Иеромонах Иоанн, в миру Джованни Гуай-та, родился на итальянском острове Сардиния, продавал цветы на улицах швейцарских городов, изучал русский в Женевском университете.
Иеромонах Иоанн (Гуайта) представил свою книгу "Монах в карантине"
Иеромонах Иоанн (Гуайта): К сожалению, не могу сказать, что они на 100% здоровы, потому что мама болеет. Материал из Викиновостей, свободного источника новостей. о важности изучения церковной истории и своем курсе в Институте дистанционного образования ПСТГУ. Иеромонах Иоанн (Гуайта) о любви к России.
Иоанн (Гуайта)
Я всегда объясняю это так: сорок лет — это как израильский народ, который проходил через пустыню. Это известно — сорок дней Господь постился и так далее. Сорок в библейской культуре — это... А почему три дня? А потому что это совпало с днём рождения мамы. И таким образом я сейчас никогда не забываю её дня рождения, потому что это также и день моего рукоположения. Мацан — А я подумал, что три дня — это трое суток от Распятия до Воскресения Христа. Иоанн Гуайта — Безусловно, так тоже можно вполне толковать, да.
Но вот при всём этом, что был таким очень верующим, религиозным ребёнком, понятно, что когда наступил подростковый возраст, начался кризис и всякие вопросы и так далее. Я не мог найти ответы на многие вопросы. Я был очень замкнутым подростком. Вот сейчас до сих пор поражаюсь, как родители с этим справились, потому что я был просто отвратителен и с родителями абсолютно не общался и так далее. И в какой-то момент я решил, что я атеист, о чём и заявил родителям. Родители, конечно, были немножко в шоке, но они мне ничего не сказали. А потом получилось так, что однажды летом мы отдыхали с семьёй в какой-то гостинице в горах, и я увидел, что там какие-то палатки и там какая-то молодёжь: ребята, девушки.
Они были старше меня, поэтому, конечно, мне было интересно с ними общаться и так далее. Оказалось, что они верующие. И один из них, инвалид на коляске для инвалидов, ему было, наверное, 18 лет, он учился в медицинском институте, он плавал — руками, конечно, он водил машину — тоже всё управление ручное. И вот для меня, закомплексованного подростка, само его существование было вызовом. Вот человек, у которого такое ограничение, и он живёт полноценной жизнью. И я с ним познакомился, и помню, что вдруг я узнал, что он верующий, мало того — он ходит в храм. Я был настолько поражён, что я ему сказал: «Ну неужели есть верующая молодёжь?
Я говорю: «А как же так, как получается, что ты веришь, что ты живёшь вот так?.. И после этого я, когда вернулся домой, помню, что я взял Евангелие откуда-то и стал самостоятельно читать. И вот там что-то произошло — немножко похоже на то, о чём рассказывает владыка Антоний, что вдруг я обнаружил, что эти... Я литературовед, я всегда безумно любил литературу, я очень много читал — вот научился читать, как уже сказал, очень рано и читал постоянно. А вдруг я почувствовал, что эта книга отличается от всех других, потому что её слова какие-то живые, по этим словам можно жить, что они могут... Я помню, что я был настолько поражён, и в какой-то момент в своей комнате, до сих пор это помню, я читал-читал и чувствовал, что мне безумно это всё интересно и очень нравится, и главное — Иисус. И вдруг я вспомнил, что я же атеист.
Я так решил, что я атеист... Лаврентьева — Что-то не клеится. Иоанн Гуайта — Я думаю: как же? Что-то, действительно, не клеится. И тут я открываю Евангелие и читаю: «Кто любит Меня, тому явлюсь Сам». И так у меня был такой договор с Господом: «Если это так, дай мне действительно почувствовать, что Ты есть! Но просто могу сказать, что читая Евангелие, стараясь жить так, как там написано, действительно Господь вошёл в мою жизнь.
И уже тогда вопрос фактически исчез. Это как задаваться вопросом, в том возрасте: а существуют ли мама, брат и так далее? Я знаю, что они есть и они живут со мной. Вот то же самое Господь. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы. Мацан — «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья.
В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы сегодня говорим с иеромонахом Иоанном Гуайтой , клириком храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине. Меня в вашей биографии, которую можно найти в открытых источниках, заинтересовал такой момент, что вы занимались во ВГИКе исследованиями по Андрею Тарковскому. Иоанн Гуайта — Я написал дипломную работу об Андрее Тарковском, да. Мацан — А вот чем был вызван интерес? И поскольку мы говорим сегодня о вашем пути к вере и в вере, насколько эта работа, это погружение в его фильмы стали для вас чем-то связанным с размышлением о вере, о Боге, о человеке? Вы же уже работали над этим дипломом, будучи верующим человеком, наверняка как-то всё это преломлялось через призму вашего христианского миросозерцания.
Иоанн Гуайта — Да. И я до сих пор так понимаю Тарковского. Начнём с того, что Тарковский не был церковным человеком, но он, безусловно, был верящим. Он был ищущим человеком, человеком, который в советское время себе задавал очень серьёзные вопросы, и будучи сыном замечательного поэта, ещё всё это он воспринимал через призму культуры, а также выражал свои поиски так, как он выразил в своих фильмах. В какой-то момент я заметил, что вот эти фильмы Тарковского — раз вам интересно - они, якобы, все совершенно разные. Вот семь картин, которые он снял, принадлежат семи разным, скажем так, киноведческим жанрам. В вашем, советском, кинематографе это целый жанр фильмов о войне, некоторые из них очень хорошие действительно.
Далее «Андрей Рублёв» — историческая картина, совершенно другая: средневековье, то, сё и так далее. Затем «Солярис», «Сталкер» — это фантастика, другой жанр совершенно. И каждый из них нарушает законы жанра, потому что на самом деле «Иваново детство» — это не фильм о войне, это фильм о детстве, это о ребёнке, который потерял детство. И то же самое: «Андрей Рублёв» — это не фильм исторический о средневековой Руси, это фильм о художнике, который попадает в мир молчания и не может оттуда выйти. Вот они все принадлежат разным жанрам и все нарушают законы жанра. Но самое удивительное: у них как бы фабула одна и та же. То есть он семь раз рассказывает нам приблизительно одну и ту же историю, где герой уходит из привычного.
Вот ребёнок, который лишён детства, живёт в мире взрослых. Монах, который живёт, окружённый невероятным насилием и так далее. Или, допустим, самая очевидная случай: «Сталкер» — вот человек уходит в «Зону». Или тоже очевидный случай: «Ностальгия» — вот этот русский интеллектуал, который находится в Италии, далеко... И то, что человек выходит из обычного — он ищет, ищет что-то. Он думает, что ищет себя, но в результате что-то происходит. И через, чаще всего, поражение и даже смерть он находит что-то высшее.
Как правило, самые последние образы Тарковского чисто символические. Если помните, ребёнок из «Иванова детства», который входит в эту реку и уходит, и прямо выходит из экрана. Или, допустим, «Андрей Рублёв»: в конце единственные цветные кадры этого фильма — это все иконы Рублёва, то есть как бы созерцание в конце. Почти каждый фильм так заканчивается. Мацан — Ну и финал «Сталкера», который заканчивается фактически «Возвращением блудного сына» — вот этой композицией Рембрандта. Иоанн Гуайта — «Сталкер», конечно, разумеется, абсолютно точно, да, и так далее. Так вот, что за этим стоит?
Потому что эмоции, чувства — вот сегодня мы их чувствуем, а завтра не почувствуем, да? Что такое опыт богооставленности? Это когда не чувствуешь Бога рядом. Но это же чрезвычайно важный опыт в жизни человека, и все через это проходят. Поэтому если вера человека будет только...
И он выходит оттуда... Это хорошо, но не может это быть всегда и не может быть на очень долго. Поэтому здесь надо совместить, безусловно, и рациональный момент, и, скажем так, эмоциональный. И главное, Христианство — это любить Бога и любить ближнего. Любить ближнего — это дела милосердия, они очень важны.
Вот об этом не стоит забывать. Кстати, католики в этом очень сильны. Мацан — Вообще, мне кажется, Западные Церкви, в широком смысле слова, очень сильны в целом в социальной деятельности. Иоанн Гуайта — Наверное. Видите, что и соответствует этому различию просто в ментальности.
Я это вижу на самом деле замечательно. Мне кажется, это не проблема и не отрицательная вещь, наоборот, наверное, это нам показывает, что мы нужны друг другу. Вот Западное и Восточное Христианство должны быть в каком-то смысле намного ближе, чтобы как раз не было перегибов. Мацан — Мы с вами познакомились недавно на конференции, посвящённой наследию митрополита Антония Сурожского. Поэтому не могу не обратиться, и мы постоянно обращаемся к этой теме в наших беседах — о встрече с Богом.
Вот у меня есть такое ненаучное наблюдение, что всё наше говорение о встрече с Богом так или иначе восходит к той самой знаменитой истории о чтении молодым Андреем Блумом Евангелия от Марка, после которого человек поверил во Христа и в итоге стал митрополитом Антонием. Вот так или иначе произнося эту фразу о встрече с Богом, мы где-то на каком-то уровне отсылаем именно к этой истории. А вот у вас встреча с Богом, со Христом, как произошла? Учитывая, что вы из верующей семьи. Иоанн Гуайта — Да, я из верующей семьи, и сам, будучи ребёнком, был очень религиозным, очень любил службы, был алтарником и так далее.
Я всегда рассказываю, что когда мне было четыре года, я уже научился читать, правда, очень медленно, но всё-таки умел читать. И в какой-то момент я спросил маму: «Мама, если священник заболеет, могу ли я вести службу? А вот как ты будешь проповедовать, например? Это была главная проблема для меня. Когда мне было семь лет, в первом или во втором классе учительница задала сочинение «Кем я хочу стать» — ну, классика жанра.
Я написал, что я обязательно хочу стать священником, и обязательно им стану. И дальше рассказ о том, как я буду служить, какие облачения, какой потир и так далее. Самое интересное: я написал это сочинение и поставил дату. Вы спросили об отношении моих родителей, вот когда меня в Москве рукоположили, родители были, приехали специально из Италии. И мама мне подарила вот это сочинение, которое она где-то хранила — я не знаю, где и как.
И представьте себе: меня рукоположили ровно через сорок лет и три дня после того, как я написал это сочинение. Я всегда объясняю это так: сорок лет — это как израильский народ, который проходил через пустыню. Это известно — сорок дней Господь постился и так далее. Сорок в библейской культуре — это... А почему три дня?
А потому что это совпало с днём рождения мамы. И таким образом я сейчас никогда не забываю её дня рождения, потому что это также и день моего рукоположения. Мацан — А я подумал, что три дня — это трое суток от Распятия до Воскресения Христа. Иоанн Гуайта — Безусловно, так тоже можно вполне толковать, да. Но вот при всём этом, что был таким очень верующим, религиозным ребёнком, понятно, что когда наступил подростковый возраст, начался кризис и всякие вопросы и так далее.
Я не мог найти ответы на многие вопросы. Я был очень замкнутым подростком. Вот сейчас до сих пор поражаюсь, как родители с этим справились, потому что я был просто отвратителен и с родителями абсолютно не общался и так далее. И в какой-то момент я решил, что я атеист, о чём и заявил родителям. Родители, конечно, были немножко в шоке, но они мне ничего не сказали.
А потом получилось так, что однажды летом мы отдыхали с семьёй в какой-то гостинице в горах, и я увидел, что там какие-то палатки и там какая-то молодёжь: ребята, девушки. Они были старше меня, поэтому, конечно, мне было интересно с ними общаться и так далее. Оказалось, что они верующие. И один из них, инвалид на коляске для инвалидов, ему было, наверное, 18 лет, он учился в медицинском институте, он плавал — руками, конечно, он водил машину — тоже всё управление ручное. И вот для меня, закомплексованного подростка, само его существование было вызовом.
Вот человек, у которого такое ограничение, и он живёт полноценной жизнью. И я с ним познакомился, и помню, что вдруг я узнал, что он верующий, мало того — он ходит в храм. Я был настолько поражён, что я ему сказал: «Ну неужели есть верующая молодёжь? Я говорю: «А как же так, как получается, что ты веришь, что ты живёшь вот так?.. И после этого я, когда вернулся домой, помню, что я взял Евангелие откуда-то и стал самостоятельно читать.
И вот там что-то произошло — немножко похоже на то, о чём рассказывает владыка Антоний, что вдруг я обнаружил, что эти... Я литературовед, я всегда безумно любил литературу, я очень много читал — вот научился читать, как уже сказал, очень рано и читал постоянно. А вдруг я почувствовал, что эта книга отличается от всех других, потому что её слова какие-то живые, по этим словам можно жить, что они могут... Я помню, что я был настолько поражён, и в какой-то момент в своей комнате, до сих пор это помню, я читал-читал и чувствовал, что мне безумно это всё интересно и очень нравится, и главное — Иисус. И вдруг я вспомнил, что я же атеист.
Я так решил, что я атеист... Лаврентьева — Что-то не клеится. Иоанн Гуайта — Я думаю: как же? Что-то, действительно, не клеится. И тут я открываю Евангелие и читаю: «Кто любит Меня, тому явлюсь Сам».
И так у меня был такой договор с Господом: «Если это так, дай мне действительно почувствовать, что Ты есть! Но просто могу сказать, что читая Евангелие, стараясь жить так, как там написано, действительно Господь вошёл в мою жизнь. И уже тогда вопрос фактически исчез. Это как задаваться вопросом, в том возрасте: а существуют ли мама, брат и так далее? Я знаю, что они есть и они живут со мной.
Вот то же самое Господь. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы.
В монашестве самое важное - не подрясник, а некая духовная собранность. И она может быть и должна быть везде.
Метро в час пик - это место, где я люблю находиться и где молюсь больше всего, это очень духовное место". На вопрос о том, какой самый короткий путь сближения Востока и Запада, отец Иоанн ответил, что изначально греческий и римский миры разные, и первое, чем они отличаются, это отношение к новому, чужому. Римский мир всегда был открыт к новому. Греки ровно наоборот - всегда защищались от всего чужого. Отличия между православием и католичеством - это отражение различий в менталитете и культурах Рима и Греции.
Отец Иоанн отметил, что важно сохранять эту разность, при этом принять разность друг друга. Западные и восточные христиане должны научиться уважать друг друга, видеть то ценное, что есть в традиции обеих Церквей. Отец Иоанн подчеркнул, что молитва - это не действие, а состояние. Когда человек страдает, это становится его молитвой - к такому выводу он пришел во время своей болезни. Иеромонах Иоанн Джованни Гуайта - клирик храма святых Космы и Дамиана в Шубине в Москве, по рождению итальянец, по светскому образованию - литературовед и историк.
Сардиния, Италия. В Россию, тогда еще СССР, впервые приехал в 1985-м и глубоко увлекся ее культурой и православной духовностью. Его перу принадлежат многочисленные переводы русской духовной литературы. Он является составителем обширного «Словаря по православной агиологии». С 1989-го практически постоянно проживает в России. Преподавал в Лингвистическом университете, Российском государственном гуманитарном университете.
Что известно о священнике, который принял в храме протестующих?
И вдруг я вспомнил, что я же атеист. Я так решил, что я атеист... Лаврентьева — Что-то не клеится. Иоанн Гуайта — Я думаю: как же? Что-то, действительно, не клеится. И тут я открываю Евангелие и читаю: «Кто любит Меня, тому явлюсь Сам». И так у меня был такой договор с Господом: «Если это так, дай мне действительно почувствовать, что Ты есть! Но просто могу сказать, что читая Евангелие, стараясь жить так, как там написано, действительно Господь вошёл в мою жизнь. И уже тогда вопрос фактически исчез. Это как задаваться вопросом, в том возрасте: а существуют ли мама, брат и так далее?
Я знаю, что они есть и они живут со мной. Вот то же самое Господь. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы. Мацан — «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы сегодня говорим с иеромонахом Иоанном Гуайтой , клириком храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине. Меня в вашей биографии, которую можно найти в открытых источниках, заинтересовал такой момент, что вы занимались во ВГИКе исследованиями по Андрею Тарковскому. Иоанн Гуайта — Я написал дипломную работу об Андрее Тарковском, да.
Мацан — А вот чем был вызван интерес? И поскольку мы говорим сегодня о вашем пути к вере и в вере, насколько эта работа, это погружение в его фильмы стали для вас чем-то связанным с размышлением о вере, о Боге, о человеке? Вы же уже работали над этим дипломом, будучи верующим человеком, наверняка как-то всё это преломлялось через призму вашего христианского миросозерцания. Иоанн Гуайта — Да. И я до сих пор так понимаю Тарковского. Начнём с того, что Тарковский не был церковным человеком, но он, безусловно, был верящим. Он был ищущим человеком, человеком, который в советское время себе задавал очень серьёзные вопросы, и будучи сыном замечательного поэта, ещё всё это он воспринимал через призму культуры, а также выражал свои поиски так, как он выразил в своих фильмах. В какой-то момент я заметил, что вот эти фильмы Тарковского — раз вам интересно - они, якобы, все совершенно разные. Вот семь картин, которые он снял, принадлежат семи разным, скажем так, киноведческим жанрам.
В вашем, советском, кинематографе это целый жанр фильмов о войне, некоторые из них очень хорошие действительно. Далее «Андрей Рублёв» — историческая картина, совершенно другая: средневековье, то, сё и так далее. Затем «Солярис», «Сталкер» — это фантастика, другой жанр совершенно. И каждый из них нарушает законы жанра, потому что на самом деле «Иваново детство» — это не фильм о войне, это фильм о детстве, это о ребёнке, который потерял детство. И то же самое: «Андрей Рублёв» — это не фильм исторический о средневековой Руси, это фильм о художнике, который попадает в мир молчания и не может оттуда выйти. Вот они все принадлежат разным жанрам и все нарушают законы жанра. Но самое удивительное: у них как бы фабула одна и та же. То есть он семь раз рассказывает нам приблизительно одну и ту же историю, где герой уходит из привычного. Вот ребёнок, который лишён детства, живёт в мире взрослых.
Монах, который живёт, окружённый невероятным насилием и так далее. Или, допустим, самая очевидная случай: «Сталкер» — вот человек уходит в «Зону». Или тоже очевидный случай: «Ностальгия» — вот этот русский интеллектуал, который находится в Италии, далеко... И то, что человек выходит из обычного — он ищет, ищет что-то. Он думает, что ищет себя, но в результате что-то происходит. И через, чаще всего, поражение и даже смерть он находит что-то высшее. Как правило, самые последние образы Тарковского чисто символические. Если помните, ребёнок из «Иванова детства», который входит в эту реку и уходит, и прямо выходит из экрана. Или, допустим, «Андрей Рублёв»: в конце единственные цветные кадры этого фильма — это все иконы Рублёва, то есть как бы созерцание в конце.
Почти каждый фильм так заканчивается. Мацан — Ну и финал «Сталкера», который заканчивается фактически «Возвращением блудного сына» — вот этой композицией Рембрандта. Иоанн Гуайта — «Сталкер», конечно, разумеется, абсолютно точно, да, и так далее. Так вот, что за этим стоит? Я очень долго пытался понять эту загадку Тарковского. И когда писал свою работу в 1987 году,ь я читал статью в журнале «Искусство кино», где он один довольно авторитетный и очень хороший киновед написал о том, что есть действительно такие общие характеристики, и герои Тарковского — это как бы миф. Они приносят какое-то жертвоприношение как бы силам зла и так далее. А мне показалось, что это совсем не так, что точно там есть интуиция, что общая фабула и так далее... А это как раз, как мне кажется, Страсти, смерть и Воскресение Спасителя.
Мацан — Потрясающе. Иоанн Гуайта — Я так читаю Тарковского. Другое дело, вопрос: хотел ли он именно это? Но это совсем неважно... Мацан — Для искусства это несущественный вопрос. Иоанн Гуайта — Конечно. Не то, что хочет художник, а именно результат — вот то, что в нас провоцирует художественное произведение. Так вот, мне кажется, вот это есть, я читаю Тарковского именно так. Самое интересное: я, будучи совсем молодым студентом, выступал в 87-м году с докладом в Союзе кинематографистов, в Доме кино, и читал об этом доклад — о том, что вот я считаю, что...
Ну представьте себе: 1987 год, советское время. Мацан — Да, интересно, какая была реакция. Иоанн Гуайта — Союз кинематографистов. Как вы понимаете, кино — это самое светское искусство. Всегда было так, потому что самое молодое и последнее и так далее — в Советском Союзе так воспринималось. Мацан — Идеологическое ещё. Иоанн Гуайта — Поэтому о какой религиозности?.. И самое интересное: я был совсем молодым, я очень плохо говорил по-русски, гораздо хуже, чем сегодня. И я выступал и говорил, что вот известный киновед написал так и так, а я с ним несогласен и так далее.
И перед выступлением я и познакомился с этим человеком, мне было дико страшно, что я не смогу выступить, что у меня даже голоса не будет. И вот представьте себе, я выступил, прочёл... Кстати, там был такой опыт, что я, когда спускался, как сегодня помню, в этом огромном зале Дома кино я вспомнил про молитву, которую незадолго до этого выучил — «Царю Небесный». Вот я помолился и после этого у меня пропал всякий страх. Я прочёл как-то своё выступление.
Поэтому мне трудно сказать, в какой момент… это же был процесс, это был такой путь, а не один момент — раз. Два: очень часто, я знаю по опыту, западные люди, которые принимают Православие, — есть разные категории моих, скажем, собратьев, не обязательно священников, а просто западных людей, которые пришли в Православие, — очень часто эмоции играют огромную роль: человек вошёл в православный храм, иконы, ладан, богослужение — всё очень красиво, и как-то влюбился в эту красоту. Я это говорю без юмора, но для меня было не так.
Это один вариант, есть другие варианты, особенно это, допустим, переход священнослужителей и так далее, более простые, которые мотивируются, допустим, сложными обстоятельствами, конфликтами, допустим, — бывает и так. А у меня не было ни того, ни другого. У меня это было в каком-то смысле созревание, как мне кажется, и это мой путь. Константин Мацан: — Я понял, да. А тогда я вот так позволю себе спросить: есть такое наблюдение, я не говорю, что с ним согласен, просто его часто озвучивают, как правило, конечно, люди православные, что западная традиция, западное христианство в целом, несколько огрубляя скажу, что это такое христианство головы — очень умное, интеллектуальное, философское. И те, кого привлекает Православие, в итоге они как бы от ума приходят к сердцу, к какому-то такому не вполне рационализированному деланию, но к чему-то очень настоящему. У нас был в гостях американец, который принял православие, такой замечательный Матвей Кассерли, который стал ездить в поездки на Русский Север храмы восстанавливать. И вот он говорил: «Я был протестантом, у нас всё логично: надо делать так, так и так.
А вот меня спрашивают, зачем эти древние храмы восстанавливать. Я отвечаю, что это нелогично, но спасительно», — вот какой-то иной взгляд на ситуацию. Я даже не спрашиваю, чувствуете ли это вы, но эта какая-то такая нерациональность Православия для вас наблюдаема, важна, как-то замечаема, какую-то роль для вас такое противопоставление играет? Иеромонах Иоанн Гуайта : — Я думаю, что здесь есть доля правды, скажем так. Безусловно, я бы не сказал, что католики или протестанты, а просто западные люди — для нас разум играет, пожалуй, главную роль в жизни. На Востоке это не так. Если мы возьмём совсем восток, ещё восточнее, чем Россия, это точно не так. Иеромонах Иоанн Гуайта : — Вот более не так и так далее.
Поэтому Россия, будучи между Западом и Востоком в каком-то смысле, есть такой очень удачный, на мой взгляд, опыт как бы между разумом и сердцем — чтобы использовать ваше же выражение. Но дело в том, что перегибы, может быть, бывают разные. Иеромонах Иоанн Гуайта : — И в ту и в другую сторону. Если вера человека основывается только на разуме, то это беда, безусловно. Но с другой стороны, если вера и опыт веры, общения с Богом это только некие эмоции и чувства — это тоже очень опасно. Потому что эмоции, чувства — вот сегодня мы их чувствуем, а завтра не почувствуем, да?
Хоспис им помогает в этом, там есть фотограф, который прямо в операционной по просьбе родителей снимает младенца в первые и, возможно, последние минуты его жизни. Если родители — церковные люди, и у них есть вопросы, я бы посоветовал им поговорить со священником. Но даже если была сделана ошибка, важно помнить, что Господь всегда принимает человека через покаяние, когда ошибка осознанна сердцем. На каждой литургии мы молимся, чтобы оставшееся время жизни прожить в мире и покаянии, мы молимся о мирной кончине. Если задаваться вопросом, зачем нужна такая жизнь, как у этих детей, то можно пойти дальше, — а зачем нам нужны вообще болящие? Люди с ДЦП, с синдромом Дауна, с другими умственными отклонениями. Их убить? Самые дикие диктаторы так считали. Это бесчеловечность. Для христианина достоинство человека никогда не подвергается сомнению. Но разве диабетик не полноценный человек? Это человек, который болеет диабетом. А с синдромом Дауна он — не человек? У которого есть синдром Дауна. Аутист не человек? Который страдает аутизмом. Наше состояние — это лишь прилагательное, где существительное и существенное — человек. Каждый человек достоин уважения. Неважно, сколько длится его жизнь — десятки лет или несколько минут. Что сделал добрый самарянин в Евангельской притче? Помог израненному разбойниками человеку. Самарянин возлил ему на раны вино и масло, антисептики того времени, но не остановился на этом. Привез его в гостиницу, но не остановился на этом. Дал деньги содержателю гостиницы, чтобы тот потратил их на лечение, но и на этом не остановился. Он сказал: когда вернусь, если больше потратишь, то я отдам тебе. Если у человека короткая жизнь, тем более должно позаботиться, чтобы она была как можно более полноценная и достойная. Два священника на Москву и Московскую область Отец Иоанн Гуайта: В отличие от помощи взрослым людям, когда речь идет о неизлечимо больных детях, одна из главных задач хосписа — сделать все, чтобы ребенок был дома в оставшееся ему время жизни. Ему там естественно, комфортно и уютно. Для каждого ребенка хоспис собирает команду — врач, психолог, соцработник, няня и — священник. Вся Москва и Московская область поделены территориально на участки. В каждом есть команда из специалистов хосписа.
Любое жизнеописание, пожалуй, существует в итальянском переводе. Издатель тогда спрашивал меня, что нового может быть в изложении истории Христа, написанном русским священником да ещё в советское время? Разве там можно найти что-то такое, чего мы ещё не знаем смеётся? Книга вышла в сентябре, а фактически через месяц тираж был уже исчерпан. И поскольку приближались предрождественские дни — а это, как известно, декабрь, на который приходится пик продаж такой литературы — то они быстренько организовали второе издание. И это удивительно: книга, которая вышла в сентябре, в октябре уже была переиздана. Итальянский для меня родной язык, но поскольку я учился в Швейцарии и достаточно долго жил во франкоязычной части этой страны, то мой второй язык — французский. Вскоре с предложением о переводе на меня вышло французское издательство, я не знал тогда, как быть — переводить одну книгу на два языка доводится редко. Подумал, согласился, и, как оказалось, эта книга имела ещё больший успех. При том что Франция — достаточно секуляризированная страна, тираж был очень большим. Этот перевод попал на книжную ярмарку, если не ошибаюсь, во Франкфурте, после чего появилось много новых переводов — на португальский, на испанский, на множество других языков. С предисловием, которое сопровождало книгу. В Италии его читали простые люди, и специалисты по христологии в папских университетах. Удивительный факт: в Бразилии, стране сильно отличающейся от России в культурном плане, выпущен самый большой зарубежный тираж книги Александра Меня.
Что известно о священнике, который принял в храме протестующих?
В начале февраля, по благословению митрополита Корсунского и Западноевропейского Нестора, в храме начнет служение новый священник — иеромонах Иоанн (Гуайта). Иеромонах Иоанн (Гуайта), клирик московского храма свв. бесср. Космы и Дамиана в Шубине, служит в детском хосписе «Дом с маяком», в том числе и в перинатальном отделении, где помогают детям, которым еще в утробе матери ставят несовместимый с жизнью диагноз, а. — Иеромонах Иоанн (Гуайта), клирик храма Космы и Дамиана в Шубине, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Материал из Викиновостей, свободного источника новостей. иеромонах иеромонах Иоанн (Гуайта). 89161201320 gioguaita@ Образование.
ИОАНН (ГУАЙТА)
В юности он учился в Швейцарии, в Женевском университете, который основал Кальвин. Несколько лет прожив в городе с протестантской культурой, Джованни заинтересовался Россией и Русской Православной Церковью, а позднее написал книгу об Армении и Армянской Апостольской Церкви. Тем не менее, хорошо адаптируются к жизни в эмиграции и часто великолепно владеют иностранными языками. Для него самого сардинский язык является скорее иностранным.
Он более древний, чем итальянский, и представляет собой странную лингвистическую мозаику: существует пять вариантов сардинского языка, причем в каждом из них есть свои говоры и диалекты. Сардинцы с юго-запада острова плохо понимают сардинцев с севера, хотя их разделяет 250-300 километров. Всё, что за морем, — это враг.
Иеромонах Иоанн Гуайта 5 В русской литературной традиции бытует вопрос, который задавал И.
Случай, произошедший 27 июля, имел какой-то резонанс по очень простой причине. Мы оказались в центре событий в силу расположения храма. Мы находимся в центре Москвы и события 27 июля были на нашем переулке. Есть даже фотография: в центре храм, с одной стороны правоохранительные силы, с другой — митингующие. Я не считаю, что совершил что-то из ряда вон выходящее. Каждый священник в каждом храме Москвы принимает каждый день огромное количество людей. И мы не только можем, но и должны принимать любого человека, приходящего в храм. Это мы и сделали 27-го. А входит ли человек в храм через главные врата или перепрыгивает через забор, это не важно.
Человек пришел в храм, и священник должен принять его с любовью. Кроме того, пришедшие еще и молились. Когда они оказались на территории, я предложил им помолиться о мире. А вечером пришли ОМОНовцы и попросили умыться, попить немного воды, и мы их также приняли. Через неделю митинг проходил дальше от нашего храма, поэтому митингующих в храме не было, но также заходили ОМОНовцы. Я их принял, с ними беседовал. Они оказались православными, и я им напомнил, что насилие — очень тяжкий грех. Я сказал им, что, хоть они и обязаны выполнять приказы, должны это делать без насилия. Сказал, что применять насилие против обезоруженного человека — это, во-первых, выражение трусости, во-вторых — грубое нарушение христианской нравственности и просто человечности. Напоминать о христианских ценностях — это мой долг как священника.
Поэтому ничего особенного я не совершил. Кроме того, многие меня знали еще до того по причине моих служений. Я помогаю проекту «Ной», который принимает бездомных Москвы, участвую в служении в детском хосписе «Дом с маяком», у нас очень большой приход, я преподаю в ПСТГУ, написал книги. Поэтому какие-то люди меня уже знали. Да, появились новые знакомые после того случая.
Монолитна эта принадлежность или может быть множественной — как у репатриированных армян, как у Шарля Азнавура, у самого автора? Беседа после выступления отца Джованни состояла из «беспощадных, но честных», по его определению, вопросов — о духовности России и «бездуховности» Запада, о связи церкви с государством. А еще собравшиеся узнали, что отец Джованни не верит в атеизм: «Мы все так или иначе верим. Мы ежедневно доверяемся инженеру, который построил наш дом, построил мост, дорогу». Получается, что все мы, осознанно или нет, верующие. В начале вечера автор отметил, что сейчас особенно остро не хватает диалога церкви со светским сообществом на светском языке, языке культуры. Хочется верить, что на вечере в Культурном центре академика Д. Лихачева именно такой диалог состоялся. Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.
Как ни странно, этот язык может оказаться столь ж полезен, как и английский. Если литургисту я бы очень советовал французский, а библеисту — немецкий, то для церковного историка, если он знает английский, или французский, или немецкий, итальянский очень хорош как второй иностранный язык. Нужную литературу часто можно найти в итальянском переводе. История Церкви — это историческая или богословская дисциплина? Это история святости или история жизни Церкви в падшем мире? Подход должен быть одновременно и научный, исторический, но, так как мы люди верующие, предмет нашей дисциплины для нас чрезвычайно важен и свят. Совместить эти два подхода — самое главное для церковного историка. Я пишу на главной странице своего дистанционного курса о том, что нам надо совместить разные вещи: ведь институт дистанционного образования — часть православного университета, который имеет государственную аккредитацию. Это высшее учебное заведение и, одновременно, — духовная школа Русской Православной Церкви. Поэтому требуется, с одной стороны, научная дисциплина, а с другой стороны, подход верующих людей. Мы должны использовать весь инструментарий светского историка — источниковедение, историко-критический метод и т. Но мы верующие люди и предмет нашего изучения — Церковь, а Церковь — мистическое Тело Христово, и мы не можем это терять из вида. Для меня совместить эти два подхода — самое интересное. У церковной истории особое значение. Среди наших учащихся немало людей, которые недавно пришли в Церковь. После крещения и воцерковления многие приходят учиться — на волне энтузиазма человек хочет все оставить, полностью посвятить жизнь Церкви, и это очень хорошо, что есть такая целеустремленность. Но как раз история Церкви становится той дисциплиной, которая показывает неофиту, что не все так просто. В истории Церкви было не только хорошее, но и плохое, в ней много неоднозначного. Не только оппоненты, но и «наши» допускали ошибки. Мы очень уважаем Вселенские соборы, но видим, что иногда и на соборах очень сложно было разобраться в каких-то вопросах, и дискуссии были не только словесные! Порой выясняется, что какой-то ересиарх жил более благочестивой жизнью, чем человек, который мыслил православно. Человеку, который недавно пришел в Церковь, становится понятно, что в жизни Церкви есть непростые моменты. И слава Богу, что он это понимает. В этот момент, наверное, возникает много вопросов к Вам? Однажды я получил от студента письмо, которое мне очень понравилось: он написал о том, что он не подозревал, как может быть, что в истории Церкви столько непростых страниц. Мне показалось, это очень ценно и важно, и я стал анонимно использовать выдержки из этого письма в начале курсов, чтобы объяснить учащимся — смотрите, у вас могут возникнуть такие вопросы. Очень хорошо, если это произойдет. Человек должен преодолеть наивность. Но, потеряв некие иллюзии, человек не должен потерять веру. Наоборот, его вера может перейти на качественно более высокий уровень. Для этого важно увидеть: да, действительно, в истории Церкви были проблемы, и они есть, и, по всей вероятности, будут всегда. Но, тем не менее, Господь управляет Церковью, несмотря ни на что. Плохо, когда человек вообще не видит никаких проблем, но также плохо, когда человек теряет главное чувство, что Церковь — это не государство, не гражданское общество и так далее, это что-то другое по своей природе. Мне кажется, в этом специфика нашей дисциплины, и она чрезвычайно важна. Даже если человек изучает предмет просто для общего развития, как христианин он получает чрезвычайно важный опыт: возможность увидеть Церковь такой, какая она есть, но не терять веру. А почему бы подольше не оставить человека в убеждении, что проблем у Церкви не было? Я глубоко убежден, что это так называемый кризис веры. Опыт разочарования и его преодоления крайне важен для каждого человека. Так или иначе, мы все через него проходим. Если человек не увидит этого, когда изучает историю Церкви, потом он пройдет через этот кризис в своей жизни по-другому. Даже когда мы читаем Деяния апостолов, мы видим, какое напряжение, проблемы, даже грехи были среди первых христиан, и вместе с тем мы видим, как апостольские общины и первые поколения христиан преодолевали эти проблемы.
Объявления
Иеромонах Иоанн Гуайта представил свою книгу "Монах в карантине" 15 июня 2021 Иеромонах Иоанн Гуайта представил свою книгу "Монах в карантине" Иеромонах Иоанн Гуайта представил 14 июня свою книгу "Монах в карантине: 40 дней паломничества с короной" в просветительском центре при Феодоровском соборе. Клирик храма иерей Владимир Коваль-Зайцев во вступительном слове отметил, что автор в одинаковой мере проявляет таланты как писатель и священник. Среди слушателей был Владимир Ананич, директор московского издательства "Практика", в котором вышла книга, сообщает сайт митрополии. Но я не знал, как структурировать такую книгу. Потом я заболел коронавирусом после ночной пасхальной службы. И мне пришло в голову, что карантин и Великий пост на итальянском языке звучат почти одинаково, и карантин чем-то напоминает Великий пост, потому что это время, когда человек думает о себе и переосмысливает свою жизнь. В итоге я решил объединить дневниковые записи, посты из "Фейсбука", письма, проповеди, тексты об отце Александре Мене, отце Георгии Чистякове, заметки об итальянской литературе и многое другое. Одна из важных тем - это смерть детей, поскольку я служу в детском хосписе. Каждый раз, когда я навещаю умирающего ребенка, эта встреча для меня - сильное переживание и личный вызов. Эта трагическая тема соседствует в книге с заметками, где я, наоборот, рассказываю смешные вещи. То есть тексты абсолютно разные.
Все, что мне интересно в жизни, нашло отражение в книге".
А почему три дня? А потому что это совпало с днём рождения мамы. И таким образом я сейчас никогда не забываю её дня рождения, потому что это также и день моего рукоположения. Мацан — А я подумал, что три дня — это трое суток от Распятия до Воскресения Христа.
Иоанн Гуайта — Безусловно, так тоже можно вполне толковать, да. Но вот при всём этом, что был таким очень верующим, религиозным ребёнком, понятно, что когда наступил подростковый возраст, начался кризис и всякие вопросы и так далее. Я не мог найти ответы на многие вопросы. Я был очень замкнутым подростком. Вот сейчас до сих пор поражаюсь, как родители с этим справились, потому что я был просто отвратителен и с родителями абсолютно не общался и так далее.
И в какой-то момент я решил, что я атеист, о чём и заявил родителям. Родители, конечно, были немножко в шоке, но они мне ничего не сказали. А потом получилось так, что однажды летом мы отдыхали с семьёй в какой-то гостинице в горах, и я увидел, что там какие-то палатки и там какая-то молодёжь: ребята, девушки. Они были старше меня, поэтому, конечно, мне было интересно с ними общаться и так далее. Оказалось, что они верующие.
И один из них, инвалид на коляске для инвалидов, ему было, наверное, 18 лет, он учился в медицинском институте, он плавал — руками, конечно, он водил машину — тоже всё управление ручное. И вот для меня, закомплексованного подростка, само его существование было вызовом. Вот человек, у которого такое ограничение, и он живёт полноценной жизнью. И я с ним познакомился, и помню, что вдруг я узнал, что он верующий, мало того — он ходит в храм. Я был настолько поражён, что я ему сказал: «Ну неужели есть верующая молодёжь?
Я говорю: «А как же так, как получается, что ты веришь, что ты живёшь вот так?.. И после этого я, когда вернулся домой, помню, что я взял Евангелие откуда-то и стал самостоятельно читать. И вот там что-то произошло — немножко похоже на то, о чём рассказывает владыка Антоний, что вдруг я обнаружил, что эти... Я литературовед, я всегда безумно любил литературу, я очень много читал — вот научился читать, как уже сказал, очень рано и читал постоянно. А вдруг я почувствовал, что эта книга отличается от всех других, потому что её слова какие-то живые, по этим словам можно жить, что они могут...
Я помню, что я был настолько поражён, и в какой-то момент в своей комнате, до сих пор это помню, я читал-читал и чувствовал, что мне безумно это всё интересно и очень нравится, и главное — Иисус. И вдруг я вспомнил, что я же атеист. Я так решил, что я атеист... Лаврентьева — Что-то не клеится. Иоанн Гуайта — Я думаю: как же?
Что-то, действительно, не клеится. И тут я открываю Евангелие и читаю: «Кто любит Меня, тому явлюсь Сам». И так у меня был такой договор с Господом: «Если это так, дай мне действительно почувствовать, что Ты есть! Но просто могу сказать, что читая Евангелие, стараясь жить так, как там написано, действительно Господь вошёл в мою жизнь. И уже тогда вопрос фактически исчез.
Это как задаваться вопросом, в том возрасте: а существуют ли мама, брат и так далее? Я знаю, что они есть и они живут со мной. Вот то же самое Господь. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы.
Мацан — «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы сегодня говорим с иеромонахом Иоанном Гуайтой , клириком храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине. Меня в вашей биографии, которую можно найти в открытых источниках, заинтересовал такой момент, что вы занимались во ВГИКе исследованиями по Андрею Тарковскому. Иоанн Гуайта — Я написал дипломную работу об Андрее Тарковском, да.
Мацан — А вот чем был вызван интерес? И поскольку мы говорим сегодня о вашем пути к вере и в вере, насколько эта работа, это погружение в его фильмы стали для вас чем-то связанным с размышлением о вере, о Боге, о человеке? Вы же уже работали над этим дипломом, будучи верующим человеком, наверняка как-то всё это преломлялось через призму вашего христианского миросозерцания. Иоанн Гуайта — Да. И я до сих пор так понимаю Тарковского.
Начнём с того, что Тарковский не был церковным человеком, но он, безусловно, был верящим. Он был ищущим человеком, человеком, который в советское время себе задавал очень серьёзные вопросы, и будучи сыном замечательного поэта, ещё всё это он воспринимал через призму культуры, а также выражал свои поиски так, как он выразил в своих фильмах. В какой-то момент я заметил, что вот эти фильмы Тарковского — раз вам интересно - они, якобы, все совершенно разные. Вот семь картин, которые он снял, принадлежат семи разным, скажем так, киноведческим жанрам. В вашем, советском, кинематографе это целый жанр фильмов о войне, некоторые из них очень хорошие действительно.
Далее «Андрей Рублёв» — историческая картина, совершенно другая: средневековье, то, сё и так далее. Затем «Солярис», «Сталкер» — это фантастика, другой жанр совершенно. И каждый из них нарушает законы жанра, потому что на самом деле «Иваново детство» — это не фильм о войне, это фильм о детстве, это о ребёнке, который потерял детство. И то же самое: «Андрей Рублёв» — это не фильм исторический о средневековой Руси, это фильм о художнике, который попадает в мир молчания и не может оттуда выйти. Вот они все принадлежат разным жанрам и все нарушают законы жанра.
Но самое удивительное: у них как бы фабула одна и та же. То есть он семь раз рассказывает нам приблизительно одну и ту же историю, где герой уходит из привычного. Вот ребёнок, который лишён детства, живёт в мире взрослых. Монах, который живёт, окружённый невероятным насилием и так далее. Или, допустим, самая очевидная случай: «Сталкер» — вот человек уходит в «Зону».
Или тоже очевидный случай: «Ностальгия» — вот этот русский интеллектуал, который находится в Италии, далеко... И то, что человек выходит из обычного — он ищет, ищет что-то. Он думает, что ищет себя, но в результате что-то происходит. И через, чаще всего, поражение и даже смерть он находит что-то высшее. Как правило, самые последние образы Тарковского чисто символические.
Если помните, ребёнок из «Иванова детства», который входит в эту реку и уходит, и прямо выходит из экрана. Или, допустим, «Андрей Рублёв»: в конце единственные цветные кадры этого фильма — это все иконы Рублёва, то есть как бы созерцание в конце. Почти каждый фильм так заканчивается. Мацан — Ну и финал «Сталкера», который заканчивается фактически «Возвращением блудного сына» — вот этой композицией Рембрандта. Иоанн Гуайта — «Сталкер», конечно, разумеется, абсолютно точно, да, и так далее.
Так вот, что за этим стоит? Я очень долго пытался понять эту загадку Тарковского. И когда писал свою работу в 1987 году,ь я читал статью в журнале «Искусство кино», где он один довольно авторитетный и очень хороший киновед написал о том, что есть действительно такие общие характеристики, и герои Тарковского — это как бы миф. Они приносят какое-то жертвоприношение как бы силам зла и так далее.
Он не оставил каких-то скрижалей, знаков — ничего не оставил. Но Он сказал: «Я буду с вами во все дни до скончания века».
Вот где источник силы Церкви. Вот где источник силы христианства. Он действительно живет с нами и в нас, и вовсе не потому, что христиане — какие-то особо хорошие люди. Так же, как и апостолы, мы слабые люди. Но Он обладает Своей великой силой, которая совершается в немощи». В мышлении о.
Это Церковь, которая не боится общения и диалога с кем бы то ни было, которая ведет диалог со всеми и для этого готова, по слову апостола, «для всех сделаться всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» 1Кор 9, 22. Две тысячи лет для такого дела, как осуществление евангельского идеала, — один миг, первые шаги, подчас и не всегда удачные. Ведь, хотя Церковь основана Богочеловеком, она состоит из людей, со всеми их слабостями, ограниченностью, грехами. И в число ее задач входит также — содействовать человечному отношению между людьми разных взглядов. Это прямо вытекает из завета Христа: желать блага ненавидящим нас, молиться за врагов, быть милосердными ко всем, кто нуждается в нас» [Из книги Трудный путь к диалогу] [4]. Такая открытость к диалогу, такая идея, что христианство есть «не отрицание, а утверждение, охват и полнота» по отношению ко всей культуре человеческой — это важный постулат в духовности о.
Для обоснования такой открытости очень важна уже упомянутая мной лекция «Два пути понимания христианства» [5] , которую он читал 25 января 1989 г. В ней о. Первый — это прототип «открытого понимания православия и христианства», второй — это образ сурового аскета, который строго осуждает мир и светскую культуру и обличает открытость своего собрата. Они не считали, что эти вещи чужды или недостойны христианства». Однако, параллельно с этим направлением, утверждается и противоположное, «неотмирное, отрицающее культуру христианство», которое четко отделяет Церковь от мира, противопоставляет веру и творчество [6]. В истории Русской Церкви вплоть до XIX века преобладала вторая модель «отрицающего культуру христианства», отсюда и определенная отчужденность Церкви от современного мира, ее обращенность в прошлое.
Однако, с религиозного возрождения русской мысли, благодаря наследию таких мыслителей как архимандрита Федора Бухарева , Владимира Соловьева, Николая Бердяева и их последователей, стала набирать силу первая модель — христианства, «которое стремится участвовать в творчестве». Бердяев называл это «оцерковлением мира» … Это слово вовсе не означает, что какие-то исторические церковные аксессуары навязываются мировой светской культуре. Это означает, что светского не существует … Потому что во всем живет высокая духовность, или не живет … Нету литературы духовной - не духовной, есть хорошая и плохая. И каждая хорошая литература всегда может быть соотнесена с вечными проблемами. Это же касается всех видов искусства и самых различных видов творчества. Христианство ничего этого не боится.
Оно стоит открыто» [Два пути]. Так, в январе 1989 г. Это средневековье в дурном смысле слова, живущее теперь. Оно нередко привлекает неофитов, которым кажется, что вот они становятся истинными христианами, если надевают черный платочек и ходят какой-то особой птичьей походкой. И все же, о. Через 10 дней после лекции «Два пути понимания христианства», 5 февраля 1989 г.
Он начал с этих слов: «Немало людей сегодня, входя в круг христианских идей, представлений, духовной даже жизни, думают, что с этого момента, где-то какая-то есть демаркационная линия, что человек должен полностью от этого от всего отказаться, что творчество является чем-то греховным, что оно целиком принадлежит падшему миру, что истинный христианин не должен заниматься ни живописью, ни литературой, ни любым другим видом творчества. Единственное, может быть исключение для него, это целевая, там, храмовая живопись или храмовая архитектура» [Христианство и творчество]. В этой лекции о. Оно не отрицает материю, мир, природу, ценность творения… Для Библии, для христианства бытие есть Божественное творение, созданное по воле Божией, пронизанное Божественной любовью … Мир прекрасен, потому что он есть Божие творение! И с того момента, когда Божественное начало вошло в плоть мира, Оно его вторично освятило: не только тем, что Оно его создало, а тем, что Оно стало имманентно миру. Человек — часть природы и несет в себе «целый мир минералов, растений, животных».
Человеческая клетка не отличается от клеток животных и главная отличительная черта человека, по мнению о. Лишить человека разума — это значит сделать его скотом. Лишить человека совести это значит сделать его машиной: у машины есть там свой "разум"… Лишить человека творчества - это значит лишить его важнейшей черты богоподобия. Ибо сказано в Писании: "Сотворим человека по образу Hашему и подобию Hашему". Это говорит Творец. Какой же образ и подобие, который не творит, который говорит, что творчество - это вред, что это от лукавого?
В этом тексте среди прочего находим пророческий ответ о. Столь же пророческие слова сказал о. Он считал эти явления проявлением ущербности; как биолог, изучивший зоопсихологию, охарактеризовал их как «фобии патологического или животного происхождения». Он думал, что «чем выше нравственный, духовный уровень людей, тем полнокровнее становится восприятие ими многообразия человеческих типов, характеров, культур, языков» [11].
В 1986—1987 году приехал в СССР на годичную стажировку.
В 1987 году через друзей я познакомился с протоиереем Александром Менем , после чего всерьёз заинтересовался православием [6]. С 1989 года фактически обосновался в России [7]. Живя в России, преподавал в Лингвистическом университете, Российском государственном гуманитарном университете. В апреле 2009 года был принят на работу в Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата , где трудился в качестве сотрудника Секретариата по межхристианским связям. Новопостриженному иноку было дано имя Иоанн в честь святого Пророка и Предтечи Иоанна [11] в крещении он был назван в честь Иоанна Богослова [12] 30 мая 2014 года освобождён от должности сотрудника Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата и сверхштатного клирика храма Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на Большой Ордынке и назначен штатным священником храма Святых бессребренников Космы и Дамиана в Шубине [13].
Церковь и общество. Беседа с иеромонахом Иоанном (Гуайтой). Часть 1
| «Даже летом у них снег». Иеромонах Иоанн (Гуайта) о любви к России | Презентация книги иеромонаха Иоанна (Гуайты) "Монах в карантине: 40 дней паломничества с короной", недавно вышедшей в московском издательстве "Практика", состоялась 14 июня в просветительском центре Феодоровского собора. |
| Иоанн Гуайта: русский священник | «Очень печально, если мы настолько боимся говорить правду, что готовы все отдать, лишь бы не рисковать», — сказал в своей проповеди иеромонах Иоанн (Гуайта). |
| Иеромонах Иоанн (Гуайта): «Я сам родился экстремально» | | Дзен | В начале февраля, по благословению митрополита Корсунского и Западноевропейского Нестора, в храме начнет служение новый священник — иеромонах Иоанн (Гуайта). |
| Служители храма свв. бесср. Космы и Дамиана | Иеромонах Иоанн (Джованни Гуайта) родился 26 ноября 1962 года на итальянском острове Сардиния. |
| Иеромонах Иоанн(Гуайта).История Армянской Церкви. Крещение Армении. Битва за сохранение веры… | иеромонах иеромонах Иоанн (Гуайта). 89161201320 gioguaita@ Образование. |
Что известно о священнике, который принял в храме протестующих?
Комментарий о. Иоанна: Дорогие друзья! Кто-то даже утверждает, что меня обидели, или изгнали, или наказали… Итак, родные мои — я очень тронут правда! У меня 95-летний отец и еще кто-то в моей семье, к сожалению, болеет.
На протяжении уже почти тридцати лет ты стремился к тому, чтобы жить по-монашески и сегодня вступаешь в монашеское братство, ты становишься одним из тех, с кого Господь будет спрашивать наиболее строго, потому, что им Господь дает особую благодать. Твоему монашескому постригу предшествовало посещение Святой Горы Афон, где ты своими глазами мог увидеть, как живут монахи, как они проводят свое время в молитвах, как они подвизаются в постах и ночных бдениях и как возносят свой ум ко Господу. Тебе предстоит нести служение в иных условиях.
Ты будешь не в пустыне, не на Афонской горе, ты будешь нести свое служение в сердцевине мира со всеми его скорбями, заботами и болезнями. И тебе предстоит совмещать монашеское житие с пастырским служением, приводя людей к Богу и помогая им найти путь в Царство Небесное. Твой постриг совершился у мощей преподобного Сергия Радонежского. Пусть пример этого святого будет для тебя путеводной звездой в твоем монашеском делании. Подражай ему в аскетических подвигах, в молитве и в любви ко Христу. Помни о том, что каждый инок призван быть Предтечей Христовым для многих людей, и каждому священнику вручается эта сугубая миссия — приводить людей ко Христу через покаяние и через очищение в живительных водах крещения.
В своем монашеском делании никогда не забывай о корне всех добродетелей — о молитве.
Один раз он был с мамой, мы, дети, были еще маленькими. Я помню, как они нам рассказывали о Москве, о России. Когда вернулись, у них были огромные впечатления. Так как они глубоко верующие люди, католики, мы какое-то время даже всей семьей молились о России, представьте себе. Я был совсем маленьким. Брежневская эпоха. Поэтому, наверное, это сыграло роль, когда я определился перед поступлением в университет в Швейцарии. Надо сказать, что в возрасте 17 лет я уехал из родной Сардинии и поехал в Швейцарию, просто потому, что мне хотелось самостоятельно жить.
Знаете, ты сын известного человека, а подростку постоянно говорят: а, ты сын министра… Хочется быть самим собой. Я понял, что нужно расстояние, даже физическое. Взял и уехал в Швейцарию. Там я работал — продавал цветы на улицах. Это была моя работа. Философ Георгий Гачев вообще уехал на рыбный флот и на траулере рыбу чистил несколько лет… — Причем я продавал эти цветы, сначала совсем не зная французского языка и даже не любил его совсем. Я окончил классический лицей, поэтому знал древнегреческий, латынь, немножко английский. Но французского не знал и не любил его, как часто итальянцы не любят французский язык и французскую культуру. Но просто так, в буквальном смысле на улице, я выучил французский.
И когда понял, что надо дальше учиться, я думал поступить в университет в Швейцарии. Я думаю: ну, раз я французский выучил без единого урока, то можно выбрать какой-нибудь язык посложнее. Сначала хотел какой-нибудь восточный — японский, китайский. Но вдруг вспомнил про рассказы родителей о Москве и о России, о том, что читал эту книгу в детстве. Я больше всего люблю роман «Идиот» из того, что написал Достоевский. И еще краткие рассказы из «Дневника писателя» — «Сон смешного человека», например. Это замечательная притча. Вот, видимо, я это все вспомнил. Когда увидел в программе Лозаннского тогда университета, что есть русский язык, подумал: ну, попробую.
А еще кириллица очень похожа на греческий алфавит, я знал греческий, потому думал, что, наверное, смогу. Дело в том, что я поступил в 1984 году, до всякой перестройки. Даже я был уверен, что, наверное, не попаду в Россию. А получилось так, что в 1985 году мне предложили первую стипендию. Еще не было… — …ничего не происходило, намека даже не было. Это все пришло немножко позднее. Потому, когда я первый раз приехал в Россию это был Советский Союз , я помню абсолютно старый строй. Помню все лозунги на крышах домов: «Ленин с нами», «Миру — мир», «Слава труду» и прочие. И фактически год 1985-й я в Ленинграде; в 1986 году опять стажировался в Москве, а потом, с 1988-го, остался уже на постоянное место жительства.
То есть Вы заинтересовались Россией с ее культурной стороны. Вас интересовала какая-то загадка этой страны, что-то такое, что привлекало Ваше внимание. Но никак не православие? Ведь в какой-то момент что-то включилось и здесь? Безусловно, я сначала воспринимал православие только как часть русской культуры. Потом, со временем, это стало уже частью меня самого. Это длинный процесс на самом деле. Здесь сыграли роль разные обстоятельства. Конечно, русская культура, конечно, Достоевский.
И другие вещи читал: сначала в переводе, а потом уже в оригинале на русском. И еще одна очень важная для меня встреча — с отцом Александром Менем, с которым я познакомился в последние годы его жизни, чисто по стечению обстоятельств: он крестил дочь одного моего друга. Этот друг меня пригласил на крещение. Таким образом я и познакомился с отцом Александром.
Православный христианин при таком взгляде — деятельный, ответственный и вовлеченный в современный мир субъект, отстаивающий свои права и, говоря шире, — человеческое достоинство. Цена человеческого достоинства вообще представляет для отца Джованни крайне важный вопрос, связанный в его книге со множеством сложных тем, — например, со смыслом человеческих страданий. На страницах, посвященных будням детского хосписа «Дом с маяком», автор на основе личного свидетельского опыта отстаивает обязанность сохранять жизнь любым детям, даже тем, кому еще в утробе поставили несовместимый с жизнью диагноз.
Независимо от того, сколько длится его жизнь — десятки лет или несколько минут. Если у человека коротка жизнь, тем более нужно позаботиться о том, чтобы она была как можно более полноценная и достойная». Отец Джованни также поднимает тему достоинства в совершенно иной области — политической. Он обращается к истории из жизни о. Павла Флоренского в первые годы правления большевиков, когда из Советского Союза уже были изгнаны многие ученые и богословы. В это время Флоренский считался одним из ведущих специалистов по электротехнике в СССР, а к началу 1930-х получил патенты на ряд изобретений и написал 127 статей в Техническую энциклопедию; кроме того, он постоянно посещал, несмотря на свой сан, различные художественные и естественно-научные совещания. На одно из таких научных совещаний также пришел Лев Троцкий.
Удивленный видом Флоренского в белой рясе, Троцкий спросил его о причине такого, на его взгляд, недопустимого внешнего вида. На что Флоренский ответил ему: «Я православный священник и не снимал с себя сана, поэтому я не могу иначе». Подобный ответ — обезоруживающий, не зависящий от места и времени, от власти и эпохи, — и есть пример того христианского поведения, которое транслирует читателю иеромонах Иоанн. Пример с Флоренским показателен еще и тем, что отражает интеллектуальную открытость православного священника по отношению к светской культуре и современности вообще. Павел Флоренский, и его духовные последователи о. Александр Мень или о. Георгий Чистяков никогда не закрывались от светской культуры, академической среды, научных достижений, современного искусства, общественно-политических проблем своего времени.
Отойти, чтобы увидеть: иеромонах Иоанн (Гуайта) о новом месте служения и планах
Там написано: «Джованни Гуайта родился в Италии в 1962 году, учился во Флоренции, Женеве, Москве и Санкт-Петербурге (тогда Ленинграде), ученый православия, эссеист и переводчик, является автором многочисленных публикаций по духовности и Русской Церкви. Материал из Викиновостей, свободного источника новостей. В начале февраля, по благословению митрополита Корсунского и Западноевропейского Нестора, в храме начнет служение новый священник — иеромонах Иоанн (Гуайта). Иеромонах Иоанн (Джованни Гуайта) родился 26 ноября 1962 года на итальянском острове Сардиния.