не грешил. По греху и Бойтэ Осташе близкой была: она честью расплатилась, и Осташа от поклёпа колывановского — тоже честью. Может, это Осташу и зацепило в Ёкве?
Хотя, наверное, вряд ли. Плевал Осташа на все эти стариковские рассужденья. Грехи не оплакивать, а исправлять надо. В скитах — молитвой, а на сплаве — делом. Так батя учил. Пёс его знает, что Осташу при жлудовке держало. Он караулил девчонку, не решаясь завалить её в чуме или в дому. Не то чтобы Шакула его смущал, нет — он же заплатит, чего тогда смущаться?
Прочие жители деревни его не беспокоили — всё равно жлудовка не станет орать и звать на помощь. Заминка была в том, что до сих пор Осташа баб ещё не пробовал. Дружки его уже отметились, тот же Никешка, к примеру. А вот Осташе случай не подвернулся. По рассказам парней постарше Осташа всё знал. Тот же Никешка, у которого женатые братья долго жили в отцовом дому ещё не отделённые, чего только не растрепал, подглядывая по ночам. Да и в Кашке на игрищах Осташа достаточно погонялся за девками, задирая для смеху подолы. Но вот главного пока не случалось.
И дело такое по первости надо было сделать подальше от чужих глаз и ушей — мало ли какой позор выйдет. Она уже ушла, а Осташа всё решал, брать ему штуцер с собой или нет. На медведя можно напороться. Окрестные дивьи леса считались божелесьем — были отписаны от казны вогулам. Порубок здесь не велось, а потому и зверь уцелел невыбитый. Осташа побаивался, не засмеётся ли Бойтэ: мол, ружжо-то взял меня уговаривать, да? Одними руками не справишься с девкой? Но Осташа в конце концов плюнул на свои опасения, забросил за спину тяжёлый штуцер и побежал по тропке вдоль Ёквы вслед за вогулкой.
Во всей этой кутерьме с простудой он, оказывается, проглядел весну, вскипевшую зелёной пеной, — словно молоко, убежавшее из горшка, прокараулил. Маленькая, узкая Ёква шустро струилась сквозь урёму, юлила на луговинах, подныривала под копны зелёных кустов или вдруг замирала тихим омутом, боязливо скосившим глаза на небо. А солнце словно нарвали на клочья и весело расшвыряли по лесу, и в солнечных пятнах свиристели и тилиликали пичуги. Высокие и заросшие горы, от тепла сытые, как послеобеденный вздох, подымались и справа, и слева, будто ладонями подгребали урёму к речке. В небе качались вершины сосен, а над ними, как гуси, растянули белые, слепящие крылья редкие облака. Осташа шагал по узкой тропке в вогульском лесу, но ему совсем не было страшно. Заблудиться он не заблудится. Речка рядом — главная примета.
Да и вообще, батя говорил, что у настоящего сплавщика глаз должен быть таким зорким и цепким, что в лесу заблудиться — стыд. А медведя, коли тот пожалует, он укокошит, если что. Осташа не верил в страшилки, что медведь подкрадывается незаметно, что коня обгоняет, что со склона кувырком скатывается. Медведь — он неуклюжий, глупый, малину жрёт, грибы сырые. Башка как помойное ведро. Искали сухие, ломкие дудки, рыли мокрую землю, набивали пазухи сладкими луковками, и непременно, рано или поздно, раздавался вопль: «Медведь!.. А Осташа, похолодев от страха, всё-таки оставался на месте, прижимаясь к какому-нибудь упавшему стволу, выжидал, потом осматривался, а потом собирал потерянные приятелями луковки и возвращался в деревню последним — гордым и с самым большим урожаем. Вот и весь «медведь!..
Так вогулы свои молебные горы называют. И здесь кругом в лесу от нечисти мленье, а на горе — кумирня, вокруг неё тын с черепами. За тыном стоят чёрные идолы, амбарчики на курьих ножках, в которых лежат деревянные мертвецы с красными, накрашенными ртами. Ну и пусть себе лежат. Осташа их не потревожит. Не боится же их некрещёная вогульская девчонка… Осташа споткнулся, будто ему оборотень под ноги кинулся. А где девчонка-то? Осташа завертелся на месте.
Впереди за листвой зеленел лужок, и Бойтэ на нём не было. Идти так быстро, чтобы скрыться в дальнем лесу, Бойтэ не могла. Только что Осташа видел, как мелькнула за деревьями её светлая неподпоясанная рубашка. И вдруг он услышал позади себя лёгкий звук шагов. Он тотчас юркнул за куст, цепляясь дулом штуцера, и повалился на землю. В просветах между корней Осташа увидел босые ноги, прошлёпавшие по тропинке. За кустом раздался тихий смешок, будто девчонка потешалась над тем, как она запутала парня. Осташа проворно переполз чуть подальше, к опушке, и увидел Бойтэ, идущую по лугу.
Бойтэ была совсем голая, как напоказ. Она волокла рубашку по яичной накипи мать-и-мачехи. В другой руке она несла узелок. Светлые волосы разметались по плечам, по спине с натянутой тетивой позвоночника, пушились вокруг головы. У Осташи перехватило в горле и затяжелело под ложечкой, когда он увидел тело Бойтэ — не безвольное в болезни, а живое, движущееся, упругое. Если Бойтэ догадалась, что Осташа за ней следит, то дразнила его, искушала, когда нагло вышла голой на луг. И для Осташи не только в этой вызывающей наготе, но и в походке, в осанке, в каждом движении вогулки вдруг оказалось столько призыва, обещания, запретной сладости, что взмокла рубаха под мышками. Хотя Бойтэ вовсе не была ядрёной девкой, каким вслед от восхищения цокали языком кашкинские парни.
Наоборот, была она худенькой, как мальчишка, и круглый задок только чуть-чуть раздавался ниже узкого перехвата пояса. А шла Бойтэ, оказывается, не по лугу, а по старому рудничному двору с проплешинами от кострищ, на которых обжигали руду. Земля была взгорблена разъехавшимися земляными кучами, что уже сплошь затянулись травой. На стойках сверху лежала просевшая деревянная балка. Заросший можжевельником склон горы толстой складкой набряк над жерлом копани, будто гора нахмурила чело. Земляные стены штольни оплыли, проросли. Только ручеёк, вытекавший из рудника, проточил себе светлое песчаное русло через весь двор к тёмному зеркалу маленького пруда, что потихоньку прососал ветхую плотину и журчащими языками свесился в русло Ёквы. Ёквинский рудник, как слышал Осташа, забросили лет тридцать назад.
Говорят, вогулы его заколдовали: вместо руды посыпалась обманка, а четверо рудокопов так и не вернулись из горы — просто ушли в штольню и не вышли, и обвала никакого не было. Как поганый гриб на могучем пне срубленного кедра, на окраине рудничного двора, на дальней опушке торчал вогульский идолок высотой всего-то по пояс человеку. У него был раззявленный трухлявый рот и зелёная шапка мха на голове. Бойтэ подошла к идолку, присела на корточки, забормотала что-то, оглаживая идола по рассохшимся щекам, потом сунула ему в рот руку и вытащила нож и горсть монет. Зажав монеты в кулаке, она распрямилась, постояла и вдруг с яростью швырнула деньги в сторону штольни. Осташа увидел только, как мелькнула белая рука, по кругу мотнулись светлые волосы вокруг плеч, да зашаталась длинная трава над мелким ручьём. По движению локтей Осташа понял, что Бойтэ царапает себе лицо, горло, грудь, но ни всхлипа до Осташи не донеслось. А потом правый локоть Бойтэ опустился, дёрнулся назад, нож упал к ногам, и Бойтэ, застонав, склонилась над идолом, держась руками за его моховую макушку.
Сзади он видел, как по ляжкам Бойтэ потекли красные струйки. Но девка снова присела, как-то стыдно и безобразно раздвинула колени и начала тереться животом о рожу идола. Потом она вдруг оттолкнулась от него и задом шлёпнулась в траву. Края трухлявого рта у идола были свеже-чёрные, мокрые от крови. А Бойтэ уже развязывала свой узелок и вытаскивала небольшую резную чурку, грубую куклу. Осташа видел такие чурки у Шакулы. Шакула говорил, что это «ургаланы» — малые идолки, хранители душ. Надо на охоту бога позвать — не переть же с собой большого идола: посадил бога в ургалана, и хорошо.
Надо предка покормить — в ургалана его приглашаешь и кормишь. Этих ургаланов у Шакулы был целый короб. Он их и с собой брал, и бил, и советовался с ними. И теперь Бойтэ шептала что-то ургалану, тёрла его о живот, обмазывая кровью, а потом вдруг бросила на землю, прижала рукой и начала тыкать ножом — резать лицо, ковырять глаза. Единым махом вскочив на ноги — Осташа у девки, как у кошки, и рывка не заметил, — Бойтэ побежала к пруду и кинулась в воду. И пруд словно захлестало десятком веников — столько брызг, солнца и плеска вмиг на нём разбушевалось. Бойтэ металась в воде — не уследишь. А потом, успокоившись, медленно вышла на берег.
Ургалана с ней уже не было. Потемневшие, мокрые волосы сплошь облепили голову и плечи, как платок. Капли, сияя, ползли по телу, словно Бойтэ обсыпали звёздами. Осташа удивился: у Бойтэ, узенькой и тонкой, как лодочка, были неожиданно бабьи, круглые, как пушечные ядра, груди. Поперёк живота протянулся свежий красный порез. Словно устав, ссутулившись, Бойтэ вернулась к идолу, не глядя провела ладошкой по его затылку, зашла идолу за спину, отодвинула густую ветку черёмухи на опушке и скрылась за ней. Осташа лежал, поражённый всем, что увидел. Бойтэ не появлялась.
Осташа уж и не знал, хочет он теперь девку или нет. Не на то он рассчитывал, увязавшись ей вслед. Думал — у неё лесные дела всякие, травы собирать идёт, мало ли чего… Осташа бессмысленным взглядом смотрел на идола и вдруг вспомнил, как Бойтэ сидела перед ним на корточках, как сросшейся репкой раздвоился, округлившись, её задок. Осташа вскочил и бросился на луговину, перебежал рудничный двор, вломился в лес, стал продираться в тесных зарослях, хватавших его за штуцер. Он чуть не вывалился на другую полянку, поменьше, но успел остановиться, ухватившись за ствол осины. Посреди полянки в траве навзничь разметалась жлудовка, а на ней громоздился какой-то рыжий мужик, даже порты не спустивший. Он дёргался всем телом, взрывая землю коленями и пальцами босых ног. Осташе и одного взгляда было достаточно, потому что узнавание колоколом бухнуло в лоб: этот мужик был Яшкой Гусевым!
Тем самым Яшкой Гусевым, Фармазоном, который должен был четвёртый год долёживать под землёй на Четырёх Братьях, оберегая пугачёвский клад… А вместо этого Яшка, как и братец его Сашка, шлялся по земле, прячась от людей, и сейчас драл вогулку, которую Осташа присмотрел для себя. Душа Осташи перевернулась кубарем, словно попала в водоворот, опаливший грудь ледяным холодом. Руки его, раскрывшие затвор, не дрожали, но Осташа на них и не смотрел. Все знают, что Яшка мёртв. Убить мёртвого — не грех. Да и пусть грех убить Яшку, человека, плевать: смерть Фармазону и по делам его прошлым, и за то, что сейчас, именно сейчас он отнял у Осташи девку, а девка эта Осташе уже вроде нужнее становилась, чем удавленнику — глоток ветра. Ствол смотрел Яшке в висок. Осташа помнил, что у его штуцера разлёт большой: можно и вогулке башку прострелить… Чуть дрогнув зрачками, Осташа посмотрел на Бойтэ, которая, захрипев, отвернула от Яшки исцарапанное лицо, облепленное мокрыми волосами.
Лицо было прозрачно-пунцовое, отупевшее, как у дурочки, с опустевшими распахнутыми глазами, с раскрытым ртом… Осташа надавил на собачку. Громыхнуло-бабахнуло, кислятиной шибануло в нос, ударило в плечо так, что лязгнули зубы. Яшку словно пинком сбило с девки. Он перекатился по траве и вскочил на четвереньки, ничего не сообразив. Правая рука его подогнулась, и Яшка ничком ткнулся в землю. По правому рукаву поползло красное пятно. Вогулка, как раздавленная, бессмысленно таращась, стала на заду отползать назад. Осташа, путаясь в ветвях, проламывался на поляну.
Добить Яшку, прикладом дать ему по темени… Яшка вскочил, шатаясь, подхватил торбу, валявшуюся рядом, и кинулся в лес, в кусты. Торба зацепилась за ветки, вырвалась из рук. Осташа совсем было настиг Яшку, махнул штуцером, но не попал по голове. Зажав ладонью рану на плече, Яшка склонил голову и боком, как заяц, побежал сквозь заросли, скрылся в урёме и тотчас как в омут канул. Яшка Гусев снова сбежал от смерти. Вогулки уже не было, когда Осташа вернулся на поляну. Да ему и не до неё стало. Смыло все мысли, все желания.
Осташа тяжело уселся в траву, за верёвку подтащил к себе Яшкину торбу и высыпал всё её содержимое. Этот складень принадлежал Макаровне. Когда пришла весть, что Чика-Зарубин положил всех Гусевых на клад, Макаровна надела чёрный платок по сыновьям, обещавшись не снимать его до смерти. С того дня прошло четыре года. А складень у неё исчез прошлым летом. ПСЫ Окна, что смотрели на улицу, были застеклёны, а прочие — просто затянуты пузырями. Батя купил обломки стёкол в разгромленной пугачёвцами Шайтанке, там битого стекла много было. Батя привёз стёкла домой в Кашку, сам вставил в свинцовую оплётку.
Макариха тогда ещё ворчала: «Почто деньги тратить? Без бати вся изба как-то враз Макарихина сделалась. Батя, как хмельной домовой, был громыхалой — всегда у него дверцы хлопали, посуда брякала, дрова в печи трещали и стреляли, даже воробьи за окном дрались и галдели. А теперь — тихо везде. Осташа давился постной репной кашей, политой льняным маслом, и угрюмо зыркал по сторонам. При бате порядок был в доме, батя всякого хлама и рухляди не терпел. А теперь вдоль стен какие-то бочки рассохшиеся стоят, корчаги треснутые, лопнувшая конская дуга; все полати завалены узлами с тряпьём. На печи сушится мешок с хлебными корками.
Корки Макариха весь год собирает, чтобы на сплаве нищим и голодным бурлакам втридорога продать. Батя однажды тихо сказал Макарихе: «Не с хлеба те сухари бы делали — в выгребную бы яму твой мешок кинул. Убери, чтоб никогда я не видел. А станешь продавать — выручку твою швырну в перебор, ищи, ныряй». Руки Макарихи словно сами собой сноровисто двигались внутри большой деревянной рамы, разбирали нити, встряхивали лоток. Кросны шуршали и стукали, пощёлкивали. Полоса ткани выползала толчками и складками стелилась Макарихе на колени. И кросны тоже батя из Ревды привёз: они были на болтах, с железными шпильками и рычагами.
А Макариха по бате небось и слезинки не уронила. По сынам своим Гусевым, псам, до гроба обещала чёрное носить, а бате на упокой и свечки не нашла. Говорил, что согласен взять тебя себе помощником. Или на плотбище пристроить… — Я сплавщиком буду, — резко ответил Осташа. Макариха пожевала губами. А Кузьма Егорыч уже грозился оброк с тебя как со сплавщика содрать — весь рубль… — А тебе какое горе? Ты мне не мать, не бабка. Живи в батином дому да помалкивай.
Он встал, пихнул коленом лавку и пошёл из горницы; попил в сенях из ведра и на крыльце сел на ступеньку. Уж лето давно на дворе, а всё удивительно: как это — выйти из избы в одной рубахе и не мёрзнуть? За зиму, наверное, так душа промерзала, что только к осени и успевала оттаять, а там и опять холода. Осташа сидел на ступеньках, глядел за ворота. День клонился к сумеркам. Сизый дым плыл по пенным разводьям Кашкинского перебора, что разноголосо шумел на Чусовой у подножия Дождевого бойца. А Дождевой упрямо выпятил грудь и широко развернул плечи над острозубым лесом. Раньше с Осташиного крыльца был виден только нахмуренный лоб Дождевого, торчавший над крышей избы Прохора Зырянкина.
После того как Гусевы извели Зырянкиных и спалили подворье, Дождевой стал виден весь. Но сделался он каким-то укоряющим и грозным, будто библейская скрижаль, на которой был написан закон, что попрали Гусевы. Может, потому на пепелище никто и не захотел строиться, словно присесть на скамью при чьей-то казни. Высокая крапива торчала на пустыре нагло и погано. Осташа поднялся со ступеньки, вышел на улицу, пошёл к пруду на речке Кашке. На чурбачках у ворот грелись старики, кланялись Осташе первыми. Сестры Зворыгины уставились на него, и та, что побойчее, Верка, пропищала: «Остафий Петрович, потолковал бы с нами, дурами! Осташа не ответил.
Пруд на закате тлел малиновым светом. В крошеве щепок неподвижно плавали бревенчатые клетки для сплава дров. В воде мутно отражались сваи причалов гавани, стены амбаров. На скатище по рёбрам склизней, вытертым до блеска днищами барок, прыгали и кричали чайки. Под большими чугунными чанами, где вываривался вар, ещё курились угли. Возле рам лесопилки, мерно качающихся взад-вперёд, ещё суетились мужики, стучали топорами, стаскивали в кучу свежие доски. Они повизгивали и пузырили разогретым дёгтем. Оси вели от водобойных колёс к большим деревянным шестерням, которые кривыми шатунами двигали лесопильные рамы.
Улица превращалась в Алапаевский тракт. И где-то за полсотни вёрст от Кашки, за горбатыми увалами, за утёсами, за чёрным лесом столбами под самое небо стояли дымы Алапаевска. А потом всю зиму обозы, скрипя, везли по тракту железо в Кашку, и в колеях под полозьями тяжёлых саней лёд раздавливало в воду. В гаванях хрипящие от надсады бурлаки таскали прутья и полосы, чушки и листы в разъятые чрева огромных барок. И вслед за ледоходом выходил караван, падал в вешнюю Чусовую и катился по вздутой реке сквозь теснины скал, чтобы в пене и плеске, замедляясь, выкатиться на простор Камы. А уж там, на Лёвшиной пристани, в Оханске или в Нытве, его переймут, перегрузят железо на баржи и тихим ходом повезут дальше — в Россию. На склоне горы под тяжёлыми лапами елей лежало кладбище Кашки. Кособочилась старая часовня с позеленевшей от мха луковкой.
Осташа окинул кладбище взглядом. Зачем он сюда пришёл? Мать похоронена в Кыну, куда её, больную, повёз к лекарю батя, да так и не успел довезти живой. Лушу, батину приёмицу и дочку Макарихи, не нашли, не похоронили нигде. Да и батю забрала Чусовая, не оставив ответа на Осташин вопрос. К кому он, Осташа, пришёл сюда? Может, к Марусе? Осташа не помнил, где её могила.
Он оглянулся, будто ждал от кого-то подсказки. И деревня, и пруд с плотиной, и плотбище были вдали, внизу, в тени. Солнце уже зашло за гряду, но здесь, на высоком погосте, было ещё светло от пунцового облака и как-то красновато, словно от свечей в подземной каплице. Туман затягивал плоскость пруда, и казалось, что пруд налит парным молоком. Длинная дорога Чусовой тоже дымилась, а над этим белым дымом тремя раскольничьими голбцами придорожных крестов стоял боец Дождевой. Осташа сдвинул с порога часовни медные монеты — чьё-то тайное подаянье — и сел, глядя в гаснущее небо над дальними хребтами. Вот так бы сидеть на берегу с Маруськой, с удочкой, заброшенной не для добычи, а для забавы, — а не на кладбище, точно и места веселее нет… Всю жизнь жердиной об колено переломил Пугач. Здесь же, неподалёку от кладбища, в малиннике на склоне горы над Кашкой он бродил тогда, разомлев от жары.
Топтал кусты, грёб горстями ягоды вместе с листвой, процеживая ветви между пальцев, и вдруг чуть не подпрыгнул, когда рядом раздался такой девчоночий визг, что, наверное, на версту вокруг все дятлы с деревьев посыпались. Это Маруся Зырянкина, которая тоже собирала малину и отбилась от старшей сестры Насти, услышала треск кустов и перепугалась — думала, медведь.
Герой романа, молодой сплавщик Остафий Переход, должен разгадать загадку гибели своего отца, чтобы смыть с родового имени пятно позора. Увлекательный детективный сюжет автор погружает в таинственный и завораживающий мир реки Чусовой. Здесь караваны барок, груженных железом, стремительно летят по течению мимо смертельно опасных скал — бойцов.
Молодой сплавщик Осташа, потерявший отца в одном из катастроф на реке, решает разгадать загадку его смерти и найти казну Пугачева, спрятанную где-то среди бойцов. Старцы, владеющие тайными раскольничьими скитами, могут помочь ему в этом опасном предприятии, но насколько Осташа готов испытать судьбу, чтобы вернуть честь своей семье?
Никаких тайн, кроме известных, он герою не открывает. От смерти парня спасает дырник человек, молящийся Богу без посредников и икон Веденей и уводит его на Костер-гору, где живёт с одичавшим сыном. В глухом лесу, где нет рек и дорог, Осташа чувствует себя потерянным и беспомощным; он опасается, что не найдёт дороги домой, а отпускать дырник его не хочет, пока герой не отдаст ему душу. Обманув Веденея и убив его сына, Осташа сбегает с горы, выбирается к реке и в деревне встречает знакомого артельщика Федота, добывающего руду. Парень остаётся на руднике у деловитого рудокопа до зимы. Здесь, среди простых и приветливых людей он отходит душой от тайн и преступлений. Осташа возвращается в Кашку, где встречает Неждану, о которой часто вспоминал. Девушка оскорбляет его. Встреченный Колыван предупреждает Осташу, что Неждана просватана за внука Конона. Всё это подталкивает парня к отчаянному поступку: желая наказать и Колывана, и его дочь, Осташа тайно пробирается в баню к Бугриным и насилует девушку. Неждана не обижается на парня, а признаётся ему в любви. Они долго разговаривают; девушка рассказывает всё, что знает о пугачёвском золоте, так как во время бунта она многое слышала и видела. С помощью Нежданы парень приходит к выводу, что Колыван причастен к тайне клада. Именно он договорился с гарнизоном, чтобы бандита Сашку Гусева посадили на барку Перехода, а сам отдал тому ключ от кандалов. Осташа удивляется проницательности девушки, так как сам пока мало что понимает в прошлых тайнах. Осташа плывёт в Екву на свидание с Бойтэ, запавшей ему в душу. Там от старика Шакулы он узнаёт, что скитский старец Гермон, Конон и выжившие братья Гусевы связаны между собой и командуют сплавом. Все их боятся, включая Шакулу, колдующего для них. Бойтэ ведёт Осташу в капище вогульских богов, где она камлает колдует. Молодые люди признаются друг другу в любви, но девушка не может быть с Осташей. Она верит, что Шакула украл у неё душу, а без души она опасна для любимого. Она просит потерпеть до весны, когда придумает, как освободиться от старика. Осташа собирается выгнать из дома Макариху, которую не любит, и та доносит на него капитану Бергу, начальнику гарнизона. Тот велит арестовать парня за то, что тот якобы знает, где спрятано «царёво» золото. Осташу сажают в подвал конторы в Илиме, где до пугачёвского бунта сидели проворовавшиеся братья Гусевы. Рассказана история семьи Гусевых, которые сыграли роковую роль в жизни Осташи и его отца. В Кашке их считали подменёнышами — отродьем нечистой силы. Власть определила их держать постоялый двор и кабак. Братья-пьяницы были вороватыми и драчливыми, наводили страх на деревню. Свою сестру-подростка Лушу они продали постояльцам, но та вырвалась и убежала от них. Защитил её Переход, не побоявшись гнева Гусевых. Он выкупил девушку и взял к себе жить, так как был вдовцом. Перед бунтом Луша трагически погибла. Проворовавшихся братьев власти посадили в тюрьму, откуда их освободил Пугачёв. Братья присягнули ему, обрадовавшись возможности безнаказанно грабить, насиловать и убивать. Это они заставили Перехода спрятать царёву казну на Чусовой, которую тот знал лучше всех. После этого братьев никто больше не видел. Считаясь мертвыми, они пристроились, как и положено подмененышам, при тайном деле: в скитах, при Кононе и в пещерах. Всё это вспоминает Осташа, сидя в погребе. Часть 3. Расседины земные[ ред. Соскучившийся по общению, парень рассказывает тому про клад, и неугомонный Федька начинает мечтать о «золоте бунта». Федька вспоминает, что недавно пил вместе с Яшкой Гусевым в Илиме, и Осташа опасается, что бандит неспроста появился здесь. Ночью Яшка пытается застрелить парня через окно подвала и, потерпев неудачу, поджигает контору, убив сторожа. Осташа с Федькой спасаются, выбив решётки окна. Сбежав, они встречают купца Сысолятина. Тот отказывает Осташе в весенней работе сплавщиком на том основании, что он преступник. Осташа и Федька, теперь беглые воры и поджигатели, долго и тайно пробираются домой. По дороге они подворовывают, чтобы не умереть с голоду зимой. Благодаря неунывающему и весёлому оптимисту Федьке, они благополучно избегают погони и опасностей. Приказчик встречает свою артель и остаётся в ней, а Осташа идет к Конону расспросить про Гусевых. Парень находит тайное подземелье, где Конон скрытно встречается с лихими людьми, купцами, заводчиками, старцами и правит сплавом.
Алексей Иванов: Золото бунта, или Вниз по реке теснин
И единственное, на чем держится ее связь с нашим миром, — достоверность описания. Алексей Иванов — очень уязвимый писатель, поскольку вводит в современную русскую литературу новую онтологию. Он отчасти рискует. И — во всей его роскоши — ризомным. Это запомнится.
Роман строится на реализме религиозного сознания, с некоторой натяжкой — на христианском реализме, где бес материальнее кирпича или гвоздя. В чем состоит онтология Алексея Иванова? Но это уж, скорее, идет от очень расплывчатого представления о фэнтези. На протяжении десятилетия, если не больше, в критике преобладала уверенность в исчезновении ниш для новых писателей-онтологов в литературе.
Дмитрий Володихин.
Если бы пресловутая статья долбала Иванова за это, я бы понял ее автора. Проблема в том, что статья изничтожает Иванова как писателя, а это необъективно и несправедливо. Иванов как писатель значительно выше Иванова как человека. Он пишет много лучше, чем говорит. Для писателя это, пожалуй, нормально.
Вот если бы было наоборот — это действительно была бы ситуация, драма. Статья «во первых строках» изничтожает писателя за то, что он перелопачивает груды словесной руды ради нескольких удачных метафор. У Иванова на каждой станице 700-страничного «Золота бунта» кто читал — знает встречается 4-5 удачнейших и красивейших метафор: я, кажется, уже никогда не забуду горы «сытые, как послеобеденный вздох», да еще с «медвежьей складкой», «осенние глаза» Бойтэ, в которых печаль «мелькнула сухой веткой», перелетающих в лесной темноте рябчиков, похожих на «комья мрака», «продырявленный валунами ручей, напоминающий ветхое полотенце», Кумыш — «речку-щенка», молоденькие березки в сугробах, похожие на девок на сносях, или вот еще — «нахлобучивающуюся на голову» падающему кверху ногами Осташе опрокинутую картину речного створа и т. Но автор статьи делает вид, что ничего этого нет. Он берет козырную 459-ю стр. Это, пишет критик, каждому можно спародировать, то есть вывод — не шедевр.
Очень хорошо. Пусть каждый возьмет с любой а не только 459-й страницы по одной метафоре — вроде тех, что я здесь привел — и спародирует... Я не говорю, что невозможно. Знаете, что получится? Сухую ветку печали в глазах Бойтэ можно, конечно, заменить бревном и вставить его вышеупомянутой Бойтэ совсем в другое место — но тогда пародия все-таки будет напоминать не текст Иванова, а скорее текст пресловутой статьи. Что-то много пошло статей, изваянных в форме плевательницы.
Мне защищать Иванова интереса как бы нет... Не понравилось, что автор статьи чусовские скалы-бойцы обозвал палеозойскими огрызками или как-то так , и противопоставил себя уже не писателю, а природе. Я живу в городе, вокруг которого растут убогие леса — но я и то знаю, что лес выше города, лучше города, святее города. Откуда знаю? А мне лес транслирует, и не одному мне. И даже если в жизни чусовские скалы действительно огрызки я не был, не видел , то мифотворество Иванова, изваявшего из них сотни прекрасных страниц, сделало и из них нечто сверхъестественное, как роман.
А противоставлять себя cразу и природе и сверхъестетсвенному — ну-у-у, это так смело, как объявлять себя публично уродом без души. Что автор статьи и сделал, пустив ее в свет. Но вот что интересно. Иванов может быть прав: дело действительно превыше души. Статья пойдет — станет эталоном критики при оценке этого произведения. Эпоха такая...
Оценка: 10 [ 7 ] Изенгрим , 4 января 2021 г. Довольно быстро я понял, что мне совершенно не важно, если в книге сюжет, насколько он интересный, логичный и тому подобное. Я был просто очарован и поглощен той стилизацией под простонародный русский язык уральского извода восемнадцатого века, которым книга написана — и не принципиально, адекватная ли эта стилизация или нет — для меня она звучала необычайно убедительно, как будто сложное заклинание вогульского шамана, написанное славянской вязью. Тем не менее сюжет в книге есть, и он отличный и напряженный, в нем нашлось место и Пугачевскому бунту, и различным толкам раскола, и верованиям манси они же вогулы и многому другому, что долго перечислять. Это фактически остросюжетный исторический боевик с элементами драмы, триллера и мистики. Это сказка, но страшная, грязная и недобрая — в духе тех, где всадник, преследуемый всяческим злом, добирается до места назначения, но на руках у него мертвый младенец.
Книга темная, жестокая и дикая. Все здесь живут на грани, скорее выживают, изо всех сил напрягаясь каждый день. Вылезают из лесов мрачные скитники да фанатичные староверы неясного толка, встают из оврагов да лощин заросшие бородой по самые глаза злые тати да лютые разбойники, и народишко — каждый третий враг, воротят скулу — гость непрошенный, образа в углу и те перекошены. Впечатляет описание той самой титульной «реки теснин», всей этой пермской природы, гор, лесов и болот — всей этой жестокой и нечеловеческой красоты, где Пришвина зарезали бы за первой же елкой. А Иванов же и дела рук человеческих — деревни, заводы — описывает как природу, пусть и мертвую. Восхитительное, подробное и невероятно аутентичное описание сплавного дела и самого сплава, оно необычайно захватывающее, увлекающее и энергичное.
И как будто энергия сплава передается самой книге — при чтении чувствуешь эту скрытую мощь, клокочущую внутри и только изредка прорывающуюся наружу. То есть это поразительно — Иванов подробно описал весь процесс сплава по Чусовой, ни разу не повторился, не использовал ни одного эпитета дважды, каждая скала у него представлена индивидуально, появляющиеся при чтении эмоции занимают весь спектр чувств, а разнообразие красок заставляет радугу тихо курить в углу. Оценка: 9 [ 29 ] Гвардеец , 2 ноября 2010 г. Читал книгу и думал — а читают ли подобные вещи авторы убогих одноразовых фэнтезийных поделок, а если читают, то как после этого у них рука поднимается кропать свои ничтожные книжонки? Я бы на их месте со стыда сгорел... Сама природа участвует в людских делах в этом непостижимо загадочном месте, и Река и Утёсы-Бойцы и сама Тайга живут своей особой потаённой жизнью!
Оживают сказки, мешаясь с реальной жизнью, морок, мленье, волшба повседневно и буднично входят в жизни людей, и люди, являясь частью этого первобытно дикого и неукротимого Мира Реки, живут соизмеряя свои поступки и с божьим промыслом и с древней волей духов природы... Читать «Золото Бунта» — истинное наслаждение, какая мощь чувствуется во всём, и в языке и в совершенно бесподобных описаниях природы! Это — классика, это будет читаться и через пятьдесят и через сто лет, потому что настолько изучить и так проникнуться миром своих героев может только по настоящему, на века талантливый автор. Заключительная часть, Сплав — это вообще что-то потрясающее воображение! Какими же отчаянными надо быть людьми, чтобы каждый год добровольно окунаться в эту пучину, где жизнь человеческая не стоит и полушки! Завидую я тем, кто ещё не читал эту книгу!
Оценка: 10 [ 6 ] wiroo , 16 ноября 2019 г. Мне кажется, что это произведение всегда будет балансировать на грани между общепризнанной классикой и литературой на любителя. И именно по причине нарочитой изощренности языка, который во многих местах сколь благозвучен, столь и непонятен. Несомненно, Иванову удалось создать убедительную новую языковую реальность, но нередко текст выглядит абракадаброй, а сидеть с глоссарием всю книгу — несподручно. Еще мне показался чрезмерным этот топонимический педантизм и желание «уважить» каждый камушек на Чусовой. Нет, мне очень нравятся с пристрастием и знанием дела написанные главы, что посвящены сплаву.
Но когда идет непрерывное описание десяти бойцов, а потом через страницу еще десяти, то воображение читателя пресыщается и картинка смазывается. Я не сомневаюсь в том, что автор может пройти реку теснин с закрытыми глазами на слух, подобно его сплавщику из легенды. Не сомневаюсь также и в том, что автор многое списал с натуры, потому что все это видел и помнил. Но ведь не все были на Чусовой и не все могут подобрать ключик к образам из головы автора. Мне не хватило воображения разглядеть некоторые виды местности, поскольку за ними стояла аутентичная точность описаний, к которой стремился Иванов. Эти нагруженные образы были бы гораздо нагляднее, если бы художественная обработка их слегка упрощала, а не воспроизводила по фотографии.
В общем, язык и визуализация — это довольно своенравные вещи у автора. Он конечно имеет на них право и во многом они же являются и достоинством романа, дают ему глубину. Но мне они показались чрезмерными. Если говорить о сюжете, совсем непонятен выбор Осташи угробить барку с бурлаками. А как же сплавщицская честь, за которую он бился семьсот страниц? Да и весь финал вышел несколько скомканным, поспешным.
На двести страниц сплава всего лишь двадцать служат кульминации и развязке. Тоже перекос, теперь уже в композиции. Про то, что понравилось, можно было бы написать гораздо больше и эмоциональнее. У романа, я думаю, заслуженная любовь. Лично я признателен писателю за его самобытный магический реализм или историческую мистику или этно-фэнтези, как ни назови. За то, что он достал из казёнки бездонный бочонок фольклорных сюжетов — настоящее золото.
За писательскую преданность теме. За раскольничью душу эту горемычную, у которой ни с богом, ни с чертом не ладится. За атмосферу, густо замешанную на сектантских толках, вогульских ургаланах, золоте бунта и шуме стремнин. За это спасибо. Оценка: 8 [ 17 ] Шербетун , 27 апреля 2015 г. Эта книга уже стала классикой!
Изумительное произведение, мелодичное, ароматное, живое, плавное, в чем-то подобное сказке, вынесенной автором из палат Медной горы хозяйки, но только сказке рассказанной для взрослых романтиков и просто любящих свою Родину людей. Завораживающая книга, созданная мастером! Живописный, стилизованный язык повествования способствует погружению в реалии далекого 18 века, а вкрапления национального мистицизма лишь усиливают глубину восприятия и создают эффект присутствия. Много интересной информации предлагает автор об экономике и культуре края, об истории пугачевщины, об особенностях старообрядчества на Урале, о быте, верованиях, обычаях и обрядах вогулов, позволяет увидеть привычные нам вещи с совершенно неожиданного ракурса. Сюжет «Золота бунта…» интересен, все персонажи харизматичны, и пусть иногда читается тяжело и больно, даже обморочно в дыму вогульских обрядов, но ведь такова и цель любой книги — задеть читателя за живое и напомнить, что в жизни идеальных людей образы которых нам массово скармливает голливудствующая современная проза не бывает. Прекрасно описывается уникальная природа красавицы-реки Чусовой, раскрывается специфика работы сплавщиков и бурлаков.
А сам сплав — настоящий драйв, взрывающийся адреналином при одном лишь приближении к героям живых коварных скал и валунов, ведущих свою жатву, имеющих не только собственные имена, но и вековую память,.. Вот как сплавщик Осташа говорит о главной героине романа — реке Чусовой, ставшей для героев книги всей жизнью: Спойлер раскрытие сюжета кликните по нему, чтобы увидеть Чусовская вода — не брага.
Всем, кто читал и не читал роман, очень рекомендую статью о нем самого автора, напечатанную в Альманахе «Текст и традиция» СПб, "Росток". В ней Алексей Иванов рассказывает и об исторической основе романа, и о фольклорной, сказовой и мистической. Из этой статьи я узнала, что имя своему герою писатель дал в память и с благодарностью к Виктору Петровичу Астафьеву. После автора лучше него о книге не расскажешь, но попробую кратко. Если это скала — пускай с неё кто-нибудь упадёт; если это пещера — пускай в неё по какой-то причине надо забраться; если это речной перекат — пускай на нём произойдёт какая-нибудь авария.
Я сделал структурной основой сюжета не историю, то есть события пугачёвщины на Чусовой, и не технологию, то есть собственно один лишь сплав «железных караванов», а именно географию региона» А. Иванов 44 Но река в романе — это не только географический объект. Это мифологический символ, рубеж реального и потустороннего миров, сакрального и бесовского в душе человека. В романе есть и мотив переправы через реку смерти без обратного пути, без возврата к нормальной жизни. Автор использовал реальную историческую, географическую, этнографическую основу, а там, где этого было недостаточно — додумывал, «реконструировал», но на основе сказов Бажова, словаря Даля, литературы и источников 19 века. И я это увидела, почувствовала в процессе чтения. Периодически возникала потребность нырнуть в словари и в бездонный интернет, чтобы уточнить — та или иная деталь является правдой или вымыслом.
Но для меня это было большим плюсом, такая историческая и этнографическая викторина. Делает это Иванов в Пушкинской традиции: большинство действующих лиц вспоминают кровь, жестокость, бессмысленность жертв.
В целом, книга о противостоянии добра и зла, замысла Божьего и человеческой гордыни. Гордыня победила. Разве что перечисление «бойцов» на Чусовой растягивается и то не без дела. Хорошо, что все хорошо кончается! Блуждание главного героя без какой-то идеи или ориентиров. Такое ощущение, что автор не знал чем закончится роман, когда начинал его писать. Но, после прочтения данного произведения, создалось впечатление, что это сценарий фильма « Рэмбо.
Алексей Иванов. Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Иванов, Алексей Викторович. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. В ней Алексей Иванов рассказывает и об исторической основе романа, и о фольклорной, сказовой и мистической. В ней Алексей Иванов рассказывает и об исторической основе романа, и о фольклорной, сказовой и мистической. Читать книгу «Золото бунта» онлайн или скачать бесплатно в формате fb2.
Алексей Иванов «Золото бунта». Зачем читать?
Книга Алексея Иванова «Золото бунта» — скачать в fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн. Золото Бунта, или Вниз по реке теснинГод выпуска: 2007 я автора: ИвановИмя автора. Книга Алексея Иванова «Золото бунта». слушать аудиокнигу онлайн в Звуке. Новое звёздное исполнение заслуженного артиста России Александра Гуськова!
Алексей Иванов - Золото бунта, или Вниз по реке теснин
В смысле “внутреннего устройства” “Золото бунта” намного проще предпоследней книги Алексея Иванова (“Сердце Пармы”), но в философском смысле одновременно и сложнее, и уязвимее. Золото бунта - описание и краткое содержание, автор Алексей Иванов, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Алексей Иванов - Аудиокниги лучшие mp3 слушать ~ бесплатно без регистрации -
Иванов Алексей: Золото бунта
КНИГА — год. Урал дымит горными заводами, для которых существует только одна дорога в Россию — бурная река Чусовая. Алексей Викторович Иванов. Купли житейские (Алексей Иванов, 2005) Перейдите на сайт, чтобы читать книгу целиком. по ее же просьбе. «Золото бунта» – толстый роман, но из него читатель не уяснит даже основополагающих вещей о старообрядцах: чем, например, часовенные отличаются от поморцев?
Оглавление:
КНИГА — год. Урал дымит горными заводами, для которых существует только одна дорога в Россию — бурная река Чусовая. Золото Бунта, или Вниз по реке теснинГод выпуска: 2007 я автора: ИвановИмя автора. Тут находится бесплатная электронная фантастическая книга Золото бунта, или Вниз по реке теснин автора, которого зовут Иванов Алексей Викторович. Алексей Иванов Золото бунта или вниз по реке.
Алексей Иванов - Золото Бунта, или Вниз по реке теснин
| Золото Бунта, или Вниз по реке теснин (2007, Иванов Алексей) | Золото бунта обложка книги. |
| Иванов Алексей - Золото бунта listen for free online with VK Music | Автор: Алексей Иванов. Год выпуска. |
| Золото бунта бесплатно скачать epub, fb2, txt, pdf - Флибуста | Меня зовут Алексей Иванов, и с радостью представляю вам мою новую аудиокнигу "Золото Бунта, или Вниз по реке теснин". Это захватывающее приключение, которое перенесет вас в далекие края, в самое сердце золотой лихорадки и борьбы за свободу. |
| Золото Бунта, или Вниз по реке теснин (2007, Иванов Алексей) | Похожие. Следующий слайд. Иванов Алексей: Золото бунта Альпина. Книги. |