все нынче простые безработные. Встретившийся с жителями села Знаменского Надтеречного района и вынужденными переселенцами из Чечни, бывший мэр Грозного Беслан Гантемиров обратился в своем.
Сын Беслана Гантамирова прячется от полиции вместе с жертвой?
В Беслане 22 марта был обнаружен мёртвым 64-летний депутат собрания представителей Бесланского городского поселения от "Единой России" Тамерлан Торчинов. 2 место – Даурбеков Беслан (Ингушетия). антагонисты, каждый из них пытается по-своему влиять на оппозицию Москвы в республике.
Беслан Гантамиров: `В Ингушетию пришло не двести боевиков, а две тысячи`
Четверо молодых людей приехали к месту встречи на Range Rover, двое - на Grand Cherokee, еще двое поджидали их уже на самом перекрестке, - рассказал Life News источник в. Пресс-релиз — информационное сообщение, содержащее в себе новость об организации (возможно и частном лице), выпустившей пресс-релиз, изложение её позиции по какому-либо. Пропавшего в Беслане депутата городской думы нашли мёртвым. Мухаммад Гантемиров, ставший победителем турнира, выступает в весовой категории до 110 кг.
Месть за брата или ликвидация свидетеля? Пропавший на ипподроме в Беслане депутат был убит
Накануне в Беслане вновь состоялось заседание Собрания представителей, в ходе которого решением большинства главой города был избран Герман Хаутов. предатель и манкурт- пусть поглотит тебя огненная гиена. Ибрагима и Багаудина Гантемировых из Малгобека вместе с десятком их предполагаемых сообщников задержали сотрудники полиции и ГУЭБиПК МВД. "Из моего дома было изъято 7 единиц стрелкового оружия, которые были зарегистрированы на меня, моих родственников и охрану. Никаких пулеметов и.
Ингушский борец стал двукратным победителем первенства Азербайджана
Бислан Гантамиров сообщил, что текст его заявления является также официальным заявлением в Генпрокуратуру РФ. Бывший министр печати и информации Чечни сообщил также: "Раз на меня наезжает власть в лице Правительства Чеченской Республики, то я не вижу иного способа защитить себя, кроме как обратиться к федеральной власти. Я поставил в известность о происходящем Администрацию Президента РФ. Заместитель главы администрации Владислав Сурков отнесся с пониманием к проблеме и обещал во всем разобраться". По мнению Бислана Гантамирова, "ситуация в республике такова, что все, что не принадлежит семье Кадырова или не представляет ее интересы, не имеет права на существование". Как сообщил Гантамиров, его заявление не направлено против федеральной власти.
Но и правительственные силы понесли большие потери - в результате коварного нападения урус-мартановцев из глубины кладбища за населённым пунктом. Всякого рода кощунства были всегда присущи российским наёмникам, но нападать с территории кладбища, вернее, открыть огонь в спину проходящей маршем колонне, было сверх всяких норм. Ни один солдат правительственных сил не решился стрелять по кладбищу. И полегли ребята под коварным огнём святотатцев, которыми руководили лидеры «Даймохка» Леча Умхаев, Юсуп Эльмурзаев и другие «демократы». И это меня не удивило.
Это был их стиль, метод - бить из-за угла, под российским прикрытием. Больше всех там полегло бойцов Умалта Дашаева. Погибло и несколько ребят из подразделения Хожи, были также и раненые. Потом Хожа рассказывал, что, когда они выбрались из-под шквального огня, который буквально терзал их на кладбище, и очутились перед базой, которую необходимо было штурмовать, многие уже не могли встать. И вот тут поднялся Аслан Масхадов и сказал: «Я не имею право уходить отсюда, не взяв базу. Кто пойдет со мной? И они двинулись вперёд. База была взята. Но сколько она принесла жертв! Не могу не подчеркнуть один момент.
Когда наши подразделения и ополченцы были готовы выступить для выполнения операции, увидев Хожа-Ахмеда в полной боевой экипировке, я спросил у него: «Зачем тебе туда идти, ведь, у твоего ополчения есть командир? Он ответил: «Если я, вооружив и отправив ребят в бой, сам останусь дома, то как я посмотрю в глаза родственников тех, кого, не дай Бог, если случится - убьют? Если я их вооружил - я должен быть с ними... Хожа оставался верным себе...
Для получения такого весомого титула спортсмену пришлось приложить значительные усилия.
Это является доказательством того, что он долго и упорно тренировался, повышая свои навыки и умения», — говорится в сообщении.
По словам полицейских, отбывать аресты Гантемировы будут «в своем роскошном особняке, в который они, по предварительным данным, и вложили часть дохода от обнальных операций». Недвижимость вскоре могут арестовать для погашения ущерба. По данным «Коммерсанта», следствие проверяет местное руководство Россельхозбанка на причастность к обналичиванию средств. Вскоре, пишет издание, займутся клиентами семьи Гантемировых, среди которых могут оказаться влиятельные чиновники республики.
Мухаммад Гантемиров стал победителем юношеского Первенства СКФО по вольной борьбе
В январе 1991 года Б. Ельцин и его советница Г. Дудаевым, самым высокопоставленным военным среди чеченцев. Вскоре после той встречи Д. Дудаев объявляет о том, что возвращается в Чечено-Ингушскую АССР, чтобы возглавить движение, выступавшее за смену республиканской власти. Было ли такое его решение случайным совпадением? Или это была вербовка спецслужб для осуществления спецпроекта-спецоперации? Республика всем своим производством была тесно завязана на рынок Советского Союза.
Обрыв этих нитей многим людям грозил безработицей. Но начались какие-то странные движения со стороны Москвы. В Грозный стали приезжать Старовойтова и другие депутаты, садиться перед республиканским телевидением и восхвалять Дудаева. Мартагов вёл речь в данном случае о продудаевских митингах. То есть, продудаевским митингам из Москвы специально создавали обстановку наибольшего благоприятствования, поднимая рейтинг Д. Дудаева, раскручивая его. Хинштейна, приехавший в Грозный заместитель генерального директора Агентства федеральной безопасности РСФСР впоследствии — первый заместитель начальника штаба Министерства безопасности Российской Федерации , генерал-майор Станислав Павлович Пятаков потребовал не оказывать противодействия сепаратистам: «Ключи на стол и уходите».
Через месяц состоялись выборы президента и парламента «независимой Ичкерии», где безоговорочная победа была присуждена Д. Дудаеву и его сторонникам. Впрочем, Д. Вскоре не признанная ни одним государством в мире Чеченская Республика Ичкерия стала «чёрной дырой», где бесследно растворялись перекачиваемые туда деньги. Помимо банковских операций с фальшивыми авизо другой важной статьёй криминального бизнеса стала кража нефти и переработанных нефтепродуктов. Казалось бы, федеральный центр должен был озаботиться этими проблемами. Однако он поступал ровно наоборот.
Шумейко — по линии «поддержки пенсионеров». Шахрай, распорядился направить Д. Дудаеву ещё 2,5 млрд. По словам того же Р. Мартагова, вплоть до лета 1994 года в Грозном каждую ночь приземлялись тяжёлые транспортные самолёты, к обслуживанию которых не допускались сотрудники аэропорта, а только люди из аппарата Д. Хинштейн позже вспоминал: «Уже после того, как Дудаев объявил о выходе из состава России, прекратил платить налоги в общий бюджет, федеральный центр совершенно официально продолжал перечислять ему деньги. Вплоть до самой войны, до конца 1994 года, в республику, как и прежде, поступала российская нефть — совершенно безвозмездно, никакой оплаты за поставки не шло, хотя Дудаев тут же перепродавал наше чёрное золото за рубеж.
Регулярные транши шли и из Пенсионного фонда, и из Центробанка: в проекте федерального бюджета 1993 года на Чечню, например, закладывалось 10,5 млрд. Уместно ли предположить, что изрядная часть таких субсидий так и оставалась в Москве в виде «откатов»? Можно ли считать, что вся «незалежна влада» Д. Дудаева была лишь искусственным прикрытием «распила» средств республиканского бюджета РСФСР впоследствии — федерального бюджета Российской Федерации? Но дудаевцы осуществляли «распил» не только бюджетных средств и средств от продажи на экспорт нефти и нефтепродуктов, но и арсеналов оружия и вооружения, находившихся в собственности СССР. Таким образом, федеральный центр активно укреплял материальную базу «независимой Ичкерии» и, как уже говорилось, не только деньгами.
Таким образом, Собрание представителей могло остаться в неправомочном составе. Накануне в Беслане вновь состоялось заседание Собрания представителей, в ходе которого решением большинства главой города был избран Герман Хаутов, за которого проголосовало 18 и 20 депутатов. Как рассказал газете «Слово» новый председатель Собрания представителей, «продолжить борьбу его просили избиратели, которые после заявления об отказе мандатов приходили и просили не сдаваться».
Поселился в другом регионе.
Редкостная мра... GilBorZ Гантемиров предатель чеченского народа , хьо муьжги лай ю хьун! Диц ма делахь!
Я вас прошу помочь мне в розыске брата, без него я не могу ехать домой. Я знаю, у вас большие возможности, и при желании вы можете мне помочь». Я думаю, что это моё обращение несколько усыпило его бдительность. И он ответил мне: «Я думаю, что смогу тебе помочь, у меня есть знакомые среди серьёзных людей, - на словах «серьёзные люди» он сделал ударение.
Я спросил: «Как думаете, примерно сколько? Я подумал, что ослышался, и переспросил: «Сколько? И когда Дранец чётко ответил: «Пятьсот тысяч долларов», я ответил ему, что у меня нет даже пяти тысячи долларов. Услышав мой ответ, Дранец потерял интерес к разговору. Отвечая, что у меня нет и пяти тысячи долларов, я говорил правду: у меня действительно не было таких денег, а то, что я занимал крупные государственные должности во властных структурах Ичкерии, не значило, что я имею какое-то состояние. Взяток я не брал, а других доходов у меня не было. На другой день где-то в 11 часов утра мы приехали к тюрьме Лефортово.
Меня завели в коридор КПП контрольно-пропускного пункта. В коридоре стоял офицер охраны тюрьмы. И, когда он открыл наружную дверь, сказав: «Выходите», - я вышел на «свободу», и здесь меня «встретили» Гантемиров Беслан, его брат Умар и один чеченец - как он говорил, соратник Беслана из Катыр-Юрта или Валерика, забыл, точно не помню названия села, которое он произносил. Интервью брали в двух вариантах. В первом варианте нас с Гантемировым попросили встать рядом и в таком положении у нас взяли интервью.. Во втором варианте интервьюировали меня одного. В обоих вариантах человек, берущий интервью, задавал нам и мне разные вопросы, но в обоих случаях этот «журналист» задал мне один и тот же вопрос, а именно: «Когда вы поедете домой, в Чечню?
Я ответил: «Немедленно — может, даже и сегодня». И в обоих случаях Дранец стоял за спиной у «журналиста» и «отвлечённо беседовал» со спутниками Гантемирова. Было заметно, как он напряжённо слушал задаваемые вопросы и даваемые ответы. Мне здесь надо было доказывать своё «разочарование Ичкерией и стремление к созидательной деятельности, где, закатав рукава, я собирал бы здоровые силы». Любое необдуманное и неосторожное слово могло стать для меня роковым. О пропаже брата я как бы забыл. После дачи интервью мы - я, Гантемиров Беслан, Дранец - на 600-м «Мерседесе» Гантемирова, за рулём которого был русский водитель, поехали «обмывать» моё «освобождение.
По дороге Дранец сказал: «Если успеют - сегодня, а если нет - то завтра в новостях на ОРТ и по другим каналам покажут твоё освобождение из Лефортова. С сегодняшнего дня ты свободен. Ехали мы берегом Москвы-реки, вдоль кремлёвской стены. Приехав в какое-то кафе, мы там перекусили, и здесь Гантемиров сказал мне: «Апти, я не смогу с тобой поехать домой. Дранец обещает, что они сами отвезут тебя. Ранее, обговаривая на КК во время их визита ко мне, у нас с Гантемировым была договорённость, что вместе поедем в Чечню после моего освобождения. Но вдруг планы Гантемирова изменились!
Я не удивился этому.. В случае, если Гантемиров Беслан не был замешан в историю с похищением моего брата, по сценарию ФСБ его не должны были далее использовать в моём деле, и по этой причине его вывели из игры. Уже после моего убийства по телевизору показать фрагмент моего «освобождения» из Лефортова, а также зрители должны были услышать моё «Сегодня». За этим последовал бы комментарий человека с «грустным» лицом, и он сообщил бы, что меня убили вахабисты-басаевцы, устроив засаду по пути моего следования. На возможный вопрос «Откуда вахабисты знали, когда я еду домой? Всё остальное, касающееся моего выезда, было бы вырезано, только «Сегодня» было бы оставлено. Когда, распрощавшись с Гантемировым и его товарищами, мы выходили с Дранцем из кафе, на его мобильник кто-то позвонил, и он, вынужденный отвечать на вопрос звонящего лица, отошёл в сторону метра на три.
Я же встал у стены здания кафе и закурил. Из обрывков разговора Дранца мне стало известно, что в ближайшую неделю его в Москве не будет. Но самое главное, что там произошло, была реакция Дранца, когда он не обнаружил меня на том месте, где я находился в тот момент, когда он отходил в сторону для разговора по телефону. Оглянувшись и не увидев меня на том месте, он вздрогнул и издал что-то наподобие крика или стона, а увидев меня, что-то невнятное пробормотал. По дороге на КК я напомнил Дранцу, что мне нужна фотография на справку об освобождении — так называемый волчий билет. В этот момент мы подъезжали к КК. Он дал команду водителю подняться в квартиру и вызвать одного из охранников.
Когда охранник явился, Дранец поинтересовался, где есть фотоателье. И, посадив охранника, мы поехали фотографировать меня. Фотоателье находилось с правой стороны рынка «Бауманский». Оставляя данный рынок с левой стороны, мы проехали метров 60-100 и, свернув направо, проехали короткое расстояние — метров, может, 30-40. Там я сфотографировался на справку. Дранец также там фотографировался, говорил, на загранпаспорт. Когда мы вернулись из фотоателье, Дранец поднялся на КК и объявил старшему: «Всё, с сегодняшнего дня Баталов свободный человек.
Вы можете быть свободны. Оставьте одного человека, чтобы менты вдруг не «засветили» квартиру. В момент, когда Дранец отдавал это распоряжение, старший смены, которого два других охранника-альфовца называли «майор», с одним из охранников находился в своей комнате. И так получилось, что Дранец, встав в дверном проёме спиной ко мне и лицом к «майору», не заметил, как я, проходя в свою комнату, оказался за спиной у него, Дранца, и видел, как засуетились охранники, собирая свои вещи. Но в какой-то миг взгляды полковника и «майора» встретились, это было видно по тому, как вдруг странно «майор» посмотрел на меня и ответил полковнику: «Товарищ полковник, мы доложим ситуацию своему начальству и выполним указание начальства». Дранец лишь сказал: «Ну ладно, делайте, что вам прикажет начальство», - и уехал. Размышляя над увиденным и услышанным, я вспоминал, что никогда раньше охрана не прекословила оперативникам, а Дранцу тем более.
Никогда, сколько бы меня ни выводили с КК оперативные работники, охранники не смели даже пикнуть. А здесь «майор» решил проявить самостоятельность. Не было сомнений, что Дранец не стал отводить старшего охранника для разговора в сторону из опасения, что это может вызвать во мне какие-то подозрения, и решил с помощью жестов предупредить охранников о несерьёзности и необязательности исполнения своих слов. По этой причине охранники проявили «самостоятельность». На следующий день на КК прибыли новые, ранее не бывавшие на КК охранники. Это были злобно-угрюмые типы, один вид которых напоминал палачей, ни дать, ни взять. Смене, которая сдавала дежурство, я напомнил, чтобы они предупредили вновь заступавших, что после обеда мне нужно идти получать фотографию на справку об освобождении.
Старший из заступавших на дежурство ответил: «Посмотрим». Потом он зашёл в «мою» комнату, осмотрел её внимательно, забрал какие-то предметы, что лежали на подоконнике, плотно зашторил шторы. На моё замечание, что шторы никто не закрывал, он ответил: «А теперь будут закрывать». Предупредив меня, что выходить в туалет и на кухню можно только с их ведома, он закрыл дверь и ущёл в свою комнату. Уже потом, спустя некоторое время, мне удалось узнать, что эти люди были из группы «Вымпел» - профессиональные убийцы. Я сидел в своей комнате и горько думал -»Вот это да-а, ничего себе освобождение», внутренне я был готов к самому худшему. И, судя по тому, что число охранников было прежнее, а поведение охранников в корне отличалось от поведения прежних - альфовцев при заступлении на дежурство заступающий наряд получает инструкцию, как вести себя с «объектом» охраны , было видно, какую инструкцию получили «новые» охранники.
Конечно, это не значит, что эти охранники знали, что я приговорён к смерти, - такой приказ заблаговременно не поступает, тем более это не исполнение приговора суда, где всё законно и объявлено, это — убийство, о котором знает лишь ограниченный круг лиц, причастных к другим убийствам и вынужденных скрывать следы своих преступлений; тем более своих спецназовцев за глаза русские высшие офицеры ФСБ презирают и называют «бойками». Руководители подразделения, чьи охранники несли дежурство на КК по моей охране, исполняли предписания Угрюмова и Дранец, последние же, опасаясь, что за время моего содержания охранники могли привыкнуть ко мне, а я к ним, чтобы обезопасить себя, накануне моего убийства Угрюмов и Дранец дали команду сменить охранников с «Альфы» на «Вымпел». Всё говорило о том, что предстоящей ночью я наверняка буду убит прямо на квартире. Я был уверен, что до Дагестана или Ханкалы меня повезут уже убитым, а инсценировать нападение на территории Дагестана или Чечни моим убийцам ничего не стоило. Размышляя над ситуацией и думая, что сделать, чтобы избежать той участи, что мне приготовили Дранец и Радченко, я решил каждый раз, когда охранники будут заходить ко мне в комнату, становиться рядом с окном и в тот момент, когда я конкретно уверуюсь в том, что не остаётся ничего другого для самоспасения, выпрыгнуть в окно, что выходило во двор дома, а выпрыгнув, постараться не потерять сознание и кричать: «Я Апти Баталов, бывший руководитель администрации президента Чечни! Если меня убьют, знайте - меня убила ФСБ России! Меня успокаивала мысль, что мне на крайний случай удастся это сделать.
При любом исходе факт того, что я выпрыгнул из окна и обвинил в моём убийстве ФСБ России, не остался бы незамеченным: во дворе всегда ходило много людей, и буквально в пяти метрах была проезжая часть. Этим своим действием я лишал ФСБ возможности сделать заявление, что меня убили вахабисты-басаевцы. Выпрыгнув из окна, я не собирался делать попытку побега, даже если бы был на это способен физически. Я стоял бы на месте и кричал во весь голос, кто я и кто мой убийца, тем самым лишая охранников возможности публично объявить меня беглецом: в случае применения ими оружия в отношении меня было бы очевидно, что стреляли они в стоящего на месте и кричащего человека. В своей прошлой конвойной и милицейской службе мне не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями, когда подозреваемые или осуждённые совершали попытку побега и в доли секунды нужно было принимать решение о применении оружия. Тем более это бывало трудно решить, когда лицо, делающее попытку побега, не давало для этого явного, несомненного повода и, стоя на месте, привлекало к себе всеобщее внимание. Это очень трудный психологически момент для лица, в руках которого находится оружие не имею здесь в виду моральные качества охранника, тем более русского охранника.
После обеда, начиная с 13 часов дня, я стал беспокоить своих охранников тем, что мне необходимо увидеть Дранца или Радченко. Но каждый раз они отвечали, что тех нет на месте. Раньше этого не случалось - в любом случае Радченко всегда приезжал на КК, если я изъявлял желание с кем-то из опративников увидеться. Но в этот раз Дранец и Радченко затаились, словно выжидая. Не добившись приезда кого-либо из этих двух лиц, я обратился к старшему охраннику с напоминанием о том, что мне нужно получить фотографию из фотоателье. Охранник связался по телефону со своим руководством и долго слушал по телефону, что ему говорили на том конце. Закончив разговор, он выделил мне двух своих подчинённых, и мы отправились за фотографией.
Я примерно знал дорогу в фотоателье, так как Дранец именно по этой дороге возил меня в сауну на «дело Сосланбекова». Когда я получил фотокарточку, у меня остались деньги от тех, что дал мне Дранец на получение фотокарточки. Я попросил своих охранников разрешить мне позвонить жене Гилани, которая с детьми находилась в Петербурге после начала очередной русско-чеченской войны. Я объяснил охранникам, что меня освобождают, возможно, даже сегодня, но так как мой брат бесследно пропал в Москве, я не могу ехать домой, не увидев жену брата и не приняв мер к его розыску. Охранники стали колебаться, но черно-белая фотокарточка у меня в руках и наличие у меня денег сделали их более сговорчивыми. Стараясь окончательно рассеять их сомнения, я сказал - ибо подумал: «Сейчас или никогда»… А сказал я им, что эти деньги мне полковник Дранец дал специально для того, чтобы позвонить своим родственникам. Это окончательно сбило их с толку.
Мы нашли переговорный пункт в районе Бауманского рынка, где-то метров 200-250 севернее указанного рынка. Это был небольшой переговорный пункт в две или три кабины для разговора. Я заказал Петербург. Поговорил со снохой минуты три или четыре. Разговор был грустный и угнетающий. Узнав, что вестей от Гилани нет, я, нажав на телефонную клавишу, прервал разговор с ней, а потом подошёл к телефонному оператору и попросил меня вновь соединить с Петербургом. На этот раз я не стал долго разговаривать со снохой, сказав ей, что я перезванивал ей, чтобы попрощаться, так как наш разговор был прерван.
Сноха положила трубку, а я продолжал держать трубку у уха и «разговаривать». Так продолжалось минут около десяти. И когда мои охранники, стоявшие у входа возле дверей, начали с нетерпением поглядывать в мою сторону, да и телефонистка часто с недоумением посматривала в мою сторону, я подумал, что дальнейший «разговор» может дать эффект перегнутой палки… И, повесив трубку, вышел из кабины. Я подошёл к охранникам с видом самого счастливого человека на свете. Сказал им: «Ребята, сегодня гуляем, я нашёл брата, дайте сделать ещё один звонок, буквально одну минуту». Моя «радость» сбила их с толку, а предстоящее «гуляем» давало им надежду на халяву гульнуть. И один из них неохотно сказал: «Ладно, ровно одна минута, не больше».
Я набрал один московский номер, и, когда на том конце взяли трубку и я услышал знакомый голос, я сказал ему в трубку: «Я Апти, ты меня знаешь. Сегодня ночью уходи из квартиры. Если ты не уйдёшь из квартиры - тебя убьют. Уходи ради Аллаха. Когда мой знакомый ответил мне, что он меня узнал и понял, я спокойно положил трубку. По дороге на КК я сделал вид очень обрадованного человека и рассказал охранникам о причине своей радости. А «причина» моей «радости» была в том, что жена Гилани якобы рассказала мне о человеке, армейском друге Гилани, который живёт в Москве, и этот парень видел, как похищали Гилани, видел, как его заталкивали в машину, увидел и запомнил лица людей, что похитили моего брата, а так же он запомнил марку и номер машины, в которой увезли брата.
На днях он позвонил жене Гилани и всё ей рассказал, оставил ей свой телефонный номер, искал братьев Гилани, чтобы сообщить им всё им увиденное и услышанное. Я взял его номер у снохи, позвонил ему, и мы договорились о встрече. Одним словом, я был на небесах от «счастья». Охранники были так удивлены моим рассказом, что даже поздравили меня с такой новостью. Я же в свою очередь благодарил охранников, что дали мне возможность позвонить снохе, от которой я узнал эту весть и поговорил с другом Гилани. А на самом деле было горько и тревожно. Неизвестность угнетающее действовала на психику.
Никто не звонил жене брата, и никакого друга-сослуживца у Гилани в Москве не было. Понимая, что приговор мне вынесен и бездействие есть моя смерть, я старался спастись от уготованной мне участи и вынужден был действовать на свой страх и риск. В случае, если мой план удастся, я был спасён. А в случае неудачи моя смерть была неизбежной. Необходимость заставила меня выдумать «друга-однополчанина брата Гилани», и Милостью Аллаха мне удалось в этой войне нервов не впасть в панику. Накануне я видел сон, в котором мой умерший в 1974 году отец приехал за мной на двух лошадях, запряжённых в телегу. Отец сажал меня на телегу, мы трогались с места, но как только мы въезжали в разрушенные постройки старой пекарни, что находится рядом с моим домом, каждый раз дорогу телеге преграждали всякого рода препятствия из строительного мусора, и я падал с телеги.
Когда в очередной раз я упал с телеги, отец сказал мне, что лошади не хотят меня везти. Сказав это, он сильно хлестнул лошадей, и они быстрым ходом скрылись из виду. А дорога перед лошадьми при этом стала широкой и чистой. Размышляя на этим сном, я уверил себя, что мне удастся выжить, просто мне надо, не впадая в панику, всё чётко размыслить и не давать виду охранникам, Радченко и Дранцу, что я над чем-то думаю. Когда мы вернулись на квартиру, я попросил старшего охранника позвонить в аппарат ФСБ и попросить приехать Дранца или Радченко. Два охранника, что ходили со мной за фотографией, уже успели рассказать своему старшему историю с «другом-однополчанином брата», и, наверное, под впечатлением услышанного «старшой» несколько раз звонил в аппарат ФСБ, но каждый раз ему отвечали, что Дранец и Радченко отсутствуют. И тогда я попросил «старшого» от моего имени передать, что у меня есть важные сведения по поводу похищения моего брата, и, мол, я знаю, что с ним произошло.
Если Дранец и Радченко отсутствуют, то я прошу приехать полковника Безмина, который каждый раз брал телефонную трубку и отвечал: «Их нет». У чеченцев не принято долго смотреть в глаза, это считается признаком дурного воспитания, но в случае с полковником Безминым я не отводил глаза, ибо это было бы принято за испуг, ведь у русских всё не как у людей. Судя по тем вопросам, что он задавал, эти люди ещё со времён своих отцов имели дело с КГБ-ФСБ, и было таких, что интересовали Безмина, довольно много. Услышав, что у меня есть информация по делу брата, Безмин передал: пусть, мол, ждёт, кто-то подъедет. И действительно минут через сорок приехал Радченко. С порога квартиры он радостно сказал мне: «Апти, это правда, что ты говорил с очевидцем похищения твоего брата? Можно было подумать, что Радченко рад этому известию больше, чем я, до того радостным он старался, казаться.
Я ответил: «Да» - и рассказал ему, что говорил с очевидцем по телефону, а номер телефона мне дала сноха, деньги на телефонный звонок я использовал те, что у меня остались от тех, что мне дал Дранец, и, мол, я с очевидцем договорился завтра в 9 часов утра встретиться у главного входа в парк «Лефортово». Радченко спросил меня: «Вы знакомы с этим парнем? Откуда он тебя узнает и кто он по национальности? Я ответил, что я с ним не знаком; судя по акценту, он или армянин или азербайджанец. Это армейский друг моего брата Гилани. Радченко снова задал вопрос: «Если вы не знакомы, то как вы узнаете друг друга? Я этому парню сказал, чтобы он смотрел по ОРТ девятичасовые новости, и тот, которого там объявят и покажут выходящим из ворот Лефортова, это и есть я - Апти Баталов.
А когда я буду у главного входа в Лефортово, у меня в руках будет газета, а договорились мы встретиться ровно в 9 часов утра, вот и всё». Радченко заинтересовался номером телефона «очевидца». Он сказал мне, что возможна провокация в отношении меня и, чтобы оградить меня от всяких неожиданностей, они-де должны проверить этого парня, и поэтому им нужен номер телефона, по которому ФСБ установит его адрес. На это предложение Радченко я ответил, что дал этому парню слово, что никому не сообщу о нашем разговоре и тем более никому не дам его номер телефона. Радченко не стал настаивать по поводу номера телефона. Он набрал номер телефона и позвонил Дранцу: «Аркадий, у меня приятная новость. Апти разговаривал с человеком, который видел, как похищали его брата».
В трубке слышно было, как Дранец давал указание взять у меня телефонный номер «очевидца», на что Радченко ответил: «Апти не сообщает его телефонный номер, говорит, это его личное дело. Слышно было, что Дранец утвердительно ответил по поводу ОРТ, а также я услышал, как Дранец громким голосом велел Радченко передать трубку мне. Взяв трубку, я услышал: «Здравствуй, Апти, поздравляю с хорошей новостью. Апти, нам нужно узнать, кто тот человек, с кем ты разговаривал, и поэтому тебе необходимо передать его номер телефона Игорю то есть Радченко. Я поблагодарил Дранца за его желание помочь мне, а насчёт телефонного номера я ответил, что не могу никому сообщить данный номер. И тут Дранца прорвало. Всё, что им копилось, вся его ненависть ко мне была выплеснута им.
Сейчас же сообщи Радченко номер этого пидараса, в присутствии Радченко позвони ему и перенеси встречу на 11 часов утра. Меня обрадовала речь Дранца. Из нее я сделал для себя вывод, что пока мой план идёт согласно моему замыслу. Но, сделав испуганное, чтобы видел Радченко, выражение лица, я попросил голосом виноватого извинить меня за то, что мои слова его так расстроили, и согласился назвать этот злополучный номер. На что он ответил: «Ладно, передай трубку Радченко». Радченко сидел рядом со мной, и мне было слышно, какие Дранец давал ему указания. В первую очередь я должен был позвонить «очевидцу» и перенести нашу встречу на одиннадцать часов утра.
В присутствии Радченко я набрал номер того парня, которому я звонил с переговорного пункта. Длинные телефонные гудки домашнего телефона были слышны в трубке, но никто трубку не брал. Подождав минут пять, я снова перезвонил, опять никто трубку не брал. Тогда Радченко позвонил Дранцу и сообщил ему, что трубку никто не берёт. На что Дранец сказал: «Оставь трубку у Апти, пусть он звонит к нему хоть целую ночь, пока не дозвонится, а ты срочно езжай и готовь видеосюжет к выпуску, я на ОРТ дал команду включить этот сюжет в программу. Короче, времени мало — действуй. Передай трубку Апти.
Апти, извини, я погорячился, сам понимаешь - нервы…». Закончив разговор, Радченко стал собираться уходить. Но прежде чем уйти, он вызвал охранника из их комнаты и спросил у него, указывая на телефон, что был у него в руках: «Восьмёрка работает? Охранник замешкался с ответом: он был на этой КК первый день и не знал точно, подключён ли данный телефон к международной связи. К нему на «помошь» пришёл я и спросил: «А что такое восьмёрка? И, выслушав ответ Радченко, я сказал, что я как-то слышал, как прежние охранники говорили, что из этого телефона невозможно звонить в другой город, кроме Москвы на самом деле «старые» охранники только и делали, что беспрестанно «на халяву», как они говорили, звонили в Европу своим знакомым. А потом Радченко поинтересовался у меня в очередной раз, есть ли у меня родственники в Москве.
И, когда я сказал «нет», он дал команду старшему охраннику: «Передайте Апти телефон и зарядное устройство, и пусть он звонит, куда ему нужно, не мешайте ему». Дав такое распоряжение, Радченко снова попросил меня позвонить вновь в его присутствии ещё раз к очевидцу. Но снова шли длинные гудки, трубку никто не взял. Тогда Радченко заявил, что он опаздывает, чтобы подготовить видеосюжет о моём освобождении, напоследок дав мне указание любой ценой дозвониться до «очевидца» и перенести встречу на одиннадцать часов утра. Радченко уехал. Было это в 8 восемь часов 25 минут вечера первого июня. На душе было тревожно.
Чтобы лишний раз убедиться, что парень, которого я просил покинуть квартиру, не вернулся обратно, я снова позвонил на его телефон. О Аллах, каков был мой ужас, когда трубку взял некто! От волнения в первый момент я не понял, что чеченец вернулся в квартиру. Первая мысль, что пришла в голову, - так это то, что трубку взял Дранец или Радченко, а парень-чеченец ими арестован. Но чеченский язык, на котором говорил отвечающий, вернул меня в реальность. Я с ужасом подумал, что люди Дранца должны вот-вот подъехать к квартире - и тогда смерть не минует этого парня. Он не понимал причину моей тревоги, он вообще ничего не понимал.
Спрашивая, что происходит, он терял драгоценные секунды. И тогда я прикрикнул на него и сказал, что если в течение минуты он не выйдет из этой квартиры, он будет убит. Сказав это, я положил трубку. Где-то минут через двадцать после моего звонка к тому чеченцу на телефон, что был у меня в руках, позвонил Радченко и спросил меня, дозвонился ли я до «очевидца». Я ответил, что нет, не дозвонился, но звоню ему через каждые десять минут. Призвав меня не расслабляться и любой ценой до него, то есть «очевидца», дозвониться, Радченко отключился. В это время по телевизору на ОРТ начались девятичасовые новости.
И после того как было объявлено о моём освобождении, я подумал: что я - Баталов Апти - убит при попытке к бегству, сказать русская ФСБ уже не может. У меня было два-три вероятных варианта своего освобождения. Первый состоял в том, чтобы поздней ночью или ранним утром, связав постельное бельё, спуститься по нему со второго этажа и, поймав такси, доехать до любого посольства одной из западных стран, любой ценой, даже ценой жизни, прорваться на территорию посольства и просить у них, то есть у западных дипломатов, политического убежища. Если даже не дадут убежища, будет шум и огласка факта похищения моего брата и моего содержания в качестве заложника. Но у этого варианта были свои недостатки: я был чеченец с очень выраженным чеченским акцентом, и этот акцент вызвал бы у таксиста подозрения относительно меня, а тем более незнание адреса, куда ехать, местонахождения посольства вообще утвердило бы эти подозрения, и в результате он мог бы меня сдать русским властям, а заставить его подчиниться силой - это в моём положении было бы самоубийство. Второй вариант был — тем же способом спуститься на землю и самому выбираться из Москвы.