Облсуд рассматривал апелляцию с октября 2023 года, по делу состоялось 7 заседаний. По версии следствия, летом 2018 года подполковник полиции получил от своего знакомого взятку. Результатом стало то, что решительно настроенные младшие офицеры учинили над Гебелем, арестовавшим их старших товарищей, настоящий суд Линча: «На голове 4 раны. На запорожском направлении российские военные ликвидировали украинского подполковника Сергея Гулевского.
Гебель, Густав Иванович
Получив известия о событиях на Сенатской площади, командир полка подполковник Густав Гебель лично задержал Сергея Муравьева-Апостола и его старшего брата Матвея. Когда Гебель отказался не только освободить братьев Муравьевых, но и дать объяснения их ареста, участники заговора стали колоть его штыками, а сам подполковник Муравьев нанес. На запорожском направлении российские военные ликвидировали украинского подполковника Сергея Гулевского. Режиссер: Андрей Кравчук. В ролях: Леонид Бичевин, Максим Матвеев, Павел Прилучный и др. Продюсер: Анатолий Максимов, Константин Эрнст, Михаэль Шлихт и др.
Оклад военнослужащих: из чего состоит, будет ли индексация в 2023 году
Прежний начальник, генерал Герман, был любимец Павла, прусский выходец, и Павел хотел послать его «дядькой», как насмешливо говорил Кутузов, к Суворову, который в это время был главнокомандующим русских и австрийских войск в Италии. Но еще до приезда Кутузова генерал Герман потерпел поражение, и Кутузов ждал дальнейших распоряжений императора. Обычно после обеда Кутузов в расстегнутом мундире усаживался на диван и, прихлебывая вино, стоявшее на столике, мирно беседовал с Иваном Матвеевичем о разных делах. Чаще всего разговор заходил о Суворове, о его победах в Италии, об императоре Павле, который недолюбливал Суворова за дерзкий язык, и о придворных льстецах, называвших его «сумасшедшим стариком». Потому и бывает неугоден. Матюша с напряженным вниманием слушал эти разговоры, и у него мало-помалу складывалось представление о том, что царь и Россия совсем не одно и то же. В 1800 году, осенью, Иван Матвеевич с семьей вернулся в Петербург, где провел всю зиму. Матюша помнил ряды лип вдоль Невского проспекта, пудреные косы гатчинских солдат, грохот барабанов по утрам. Барабаны пугали его, так как в Гамбурге он привык к тишине на улицах. Помнил он и встречу с императором Павлом. Это было в ноябре, в день его именин, когда oн, в красной курточке и новых башмаках с бантами, возвращался с матерью, четырьмя сестрами и маленьким Сережей от обедни.
Погода была ненастная. Вдруг кучер осадил на всем скаку лошадей. Мать вышла из кареты, вытащила всех детей и шепнула им: «Государь!
По версии следствия, летом 2018 года подполковник полиции получил от своего знакомого взятку в размере 63 тыс. Взамен обвиняемый незаконно поставил на миграционный учет 9 иностранцев. Кроме того, обвиняемый сообщил взяткодателю, что за 70 тыс.
При этом начальник отдела по вопросам миграции не имел таких полномочий и не намеревался этого делать. Получив денежные средства, обвиняемый их похитил.
Муравьеву, не настояли на том, чтобы удалить его от отряда». При этом мятежникам пришлось сломить сопротивление командира 1-го батальона черниговцев майора Сергея Трухина.
Увидев входивших в город мятежников, Трухин «приказал барабанщику ударить тревогу, дабы собрать людей и остановить его, однако собралось оных весьма мало, почему Трухин оставил часть из них охранять в квартире полкового командира, а чтобы не терять времени, с остальными пошел навстречу Муравьеву». По-видимому, беседа двух батальонных командиров была резкой. Майор показывал: встретившись с мятежниками, он «объяснил» подполковнику, что верен присяге. После этого Муравьев приказал «сорвать с него эполеты, почему Сухинов сорвал оные с него, Трухина, бросил на землю и топтал их ногами, потом оторвали у него, Трухина, шпагу и взяли его в шайку бунтовщиков, где толкали его, и вскоре отвели на гауптвахту под строгой арест».
Согласно же Горбачевскому, «миролюбивый вид мятежников ободрил майора Трухина. Надеясь обезоружить их одними словами, в сопровождении нескольких солдат и барабанщика, он подошел к авангарду и начал еще издалека приводить его в повиновение угрозами и обещаниями, но, когда он подошел поближе, его схватили Бестужев и Сухинов, которые, смеясь над его витийством, толкнули его в средину колонны. Мгновенно исчезло миролюбие солдат: они бросились с бешенством на ненавистного для них майора, сорвали с него эполеты, разорвали на нем в куски мундир, осыпали его ругательствами, насмешками и, наконец, побоями. В Василькове к мятежникам присоединились еще три роты: 3-я, 4-я и 6-я мушкетерские.
Командир же 6-й роты, капитан Андрей Фурман, член тайного общества, участия в восстании не принял; его ротой командовал поручик Сухинов. Выяснилось, что командир полка успел спрятать полковую казну. В штабе остался только ящик с артельными деньгами — собственностью нижних чинов. Ящик был вскрыт, и там оказалось около 10 тысяч рублей ассигнациями и 17 рублей серебром.
Естественно, на длительный поход этих денег хватить не могло, и пришлось немедленно изыскивать дополнительные средства. Самым простым способом пополнения казны оказалась продажа полкового провианта. Муравьев-Апостол «приказал вытребовать из Васильковского провиантского магазина на январь месяц сего года провиант и продать оный». Кроме того, деньги постарались получить с местных коммерсантов, полковых поставщиков.
Согласно показаниям одного из таких поставщиков, купца Аврума Лейба Эппельбойма, его силой привели к подполковнику, который «грозил ему, Авруму Лейбе, не шутить с ним». Присутствовавший при разговоре поручик Щепилло присовокупил, что поставщик «будет застрелен, если не даст денег». Перепуганный коммерсант деньги достал, одолжив их в местной питейной конторе. Сумма составила 250 рублей серебром около тысячи рублей ассигнациями.
От тысячи до полутора тысяч рублей по разным свидетельствам принес Муравьеву прапорщик Александр Мозалевский, командир караула на Васильковской заставе. Деньги эти были отобраны у пытавшихся въехать в город двух жандармских офицеров — тех самых Несмеянова и Скокова, которые 25 декабря привезли Гебелю приказ об аресте Муравьевых-Апостолов. Через сутки после ареста жандармы были отпущены по личному приказу Сергея Муравьева. Однако деньги им, естественно, не вернули.
Трудно сказать, каким образом Муравьев-Апостол собирался тратить полученные деньги — мизерную сумму, если иметь в виду поход мятежного полка на столицы. Однако логика мятежа подсказала основную «статью расхода» — подкуп нижних чинов. После истории с полковым командиром у Муравьева больше не было законных оснований для командования солдатами. Оставалось надеяться на их «доброе отношение» и на силу денег.
Уже 29 декабря унтер-офицер Григорьев получил от своего батальонного командира 25 рублей за помощь в побеге из-под ареста. В последующие дни восстания и сам руководитель мятежа, и его офицеры активно раздавали деньги солдатам — в этом на следствии они сами неоднократно признавались. И если раньше, до восстания, раздача денег солдатам могла быть оправданна желанием облегчить их тяжелую жизнь, то теперь речь могла идти только о покупке их лояльности. Солдаты брали деньги очень охотно.
Именно на эти цели ушли все «экспроприированные» у жандармов суммы. И в глазах солдат Муравьев-Апостол быстро превратился из обличенного официальной властью командира в атамана разбойничьей шайки. Раньше его приказам они обязаны были подчиняться под угрозой наказания. Теперь же за исполнение приказа подполковник стал платить — а значит, этим приказам можно было и не подчиняться.
В тот же день, 30 декабря, нижние чины уже настолько осмелели, что стали приходить на квартиру батальонного командира «в пьяном виде и в большом беспорядке». По свидетельству одного из случайно оказавшихся в Василькове офицеров, солдаты просили у Муравьева «позволения пограбить, но подполковник оное запретил». В Василькове руководитель мятежа понял, что не знает, куда вести свое войско. На следствии Муравьев-Апостол покажет: «Из Василькова я мог действовать трояким образом: 1 идти на Киев, 2 идти на Белую Церковь, и 3 двинуться поспешнее к Житомиру».
В Белой Церкви был расквартирован 17-й егерский полк, в котором служил член Южного общества подпоручик Александр Вадковский, брат Федора Вадковского. Вадковкий приехал 30 декабря в Васильков, увиделся с Муравьевым и пообещал содействие. В Житомире же и около него служили многие члены Общества соединенных славян. По приказу руководителя восстания полковой священник прочел перед полком «Православный катехизис» — совместное сочинение самого Сергея Муравьева и Бестужева-Рюмина.
Развивая щеголевские идеи в соответствии с собственной философской концепцией, Дмитрий Мережковский считал «Катехизис» попыткой обоснования нового религиозно-общественного порядка, «абсолютно противоположного всякому порядку государственному», провозглашением строительства «Царства Божия на Земле». Отсюда — всего лишь шаг до красивой концепции Натана Эйдельмана, соотнесшего фразу «Катехизиса» о «глаголящем во имя Господне», за которым должно последовать «русское воинство», с личностью и фамилией самого лидера черниговцев. Агитационный текст оказался у Эйдельмана едва ли не «последним откровением» «Апостола Сергея». Конечно, этот документ не был обманом в бытовом смысле слова: Сергей Муравьев, глубоко верующий человек, много размышлял о соотношении революции и религии.
Однако вряд ли «Катехизис» мог преследовать цель изложить восставшим солдатам итоги этих размышлений. Горбачевский утверждал, что «действовать на русских солдат религиею» Муравьев-Апостол решил задолго до восстания. Мемуарист описал разговор в Лещинском лагере, который Муравьев вел с «соединенными славянами»: «— Некоторые главы, — продолжал он, — содержат прямые запрещения от бога избирать царей и повиноваться им. Если русский солдат узнает сие повеление божие, то, не колеблясь ни мало, согласится поднять оружие против своего государя».
Горбачевский, участвовавший в разговоре, склонялся к откровенному рассказу нижним чинам о цели будущей революции — поскольку «между нашими солдатами можно более найти вольнодумцев, нежели фанатиков». Кроме того, если солдату начать доказывать «Ветхим Заветом, что не надобно царя, то, с другой стороны, ему с малолетства твердят и будут доказывать Новым Заветом, что идти против царя — значит идти против бога и религии, и — наконец — что никто не захочет входить в теологические споры с солдатами, которые совсем не в том положении, чтобы их понимать, и не те отношения между ними и офицерами». Муравьев, — простой народ добр, он никогда не рассуждает, и потому он должен быть орудием для достижения цели. Говоря сие, он вынул из ящика исписанный лист бумаги и, подавая его Горбачевскому о себе Горбачевский писал в мемуарах в третьем лице.
Горбачевский молча взял бумагу из рук Муравьева, пробежал ее глазами и увидел, что это — период той главы из Ветхого Завета, где описывается избрание израильтянами царя Саула». Формально «Катехизис» построен на библейских текстах, однако их выбор и интерпретация позволяют без труда понять вполне мирской смысл этого документа. По-видимому, составляя «Катехизис», его авторы действительно видели солдат «орудием» для достижения собственных целей. Доказывая библейскими цитатами, что цари «прокляты яко притеснители народа», Муравьев и Бестужев опираются в основном на восьмую главу Книги Царств, в которой господь гневается на израильтян, просящих у него царя: «… собрашася люди Израилевы и приидоша к Самуилу и рекоша ему: ныне постави над нами Царя, да судит ны; и бысть лукав глагол сей пред очима Самуиловыма, и помолился Самуил к Господу, и рече Господь Самуилу: послушай ныне гласа людей, якоже глаголят тебе, яко не тебе уничижища, но мене уничижища, яже не царствовати ми над ними, но возвестиша им правду цареву.
И рече Самуил вся словеса господня к людям, просящим от него Царя, и глагола им: Сие будет Правда Царева: Сыны ваши возьмет, и дщери ваши возьмет, и земли ваши одесятствует, и вы будете ему рабы и возопиете в день он от лица Царя вашего, его же избрасте себе и не услышит вас Господь в день он, яко вы сами избрасте себе Царя… Итак, избрание Царей противно воле Божией, яко един наш Царь должен быть Иисус Христос». Нетрудно заметить, что авторы «Катехизиса» цитируют Библию весьма свободно: из текста выбрасываются «лишние», не относящиеся к делу слова. Не упоминается, например, о причинах внезапного желания народа израильского поставить над собой царя: «… Когда же состарился Самуил, то поставил сыновей своих судьями над Израилем… Но сыновья его не ходили путями его, а уклонились в корысть и брали подарки, и судили превратно. И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму, и сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими, итак, поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов» 1 Царств.
Ничего не говорится и о том, что, несмотря на свой гнев, Господь все же «избирает» в цари крестьянина Саула, а пророк Самуил «помазывает» его на царство. Когда же Саул нарушает божественную волю, пророк произносит слова, убийственные для авторов «Катехизиса»: «… Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов, ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство» 1 Царств. Естественно, Муравьев и Бестужев-Рюмин прекрасно знали все это. Муравьев и Бестужев переделывали библейский текст, ставя перед собой вполне рациональную задачу: сделать не затронутых заговором солдат союзниками, оправдать в их глазах собственное поведение и доказать свое право по-прежнему командовать ими.
Если проанализировать этот документ в целом, то можно заметить, что он посвящен отнюдь не выяснению вопросов веры. Под маской религиозного произведения здесь скрывается вполне «мирское» содержание. Одесский и Д. Фельдман справедливо отмечают: в таком государстве «монарх — сакрализован.
Он почитается особой священной, его право повелевать — богоданно». Государь повелевает народами «от имени» бога, и любой офицер является нижних чинов командиром лишь постольку, поскольку сам выполняет волю бога и государя. Главная задача «Катехизиса» как раз и состояла в том, чтобы сломать укоренившуюся в солдатском сознании устойчивую вертикаль бог — царь — офицер, убрать из нее второй элемент. Следовало доказать, что «с законом Божием» сходно то правление, «где нет царей».
Выполнив эту задачу, заговорщики смогли бы полностью обосновать свое право на власть в отсутствии царя. А значит, дисциплина в полку бы сохранена. Без этого запланированная Васильковской управой военная революция превращалась в обыкновенный солдатский бунт. Но цели своей текст Муравьева и Бестужева не достиг.
Вокруг дома полкового командира Муравьев распорядился поставить караул — чтобы оградить Гебеля от неожиданных визитов взбунтовавшихся солдат. Придя в себя после ночных событий, Муравьев-Апостол размышлял о том, что же делать дальше. В середине дня подполковник едет в соседнюю с Трилесами деревню Ковалевку — поднимать на восстание 2-ю гренадерскую роту полка. Василий Петин состоял в заговоре. И хотя он к числу решительных заговорщиков никогда не относился, противиться действиям батальонного командира не стал. Рота соглашается пойти за подполковником.
Но 29 декабря был полковой праздник, день основания полка. Муравьев-Апостол остался на ночлег в Ковалевке: солдаты были пьяны, и необходимо было дать им время на законный отдых. На следующий день, по пути из Ковалевки, к мятежникам присоединился Бестужев-Рюмин. Впрочем, в этот момент его революционная активность закончилась: на допросе он будет утверждать, что «почти машинально следовал за полком и в распоряжениях как всем известно участия не брал». Очевидно, это была правда: подпоручик не служил в Черниговском полку, солдаты его не знали. Одет он был во взятое у Олизара статское платье.
Помощь не имевшего боевого опыта, никогда не командовавшего ни одним солдатом Бестужева была, кроме всего прочего, бесполезна для Муравьева. Столь же бесполезным для дела восстания оказался в итоге и Матвей Муравьев-Апостол, отставной подполковник. На допросе он показывал, что сделал все, что от него зависело, «чтоб остановить брата». Именно на этой почве у старшего Муравьева быстро возник конфликт с офицерами-черниговцами. Согласно «Запискам» Горбачевского Матвей «много вредил» предводителю восставших. Муравьева и отнимал у него твердость духа.
После каждого разговора с братом С. Муравьев впадал в глубокую задумчивость и даже терялся совершенно. Офицеры, заметя сие, старались не оставлять Матвея наедине с братом и даже хотели просить С. Муравьева, чтобы он удалил его от полка… Вообще поведение его было таково, что офицеры раскаивались, что, из уважения к С. Муравьеву, не настояли на том, чтобы удалить его от отряда»[398]. При этом мятежникам пришлось сломить сопротивление командира 1-го батальона черниговцев майора Сергея Трухина.
Увидев входивших в город мятежников, Трухин «приказал барабанщику ударить тревогу, дабы собрать людей и остановить его, однако собралось оных весьма мало, почему Трухин оставил часть из них охранять в квартире полкового командира, а чтобы не терять времени, с остальными пошел навстречу Муравьеву». По-видимому, беседа двух батальонных командиров была резкой. Майор показывал: встретившись с мятежниками, он «объяснил» подполковнику, что верен присяге. После этого Муравьев приказал «сорвать с него эполеты, почему Сухинов сорвал оные с него, Трухина, бросил на землю и топтал их ногами, потом оторвали у него, Трухина, шпагу и взяли его в шайку бунтовщиков, где толкали его, и вскоре отвели на гауптвахту под строгой арест». Согласно же Горбачевскому, «миролюбивый вид мятежников ободрил майора Трухина. Надеясь обезоружить их одними словами, в сопровождении нескольких солдат и барабанщика, он подошел к авангарду и начал еще издалека приводить его в повиновение угрозами и обещаниями, но, когда он подошел поближе, его схватили Бестужев и Сухинов, которые, смеясь над его витийством, толкнули его в средину колонны.
Мгновенно исчезло миролюбие солдат: они бросились с бешенством на ненавистного для них майора, сорвали с него эполеты, разорвали на нем в куски мундир, осыпали его ругательствами, насмешками и, наконец, побоями[399]. В Василькове к мятежникам присоединились еще три роты: 3-я, 4-я и 6-я мушкетерские. Командир же 6-й роты, капитан Андрей Фурман, член тайного общества, участия в восстании не принял; его ротой командовал поручик Сухинов. Выяснилось, что командир полка успел спрятать полковую казну. В штабе остался только ящик с артельными деньгами — собственностью нижних чинов. Ящик был вскрыт, и там оказалось около 10 тысяч рублей ассигнациями и 17 рублей серебром.
Естественно, на длительный поход этих денег хватить не могло, и пришлось немедленно изыскивать дополнительные средства. Самым простым способом пополнения казны оказалась продажа полкового провианта. Муравьев-Апостол «приказал вытребовать из Васильковского провиантского магазина на январь месяц сего года провиант и продать оный». Кроме того, деньги постарались получить с местных коммерсантов, полковых поставщиков. Согласно показаниям одного из таких поставщиков, купца Аврума Лейба Эппельбойма, его силой привели к подполковнику, который «грозил ему, Авруму Лейбе, не шутить с ним». Присутствовавший при разговоре поручик Щепилло присовокупил, что поставщик «будет застрелен, если не даст денег».
Перепуганный коммерсант деньги достал, одолжив их в местной питейной конторе. Сумма составила 250 рублей серебром около тысячи рублей ассигнациями. От тысячи до полутора тысяч рублей по разным свидетельствам принес Муравьеву прапорщик Александр Мозалевский, командир караула на Васильковской заставе. Деньги эти были отобраны у пытавшихся въехать в город двух жандармских офицеров — тех самых Несмеянова и Скокова, которые 25 декабря привезли Гебелю приказ об аресте Муравьевых-Апостолов. Через сутки после ареста жандармы были отпущены по личному приказу Сергея Муравьева. Однако деньги им, естественно, не вернули.
Трудно сказать, каким образом Муравьев-Апостол собирался тратить полученные деньги — мизерную сумму, если иметь в виду поход мятежного полка на столицы. Однако логика мятежа подсказала основную «статью расхода» — подкуп нижних чинов. После истории с полковым командиром у Муравьева больше не было законных оснований для командования солдатами. Оставалось надеяться на их «доброе отношение» и на силу денег. Уже 29 декабря унтер-офицер Григорьев получил от своего батальонного командира 25 рублей за помощь в побеге из-под ареста. В последующие дни восстания и сам руководитель мятежа, и его офицеры активно раздавали деньги солдатам — в этом на следствии они сами неоднократно признавались.
И если раньше, до восстания, раздача денег солдатам могла быть оправданна желанием облегчить их тяжелую жизнь, то теперь речь могла идти только о покупке их лояльности. Солдаты брали деньги очень охотно. Именно на эти цели ушли все «экспроприированные» у жандармов суммы. И в глазах солдат Муравьев-Апостол быстро превратился из обличенного официальной властью командира в атамана разбойничьей шайки. Раньше его приказам они обязаны были подчиняться под угрозой наказания. Теперь же за исполнение приказа подполковник стал платить — а значит, этим приказам можно было и не подчиняться.
В тот же день, 30 декабря, нижние чины уже настолько осмелели, что стали приходить на квартиру батальонного командира «в пьяном виде и в большом беспорядке». По свидетельству одного из случайно оказавшихся в Василькове офицеров, солдаты просили у Муравьева «позволения пограбить, но подполковник оное запретил»[400]. В Василькове руководитель мятежа понял, что не знает, куда вести свое войско. На следствии Муравьев-Апостол покажет: «Из Василькова я мог действовать трояким образом: 1 идти на Киев, 2 идти на Белую Церковь, и 3 двинуться поспешнее к Житомиру»[401]. В Белой Церкви был расквартирован 17-й егерский полк, в котором служил член Южного общества подпоручик Александр Вадковский, брат Федора Вадковского. Вадковкий приехал 30 декабря в Васильков, увиделся с Муравьевым и пообещал содействие.
В Житомире же и около него служили многие члены Общества соединенных славян. По приказу руководителя восстания полковой священник прочел перед полком «Православный катехизис» — совместное сочинение самого Сергея Муравьева и Бестужева-Рюмина. Развивая щеголевские идеи в соответствии с собственной философской концепцией, Дмитрий Мережковский считал «Катехизис» попыткой обоснования нового религиозно-общественного порядка, «абсолютно противоположного всякому порядку государственному», провозглашением строительства «Царства Божия на Земле». Отсюда — всего лишь шаг до красивой концепции Натана Эйдельмана, соотнесшего фразу «Катехизиса» о «глаголящем во имя Господне», за которым должно последовать «русское воинство», с личностью и фамилией самого лидера черниговцев. Агитационный текст оказался у Эйдельмана едва ли не «последним откровением» «Апостола Сергея»[402]. Конечно, этот документ не был обманом в бытовом смысле слова: Сергей Муравьев, глубоко верующий человек, много размышлял о соотношении революции и религии.
Однако вряд ли «Катехизис» мог преследовать цель изложить восставшим солдатам итоги этих размышлений. Горбачевский утверждал, что «действовать на русских солдат религиею» Муравьев-Апостол решил задолго до восстания. Мемуарист описал разговор в Лещинском лагере, который Муравьев вел с «соединенными славянами»: «— Некоторые главы, — продолжал он, — содержат прямые запрещения от бога избирать царей и повиноваться им. Если русский солдат узнает сие повеление божие, то, не колеблясь ни мало, согласится поднять оружие против своего государя». Горбачевский, участвовавший в разговоре, склонялся к откровенному рассказу нижним чинам о цели будущей революции — поскольку «между нашими солдатами можно более найти вольнодумцев, нежели фанатиков». Кроме того, если солдату начать доказывать «Ветхим Заветом, что не надобно царя, то, с другой стороны, ему с малолетства твердят и будут доказывать Новым Заветом, что идти против царя — значит идти против бога и религии, и — наконец — что никто не захочет входить в теологические споры с солдатами, которые совсем не в том положении, чтобы их понимать, и не те отношения между ними и офицерами».
Муравьев, — простой народ добр, он никогда не рассуждает, и потому он должен быть орудием для достижения цели. Говоря сие, он вынул из ящика исписанный лист бумаги и, подавая его Горбачевскому о себе Горбачевский писал в мемуарах в третьем лице. Горбачевский молча взял бумагу из рук Муравьева, пробежал ее глазами и увидел, что это — период той главы из Ветхого Завета, где описывается избрание израильтянами царя Саула»[404]. Формально «Катехизис» построен на библейских текстах, однако их выбор и интерпретация позволяют без труда понять вполне мирской смысл этого документа. По-видимому, составляя «Катехизис», его авторы действительно видели солдат «орудием» для достижения собственных целей.
Российский сериал Союз Спасения. Время гнева (2022) - актеры и роли
Реальность такова, что вложения иностранных государств в американский госдолг сокращаются, очень активно продает американские облигации Китай. Китай — все еще второй по размерам иностранный кредитор США, но размер его вложений уменьшается. С 1,3 трлн долларов в 2013 году показатель упал до 700 млрд.
Произведенный в генерал-майоры, он вышел в отставку в 1835 году, жил некоторое время в Киеве, а потом переселился в своё имение, Могилёвской губернии , где и прожил остаток жизни [2]. Густав Иванович Гебель умер 1 августа 1856 года [2]. Один из участников восстания Черниговского полка, M. Муравьев-Апостол, в своих воспоминаниях относится отрицательно к личности Гебеля и утверждает, что «будь на месте Гебеля полковым командиром человек, заслуживающий уважения своих подчинённых и более разумный, не было бы возмущения» [4]. Неблагоприятный отзыв о Гебеле дает и декабрист И.
Горбачевский [5]. По словам же сына Гебеля Александра , он был человек строгий, исполнительный и при всей своей доброте вспыльчивый до крайности.
Фильм 2019 года не смотрела. Не знаю, что из этого было там. Но у меня создалось впечатление, что эти две части делали разные люди, и они плохо стыкуются.
Обратись потом к С. Сии просьбы имели свое действие. Муравьев оставил Гебеля и только в это время почувствовал, что ознобил себе пальцы от прикосновения ружейного ствола. Едва С. Кузьмин удалился, но жизнь не оставила Гебеля. Ослабленный истечением крови, с разбитою головою, покрытый ранами, он снова собрал силы, поднялся на ноги и, шатаясь, вышел за ворота, сделал там несколько шагов и упал без чувств посреди улицы.
Российский сериал Союз Спасения. Время гнева (2022) - актеры и роли
Первоначально произвести арест попытался полковой командир подполковник Гебель. Командовал Черниговским пехотным полком подполковник Густав Иванович Гебель, участник войн антинаполеоновских коалиций 1805-1807 гг. – всех ключевых битв Отечественной войны. Роза Антоновна Гебель, супруга Густава Гебеля. Роза Антоновна Гебель, супруга Густава Гебеля. Командир полка подполковник Гебель получил «строгое замечание» в приказе по армии, а несколько офицеров – ротные командиры взбунтовавшихся солдат. События развивались стремительно: в дом полковника Густава Гебеля, командира Черниговского полка, прибыли жандармы с требованием арестовать Муравьёва-Апостола.
Евгений Поддубный: В зоне СВО ликвидирован подполковник ВСУ Сергей Гулевский
Полк был распущен, и отца, в чине подполковника, назначили командиром с тем, чтобы он подтянул полк. В зоне СВО ликвидирован подполковник ВСУ Сергей Гулевский. Броня «тройки» выдерживала, но лейтенант Гебель оценил обстановку и скомандовал «немедленный отход».
Правила комментирования
- Горе-восстание.
- Тюменский подполковник получил тюремный срок за неявку на службу
- Зверское избиение декабристами командира своего полка
- Евгений Поддубный: В зоне СВО ликвидирован подполковник ВСУ Сергей Гулевский - Лента новостей Киева
- "Союз спасения", или давно задуманная Колода - 2
- Что еще почитать
Сумбур вместо гвардии: еще одно архивное расследование
Смотрите видео онлайн «Гвардии подполковник в гостях у гимназистов» на канале «ТВ-Домодедово» в хорошем качестве и бесплатно, опубликованное 11 апреля 2023 года в 9:38. Когда Гебель отказался не только освободить братьев Муравьевых, но и дать объяснения их ареста, участники заговора стали колоть его штыками, а сам подполковник Муравьев нанес. Больше новостей: Все новости за сегодня. Пензенские школьники приняли участие во втором этапе интеллектуально-патриотического проекта «Героями не рождаются» памяти подполковника ФСБ Владимира Квышко.
195 лет назад было подавлено второе восстание декабристов
Впоследствии полковнику Гебелю, чьи раны оказались не опасны для жизни, удалось спастись. Погибшим в результате атаки дрона Вооруженных сил Украины (ВСУ) в Белгородской области оказался подполковник полиции. В зоне СВО ликвидирован подполковник ВСУ Сергей Гулевский. Гвардии подполковник Артур Жумабаев – командир мотострелкового полка. Во время наступления российских войск на стратегически важную высоту он грамотно командовал. Гебель потребовала вызвать скорую, но в прокуратуре отказались это сделать. Погибшим в результате атаки дрона Вооруженных сил Украины (ВСУ) в Белгородской области оказался подполковник полиции.
Гебель, Густав Иванович
| Неизвестные страницы истории России. | | Подполковник Константин Тимерман. |
| Непогибельный Гебель: nandzed — LiveJournal | гвардейской десантно-штурмовой бригады гвардии подполковника. |
| Посмотрели с Лю последнюю серию...: vasilisk_ — LiveJournal | «Оставайтесь здесь до конца, гибните» Мобилизованный из полка 1486 пожаловался на командование, которое бросило военных под Бахмут «как пушечное мясо», пишет ASTRA «Мы. |
На фасаде школы №33 открыли мемориальную доску гвардии подполковнику Виталию Слабцову
Нет самолетов, снарядов, теряется управление войсками! Рейно снова промолчал и отвернулся. С вами пудинга не сваришь. Вы понимаете, что при неблагоприятном развитии событий я буду вынужден отдать приказ об эвакуации английского экспедиционного корпуса на Остров?.. Не вижу смысла в дальнейшей дискуссии... Господин дежурный офицер, проводите меня к телефонному аппарату. Нужна экстренная связь с британским командующим на континенте генералом Джоном Гортом! Премьеру показали дорогу к комнате связистов. Не без труда соединили с лордом Гортом, державшим ставку в Абарке, немногим западнее Лилля — нацисты еще не успели перерезать телефонные линии с Нор Па-де-Кале, но дело к тому шло. Это Уинстон Черчилль.
Спасибо, здоров. Да, я в Париже, собираюсь вылетать обратно... Вводим в действие план «Динамо». Да, эвакуация с континента... Немецкие танки? Остановить любой ценой! Любой, поняли? Если операция «Динамо» окажется проваленной, осенью Гитлер будет праздновать победу в Вестминстере! Большая часть бронетехники или потеряна безвозвратно, или выведена из строя, у врага абсолютное господство в воздухе, положение стремительно ухудшается.
Командование над батальоном принял начальник штаба. Подразделению в тот же день удалось занять населенный пункт, на подступах к которому велся бой.
Когда российские войска заняли высоту, Жумабаев организовал надежную оборону занятых позиций.
Наши бойцы отразили пять атак противника и, невзирая на минометный огонь националистов, нанесли контрудар. Благодаря решительному командованию Жумабаева наши войска смогли продолжить наступление и не понесли потерь. В составе подразделения он оборонял один из населенных пунктов в зоне спецоперации, на который враг спланировал наступление.
Он добавил, что конкретную цифру могут назвать только в Киеве. Он рассказал, что уже чувствует себя хорошо и продолжит общественную работу, но примет некоторые меры безопасности. По словам экс-полковника, в СБУ сейчас «сыплются взыскания» из-за того, что атака в итоге провалилась.
Горе-восстание.
Муравьев, возражая Пестелю, говорил, что можно поднять мятеж и одним полком, а все воинские команды, которые будут посланы на усмирение этого полка, тут же будут становиться их союзниками. Теперь, накануне решительных действий, Муравьев все же попытался добиться гарантий поддержки от членов своей управы. К концу 1825 года Муравьеву-Апостолу казалось, что под его твердым контролем находятся два пехотных и один гусарский полк. В Черниговском полку служил сам Муравьев-Апостол. В заговоре состоял командир Полтавского полка Тизенгаузен, в этом же полку служил Бестужев-Рюмин. Командиром Ахтырского гусарского полка, овеянного славой множества битв и одного из самых знаменитых в русской армии, был двоюродный брат Сергея Муравьева полковник Артамон Муравьев. Артамон Муравьев был активным заговорщиком, казалось, он всецело предан «общему делу».
На заседаниях он «произносил беспрестанно страшные клятвы — купить свободу своею кровью», постоянно вызывался на цареубийство, называл себя «террористом». Уговаривая колеблющихся не покидать общество, он «как безумный, вызывался на все; говорил, что все можно, лишь бы только быть решительну»[379]. При этом он показал такую решительную готовность и нетерпение, что Сергею Муравьеву едва удалось уговорить его отложить акцию до того момента, когда тайное общество будет готово к действиям. Верность и преданность командира ахтырцев были тем важнее, что командиром еще одного гусарского полка, Александрийского, был родной брат Артамона полковник Александр Муравьев. Кроме того, васильковские заговорщики были уверены в поддержке своего «предприятия» 8-й артиллерийской бригадой 1-й армии. В этой бригаде служило большинство участников Общества соединенных славян.
Но, пытаясь поднять мятеж в этих частях, Муравьев-Апостол столкнулся с еще одной проблемой, которой раньше он значения не предавал — с проблемой связи. Из-за отсутствия связи сразу же пришлось расстаться с надеждами на помощь Полтавского полка. Во главе с полковником Тизенгаузеном полк был послан на строительные работы в город Бобруйск. Бобруйск был расположен далеко от Василькова, и отправить туда было некого. Но все же надежда на другие части оставалась — и Муравьев-Апостол перед восстанием попытался лично наладить с ними связь. После полтавцев наиболее надежным казались ахтырские гусары.
В тот же день, 25 декабря, в отсутствие батальонного командира, в Черниговском полку прошла присяга новому императору Николаю I. Все роты были собраны в Василькове. Младшие офицеры, состоявшие в заговоре, испытали по этому поводу «бурный порыв нетерпения» и едва не подняли самостоятельное восстание. Правда, в итоге они все же сумели удержаться в рамках благоразумия — и решили дождаться возвращения Сергея Муравьева-Апостола. Член Славянского общества Иван Горбачевский расскажет впоследствии со слов офицеров-черниговцев, что «рано поутру» 25 декабря штабс-капитан Соловьев и поручик Щепилло пришли к командиру полка с рапортом о прибытии их рот в штаб. Соловьев отвечал, что он слышал, будто бы присягать новому государю.
Гебель сие подтвердил, прибавляя, что он боится, чтобы при сем случае не было переворота в России, — и при сих словах заплакал. Соловьев отвечал с улыбкой, что всякий переворот всегда бывает к лучшему и что даже желать должно. Соловьев начал шутить, Гебель — плакать, а Щепилло, который был характера вспыльчивого и нетерпеливого, ненавидел Гебеля за его дурные поступки, дрожал от злости, сердился и едва мог удерживать свою досаду». Впрочем, присяга в полку прошла спокойно. Если, конечно, не считать того, что поручик Щепилло, отлучившись «неизвестно куда», не стал подписывать присяжные листы. А штабс-капитан Соловьев «вполголоса, но довольно внятно, осуждая возобновлявшуюся присягу, говорил, что должно оставаться верными государю цесаревичу Константину Павловичу; что, впрочем, можно целовать крест и Евангелие, лишь бы только в душе остаться ему преданными».
Сразу же после того, как присяга окончилась, роты были отпущены по своим квартирам. Офицеры же остались в Василькове: в тот вечер полковой командир давал бал у себя дома. Кроме офицеров, на балу присутствовали «городские жители и знакомые помещики с их семействами. Собрание было довольно многочисленное; хозяин всеми силами содействовал к увеселению гостей, а гости старались отблагодарить его радушие, веселились от чистого сердца и танцевали, как говорится в тех местах, до упаду. Музыка не умолкала ни на минуту; дамы и кавалеры кружились беспрестанно в вихре танцев; даже пожилые люди принимали участие в забавах, опасаясь казаться невеселыми. Одним словом — веселиться, и веселиться искренно было общим желанием, законом собрания; время летело быстрее молнии».
В разгар веселья «вдруг растворилась дверь в залу, и вошли два жандармских офицера», поручик Несмеянов и прапорщик Скоков. Один из них подошел к Гебелю, спросил его, он ли командир Черниговского полка, и, получа от него утвердительный ответ, сказал ему: — Я к вам имею важные бумаги. Гебель тотчас удалился с ним в кабинет», — рассказывает Горбачевский[380]. Жандармы предъявили Гебелю приказ об аресте батальонного командира Сергея Муравьева-Апостола, а также его старшего брата Матвея. Явившись на квартиру подполковника, командир полка и жандармы застали там Бестужева-Рюмина, ожидавшего возвращения друга. В его присутствии производился обыск, бумаги братьев Муравьевых опечатали.
После обыска Гебель с жандармами отправился в погоню: необходимо было немедленно выполнить приказ об аресте. Бестужев же после ухода жандармов тоже отправился разыскивать братьев — «уведомить» их о событиях в Василькове. Допрошенный впоследствии по поводу визита кузенов командир полка полковник Александр Муравьев показал: визит кузенов его «нисколько не удивил», он посчитал их приезд «обыкновенным родственничьим посещением». Разговор шел, в частности, «о случившемся в С. Петербурге 14 числа декабря происшествии». В ходе обеда с родственниками командир александрийцев прочел присланное ему из столицы письмо, в котором описывались подробности этого «происшествия».
Содержание письма сильно повлияло на Сергея Муравьева. О том, что оба кузена самым непосредственным образом связаны со столичными заговорщиками, Александр Муравьев не подозревал. По его собственным словам, «они меня к совокупному с ними действию никаким образом никогда не убеждали и не уговаривали»[381]. Александр Муравьев, по-видимому, говорил правду. План предусматривал, что командира александрийских гусар должен был «увлечь» Артамон, его родной брат. Убежденный противник революции, без этого командир александрийцев никогда не согласился бы поддержать восстание.
Поэтому, пробыв несколько часов в Троянове, заговорщики отправились в местечко Любар — место квартирования Ахтырского гусарского полка. Беседа с Артамоном тоже началась с обсуждения событий 14 декабря. Обострил ситуацию внезапный приезд в Любар Бестужева-Рюмина: он рассказал заговорщикам об обыске в васильковской квартире Сергея Муравьева-Апостола. Первой мыслью будущего лидера мятежа было «отдаться в руки» разыскивавших его жандармов, Матвей Муравьев-Апостол предложил всем участникам беседы «застрелиться», не дожидаясь ареста. О том, что происходило на квартире Артамона Муравьева после приезда Бестужева-Рюмина, красочно рассказывает Горбачевский: «— Тебя приказано арестовать, — сказал он Бестужев-Рюмин. Муравьеву, — все твои бумаги взяты Гебелем, который мчится с жандармами по твоим следам.
Эти слова были громовым ударом для обоих братьев и Артамона Муравьева. Прикажите подать ужин и шампанское, — продолжал он, оборотясь к Артамону Муравьеву, — выпьем и застрелимся весело. Муравьев, — но, однако ж, еще не мы одни главные члены Общества. Я решился на другое». В этот же момент Артамон получил прямой приказ о начале восстания — и согласился этот приказ исполнить. Пытаясь установить экстренную связь со «славянами», Сергей Муравьев написал записку в 8-ю артиллерийскую бригаду, Артамон же должен был отправить ее по назначению.
После этого братья Муравьевы-Апостолы и Бестужев-Рюмин уехали из Любара: надо было поднимать на восстание Черниговский полк. Наладить связь с другими частями они просто не успели. Артамон Муравьев, однако, своего обещания не выполнил: ахтырские гусары остались на своих квартирах. Полковник давно служил в армии, участвовал в Отечественной войне изаграничных походах, и после отъезда кузена быстро оценил обстановкувсоответствии среальными обстоятельствами. Он понял, что выводить конный полк «в пустоту», без заранее подготовленных мест стоянок, без запаса провианта для людей и лошадей значило обрекать этот полк на погибель. Кроме того, полковник осознал, что неизбежный разгром восстания сделает троих его детей сиротами, а жену — вдовой.
Измена командира ахтырцев означала для Сергея Муравьева-Апостола крах надежд не только на этот, но и на Александрийский гусарский полк. Артамон сжег записку к «славянам» — это значило, что 8-я артиллерийская бригада, в которой они служили, участие в восстании не примет. Но в этот раз поездка Бестужева-Рюмина не увенчалась успехом. За подпоручиком тоже началась погоня, и он едва не был арестован в доме у Густава Олизара, куда заехал переночевать. Пережидая визит жандармов к Олизару, он несколько часов провел в лесу, затем переоделся в статское платье и отправился назад, к Муравьеву. Без поддержки других частей задуманное Сергеем Муравьевым восстание превращалось в трагический мятеж Черниговского полка.
Между тем, в конце 1825 года Сергей Волконский, сопредседатель Каменской управы, командовал 19-й пехотной дивизией. Обращение за помощью к Волконскому выглядело бы вполне логично, тем более что он был арестован только 7 января. Но подполковник даже и не пытался обратиться за помощью к генералу — очевидно, зная, что получит отказ. Преследователи осведомились, «куда они из Житомира уехали, где потом останавливались и переменяли лошадей».
Матюша был страшно горд, что в их детских комнатах, среди тех самых стен с причудливыми резными украшениями, на которые он любил смотреть засыпая, жил победитель турок, сражавшийся бок о бок с Суворовым. Кутузов провел в Гамбурге шесть недель. По приказу императора Павла он должен был принять командование над русскими войсками, действовавшими против французов в Голландии. Прежний начальник, генерал Герман, был любимец Павла, прусский выходец, и Павел хотел послать его «дядькой», как насмешливо говорил Кутузов, к Суворову, который в это время был главнокомандующим русских и австрийских войск в Италии.
Но еще до приезда Кутузова генерал Герман потерпел поражение, и Кутузов ждал дальнейших распоряжений императора. Обычно после обеда Кутузов в расстегнутом мундире усаживался на диван и, прихлебывая вино, стоявшее на столике, мирно беседовал с Иваном Матвеевичем о разных делах. Чаще всего разговор заходил о Суворове, о его победах в Италии, об императоре Павле, который недолюбливал Суворова за дерзкий язык, и о придворных льстецах, называвших его «сумасшедшим стариком». Потому и бывает неугоден. Матюша с напряженным вниманием слушал эти разговоры, и у него мало-помалу складывалось представление о том, что царь и Россия совсем не одно и то же. В 1800 году, осенью, Иван Матвеевич с семьей вернулся в Петербург, где провел всю зиму. Матюша помнил ряды лип вдоль Невского проспекта, пудреные косы гатчинских солдат, грохот барабанов по утрам. Барабаны пугали его, так как в Гамбурге он привык к тишине на улицах.
Помнил он и встречу с императором Павлом. Это было в ноябре, в день его именин, когда oн, в красной курточке и новых башмаках с бантами, возвращался с матерью, четырьмя сестрами и маленьким Сережей от обедни.
Ответа на прозвучавший вопрос у него не было. Генералы Вейган и Гамелен переглянулись и вернулись к изучению носков своих сапог — никто из них не понимал, как маленькие, легкие, слабо вооруженные Pz-I-II и модели чешского производства, использовавшиеся немцами, сумели так быстро повернуть ход войны в пользу Гитлера?
Какой позор для французского знамени!.. Нет самолетов, снарядов, теряется управление войсками! Рейно снова промолчал и отвернулся. С вами пудинга не сваришь.
Вы понимаете, что при неблагоприятном развитии событий я буду вынужден отдать приказ об эвакуации английского экспедиционного корпуса на Остров?.. Не вижу смысла в дальнейшей дискуссии... Господин дежурный офицер, проводите меня к телефонному аппарату. Нужна экстренная связь с британским командующим на континенте генералом Джоном Гортом!
Премьеру показали дорогу к комнате связистов. Не без труда соединили с лордом Гортом, державшим ставку в Абарке, немногим западнее Лилля — нацисты еще не успели перерезать телефонные линии с Нор Па-де-Кале, но дело к тому шло. Это Уинстон Черчилль. Спасибо, здоров.
Да, я в Париже, собираюсь вылетать обратно... Вводим в действие план «Динамо». Да, эвакуация с континента... Немецкие танки?
Остановить любой ценой!
Наладить связь с другими частями они просто не успели. Артамон Муравьев, однако, своего обещания не выполнил: ахтырские гусары остались на своих квартирах. Полковник давно служил в армии, участвовал в Отечественной войне изаграничных походах, и после отъезда кузена быстро оценил обстановкувсоответствии среальными обстоятельствами. Он понял, что выводить конный полк «в пустоту», без заранее подготовленных мест стоянок, без запаса провианта для людей и лошадей значило обрекать этот полк на погибель. Кроме того, полковник осознал, что неизбежный разгром восстания сделает троих его детей сиротами, а жену — вдовой. Измена командира ахтырцев означала для Сергея Муравьева-Апостола крах надежд не только на этот, но и на Александрийский гусарский полк. Артамон сжег записку к «славянам» — это значило, что 8-я артиллерийская бригада, в которой они служили, участие в восстании не примет. Но в этот раз поездка Бестужева-Рюмина не увенчалась успехом.
За подпоручиком тоже началась погоня, и он едва не был арестован в доме у Густава Олизара, куда заехал переночевать. Пережидая визит жандармов к Олизару, он несколько часов провел в лесу, затем переоделся в статское платье и отправился назад, к Муравьеву. Без поддержки других частей задуманное Сергеем Муравьевым восстание превращалось в трагический мятеж Черниговского полка. Между тем, в конце 1825 года Сергей Волконский, сопредседатель Каменской управы, командовал 19-й пехотной дивизией. Обращение за помощью к Волконскому выглядело бы вполне логично, тем более что он был арестован только 7 января. Но подполковник даже и не пытался обратиться за помощью к генералу — очевидно, зная, что получит отказ. Преследователи осведомились, «куда они из Житомира уехали, где потом останавливались и переменяли лошадей». Утром 27 декабря преследователи приехали в Любар и явились «прямо к командиру Ахтырского гусарского полка полковнику Муравьеву, от коего осведомились, что оба Муравьевы того же числа были у него на завтраке и после выехали, но куда, неизвестно». По признанию Гебеля, в Любаре он и жандармы «потеряли след» Муравьевых и «принуждены были пробыть несколько лишних часов, употребя это время на разведывание, куда поехали Муравьевы, но ничего верного узнать не могли».
В два часа ночи 28 декабря преследователи «наудачу» выехали в Бердичев. Недалеко от «местечка Любар, по Бердичевской дороге» они «съехались у корчмы с жандармским поручиком Лангом, посланным от корпусного командира, генерал-лейтенанта Рота, для отыскания подпоручика Бестужева-Рюмина». Проведя несколько часов в бесплодных совместных поисках, преследователи разделились. Гебель оставил около себя одного Ланга, а «прочих бывших с ними жандармских офицеров» отослал «в разные места для отыскания Муравьевых-Апостолов». Причем начался трагически и во многом стихийно. Возвращаясь из Любара в Васильков и пытаясь при этом уйти от погони, братья Муравьевы-Апостолы остановились на ночлег в деревне Трилесы, месте расположения 5-й мушкетерской роты Черниговского полка. Но очевидно, что подполковник говорил неправду: «отыскать» его могли где угодно. Место дислокации одной из рот, входящих в его батальон, вряд ли на самом деле могло казаться васильковскому руководителю безопасным местом. Но ротой этой командовал поручик Анастасий Кузьмин, храбрый, решительный и нетерпеливый заговорщик.
Очевидно, что Муравьев не случайно поехал к Кузьмину: батальонный командир был уверен в поддержке ротного. Однако Кузьмина дома не было, он был в Василькове. Сергей Муравьев отправил к нему записку с просьбой срочно прибыть к роте. Получив эту записку, Кузьмин, взяв с собою других заговорщиков: Вениамина Соловьева, Михаила Щепиллу и Ивана Сухинова незадолго до событий переведенного из Черниговского в Александрийский гусарский полк, но не успевшего уехать к новому месту службы , отправился в Трилесы. Однако офицеры опоздали: в 4 часа утра в Трилесах появились Гебель и Ланг. Разыскивая Муравьевых, они заехали они в Трилесы случайно, желая отдохнуть и переменить лошадей. Гебель объявил братьям Муравьевым-Апостолам приказ об аресте и выставил вокруг дома караул. Муравьевы подчинились. Имея на руках предписание немедленно после ареста везти братьев в штаб армии, Гебель, однако, этого предписания не выполнил.
Он решил дождаться утра, и в ожидании рассвета принял приглашение Сергея Муравьева-Апостола «напиться чаю». Очевидно, что «чаепитие» это было мирным. В выборе вариантов дальнейших действий васильковский руководитель явно колебался. Однако вскоре в Трилесы приехали черниговские офицеры. Войдя в комнату, застали их пившими чай вместе с жандармским офицером Лангом, а в другой комнате увидели брата Муравьева, также арестованным неизвестно за что». Вскоре после краткого сего разговора услышал я шум в передней комнате, и первое мое движение было выбить окно и выскочить на улицу, чтобы скрыться. Часовой, стоявший у окна сего, преклонив на меня штык, хотел было воспрепятствовать мне в том, но я закричал на него и вырвал у него ружье из рук. И тут подполковник Гебель, освободившись и нашед на дороге сани, сел в оные, чтобы уехать, и мы побежали было, чтобы воротить его, дабы он заблаговременно не дал знать о сем происшествии, что Сухинов, сев верхом, и исполнил. Происшествие сие решило все мои сомнения; видев ответственность, к коей подвергли себя за меня четыре сии офицера, я положил, не отлагая времени, начать возмущение».
Все четверо офицеры бросились колоть меня штыками, я же, обороняясь, сколько было сил и возможности, выскочил из кухни на двор, но был настигнут ими и Муравьевыми». Оружие применил и Сергей Муравьев-Апостол: по показаниям Гебеля, батальонный командир нанес ему штыковую рану в живот. Данные медицинского освидетельствования Гебеля красноречивы: «При возмущении, учиненном Муравьевым, получил 14 штыковых ран, а именно: на голове 4 раны, во внутреннем углу глаза одна, на груди одна, на левом плече одна, на брюхе три раны, на спине 4 раны. Сверх того перелом в лучевой кости правой руки». Гебель выжил, и — с помощью верных солдат — все же сумел выбраться из Трилес. Однако после произошедшего выбора ни у Сергея Муравьева, ни у его офицеров больше не осталось: всем им за вооруженное нападение на командира грозил расстрел. Собрав роту Кузьмина, Муравьев-Апостол провозгласил начало восстания. Когда много позже, уже в наше время, историки попытаются найти рациональное объяснение происшедшему, ответ будет напрашиваться сам собой: Гебель был убежденным противником декабристов, палочником и тираном. Материала для такого рода выводов, на первый взгляд, предостаточно.
Лично знавший Гебеля помещик Иосиф Руликовский писал о нем как о «человеке деятельном, хорошем служаке», не понимавшем, однако, того духа офицерского братства, который царил в полку. Сын Гебеля Александр подтвердит впоследствии, что его отец имел цель «подтянуть» полк, но, как показали события зимы 1825—1826 годов, не преуспел в этом. Однако документальных данных об особых «неистовствах» Гебеля в полку нет. Логично предположить, что он хорошо разбирался во фрунтовой науке и действительно хотел «подтянуть» солдат, «распущенных», по его мнению, прежним командиром. Но вряд ли при этом он резко выделялся своей жестокостью среди множества других армейских офицеров. Жестоким «палочником» считался в армии Пестель, употреблял в своем полку телесные наказания и Артамон Муравьев. Вообще же наказания в русской армии начала XIX века — если они, конечно, не выходили за рамки закона — не были событием экстраординарным, не вызывали особого недовольства среди солдат и уж во всяком случае не способны были поднять их на бунт. Все свидетельства о ненависти рядовых к Гебелю, очевидно, восходят к родившейся уже в ходе восстания легенде. Но и официальные, и неофициальные документы тех дней сходятся в одном: солдаты не помогали своим «любимым» офицерам избивать «нелюбимого» Гебеля, они «остались также посторонними тут зрителями», безучастно и хладнокровно наблюдавшими офицерскую драку.
Более того, рядовой 5-й роты Максим Иванов спас Гебеля от верной смерти, вывезя его, несмотря на угрозы мятежных офицеров, из Трилес. Другая версия происшедшего на ротном дворе — давняя личная вражда Гебеля с подчиненными ему офицерами, впервые возникшая в штабе 3-го пехотного корпуса, куда входил Черниговский полк, сразу по получении известий о начале мятежа. Неожиданным образом версия эта нашла подтверждение в показаниях Матвея Муравьева-Апостола. Пытаясь облегчить судьбу младшего брата, он убеждал следователей, что «Кузьмин и Щепилло имели личную вражду против подполковника Гебеля… и воспользовались сим случаем, чтобы отомстить ему». Виноват же в этой вражде, по мнению Матвея Муравьева, сам командир полка. Между тем данные о ничтожности характера Гебеля, о его трусости и злобности по отношению к офицерам другими источниками не подтверждаются. Даже самый краткий анализ некоторых фактов его биографии позволяет признать несостоятельной версию о «личностном» поводе южного мятежа. По происхождению Густав Гебель не был дворянином. Крестьян не имеет», — гласил его послужной список.
Его отец, военный лекарь, скорее всего, сам выслужил потомственное дворянство — и в 1816 году был уже надворным советником и главным доктором Варшавского военного госпиталя. Семейство Гебеля было очень бедным. Сохранилась просьба подполковника на имя начальника Главного штаба Дибича о материальной помощи, датированная 16 июня 1826 года. После подавления восстания его повысили в чине, он получил должность второго киевского коменданта. Но ему было не на что сдать полк и перевезти семью в Киев. Парадоксально, но факт: нищий разночинец пытался остановить мятеж, во главе которого стоял аристократ и сын сенатора. Целью же мятежа, в частности, было уничтожение сословий. Как показывает военная, да и послевоенная служба Гебеля, он был смелым человеком. Будущий командир черниговцев участвовал в антинаполеоновских войнах 1805—1807 годов, был героем Отечественной войны и Заграничных походов.
Когда офицеры ранят его в Трилесах, он, выбравшись оттуда, приказывает везти себя в Васильков, в полковую квартиру, зная, что мятежники не могут не пройти через этот город. В Василькове у него — трое маленьких детей и жена на восьмом месяце беременности.