Новости начинающийся день сразу поражает меня

Главная» Новости» Начинающийся день сразу поражает меня.

Расставить знаки препинания, запятые автоматически. Проверка пунктуации

Мамину-Сибиряку 12 Начинающийся день сразу поражает меня. следующие 10 дней у тебя безграничный доступ. Участников проходившего в Москве съезда молдавской оппозиции по возвращении в Кишинев запугивали и несколько часов допрашивали, сообщили РИА Новости в пресс-службе блока "Победа". Мамину-Сибиряку 12 Начинающийся день сразу поражает меня. Бунину 54 текст Начинающийся день сразу поражает меня.

РИА Новости

Но нацики трубу так и не подорвали, а попытки давления на Россию вызвали обратных эффект. Цены на газ стремительно упали, чего не сумела пережить сланцевая отрасль США. Россия осталась монополистом на европейском рынке, протянула «Северный поток-2», а потом очень здорово наварилась на глупейшем решении Евросоюза перейти от долгосрочных газовых контрактов к спотовым ценам. Это вновь повысило актуальность антироссийского проекта на Украине. Причём, он с самого начала был заточен на то, что рано или поздно ликвидировать его Россия придёт сама. Проект был беспроигрышный, поскольку борьбу с нацизмом русские считают своей священной миссией. Если бы Россия не решилась пресечь неонацизм, Украина стала бы членом НАТО, а что до минимума сокращало подлётное время натовских ракет к Москве и другим крупным городам России.

Не менее выгодно для Штатов и силовое решение вопроса с нацистами Россией, так как это позволяет вовлечь противника в конфликт, который его ослабит максимально и надолго. При этом Украина совершенно не осознаёт, что она села играть в большую игру с карточными шулерами. И что в этой игре большие дяди держат её за фраера ушастого. Причём, Россия её даже долго жалела. К слову, она и сейчас качает газ через украинскую ГТС. Остальным игрокам Украина живой не нужна.

Нужно подороже продать её труп России. Чтобы Медведь в схватке с обречённым Шакалом получил как можно больше ран и потерял как можно больше крови. И потому никакие переговоры, сколько бы их ни было, не принесут на Украину мира. До тех пор, пока русские не возьмут Киев. Есть смутная надежда, что фронт ВСУ начнёт распадаться после того, как падёт Харьков. Но думаю, что и тогда Зеленскому не дадут разговаривать с Россией о мире.

Потому что это решает не Шакал. Решает Ястреб. А Ястребу нужна война до последнего украинца. Именно поэтому вместо организации регулярного народного ополчения на улицы просто выбросили десятки тысяч стволов и выпустили из тюрем уголовников. В общем, как говорил Дава Гоцман: «Мама, не ходите до ветру, там волки! Русские всеми силами пытаются минимизировать потери среди мирного населения.

А потом Россия всё равно победит. Но украинцы заплатят за промедление гораздо дороже. Отак, малята! Цугцванг Сегодня часто звучит один из любимых аргументов условных «миротворцев»: почему Россия не взяла Донбасс под защиту сразу тогда, восемь лет назад? Тому есть несколько причин. Первая — то, что сами жители Донбасса голосовали за независимость от Украины, а не за присоединение к России.

И вторая — на тот момент у России не было для такого шага ни военного, ни экономического потенциала. Единственное, чем сумели помочь — это формированием народной милиции республик и организацией гуманитарных конвоев. Думаю, всё же не без участия российских сил той или иной форме состоялись знаменитые Дебальцевский и Иловайский котлы, где сварили крупные силы ВСУ. В результате были подписаны Минск 1. Сразу было понятно, что Украина никогда не пойдёт на их выполнение. Но в тот момент Россия критически не была готова к войне.

Слишком велика была зависимость от западных экономик. Всё время, пока тянулись разговоры вокруг Минских соглашений, Россия модернизировала свой военно-технический потенциал, напилила кучу вундервафель, в реальность которых вначале даже не поверив, обозвав демонстрацию «мультиками Путина». Но возможности этих мультиков были обкатаны в Сирии, где российские военные, ликвидируя ИГИЛ запрещённая в России организация , получили реальный опыт боевых действий. Заодно у России появился однозначный союзник в том регионе, а США существенно ослабили свои позиции на Ближнем Востоке. Пока держался Донбасс, у России фактически состоялся союз с Китаем, возможно ситуативный, но неоценимый в данный момент. Затем США позорно ушли из Афганистана, бросив своих союзников.

Таким образом, геополитическая роль США в качестве мирового жандарма оказалась под вопросом. Накопились внутренние проблемы, связанные с огромным госдолгом, движением BLM и нарастанием изоляционистских идей, наиболее активно озвучиваемых Трампом. В политике США в послевоенные годы прослеживается чёткая закономерность: республиканцы склонны концентрироваться на решении внутренних экономических и политических проблем для усиления геополитической роли страны; демократы же, как правило, предпочитают переносить проблемы на внешний театр. Недаром Россия получила некоторую передышку в период президентства Трампа, который объявил, что США должны сосредоточить силы и ресурсы внутри страны, чтобы вновь сделать её великой. В среднесрочной перспективе такая Америка могла бы создать для России больше проблем. Но Трампа смели, фальсифицировав выборы.

В настоящее время во власти находятся демократы. Со всеми вытекающими. Третья мировая для них — неплохой повод обнулить госдолг и реформировать доллар. Реплика в сторону: так что не торопитесь запасаться «вечнозелёными». Если конфронтация с Россией и Китаем зайдёт слишком далеко, эти две страны могут просто отказаться использовать доллар во внешнеторговых операциях и перейти к расчёту в национальных валютах. И это полностью хаотизирует мировую экономику.

А доллары в один момент превратятся в резанную бумагу по щелчку пальцев разноглазого консультанта с немецкой фамилией. И для мира это будет не менее страшно, чем ядерная война. Именно поэтому этот козырь ещё не выбросили на стол. К тому же Китай является держателем большого количества американских треджерис — долговых обязательств. Так что к этому Медведь и Дракон прибегнут только в крайнем случае. Но в этой обстановке хитрость для США состояла в том, чтобы развязать конфликт так, чтобы ослабить того из геополитических соперников Ястреба, с которым завяжется схватка.

Медведь силён в военно-технической области, но слабее в экономической. Дракон могут экономически, но в военно-техническом отношении он уступает и Медведю, и Ястребу. Для США критически необходимо было не допустить союза между двумя этими державами.

Здорово, правда? Скажу больше, у них есть целые инструкции, как получить все льготы, обмонуть Россию и бежать в ридну Украину. Просто бюрократы отсыпают по 4-5 миллионов украинским патриотам и потенциальным диверсантам. Ничего не обычного. Почему не придумана какая-нибудь система на запрет продажи недвижимости и обязательное получение гражданства? Почему в конце концов все всегда через жопу делается?

Несколько лет подряд, во время движения березового сока, я любуюсь этой изящной сетью живых веточек, замечаю, сколько прибавилось новых, вникаю в историю жизни сложнейшего существа дерева, похожего на целое государство, объединенное одной державой ствола. Много чудесного вижу я в этих березах и часто думаю о дереве, существующем независимо от меня и даже расширяющем мою собственную душу при сближении. Сегодня вечер холодный, и я немного расстроен. Мне сегодня мои прежние догадки о «душе» березы представляются эстетическим бредом: это я, лично я поэтизирую березки и открываю в них душу. На самом же деле нет ничего... И вдруг при совершенно безоблачном небе на лицо мое сверху капнуло. Я подумал о пролетевшей птице какой-нибудь, поднял голову вверх: птицы нигде не было, а на лицо с безоблачного неба снова капнуло. Тогда я увидел, что на березе, под которой стоял я, высоко надо мною был поломан сучок, и с него капал на меня березовый сок. Тогда я, опять оживленный, вернулся с мыслью к моим березкам, вспоминая друга, который в своей возлюбленной видел Мадонну; когда же с ней ближе сошелся, разочаровался и назвал свое чувство абстракцией половой любви. Много раз по-разному я думал об этом, и теперь березовый сок дал новое направление мысли о друге и его Мадонне. Но ведь где любовь, там и «душа»; везде «душа»: и у возлюбленной, и у березы». И опять в этот вечер, — под влиянием дождя березового сока, я видал, что у моих двух сестер-березок есть своя «душа». Петя занялся рыбой, поставил в торфяном пруду сети на карасей и заметил место: против сети на берегу стояло около десяти маленьких, в рост человека, березок. Солнце садилось пухлое. Лег спать: рев лягушек, соловьи, и все, что дает бурная «тропическая ночь». Только бывает так, что, когда совсем хорошо, бедному человеку в голову приходит бедная мысль и не дает возможности воспользоваться счастьем тропической ночи. Пете пришло в голову, что кто-то, как в прошлом году, подсмотрел за ним и украл его сети. На рассвете он бежит к тому месту и действительно видит: там люди стоят, на том самом месте, где он поставил сети. В злобе, готовый биться за сети с десятком людей, он бежит туда и вдруг останавливается и улыбается: это не люди — это за ночь те десять березок оделись и, будто люди, стоят. ПОЮЩИЕ ДВЕРИ Глядя на ульи с пчелами, летающими туда и сюда в солнечном свете, — туда легкими, сюда обремененными цветочной пыльцой, — легко представляешь себе мир людей и вещей согласованных, вещей, обжитых до того, что они, как двери в «Старосветских помещиках», поют. На пасеке я всегда вспоминаю старосветских помещиков: в смешных старичках с их поющими дверями Гоголю чудилась возможность гармонической и совершенной любви людей на земле. На одном холме стояло дерево — очень высокая елка. Капли дождя собирались с ветвей на ствол, укрупнялись, перескакивали на изгибах ствола и часто погасали в густых светло-зеленых лишайниках, одевающих ствол. В самом низу дерево было изогнуто, и капли из-под лишайников тут брали прямую линию вниз, в спокойную лужу с пузырями. Кроме этого, и прямо с веток падали разные капли, по-разному звучали. На моих глазах маленькое озеро под деревом прорвало, поток под снегом понесся к дороге, ставшей теперь плотиной. Новорожденный поток был такой силы, что дорогу-плотину прорвало, и вода помчалась вниз по сорочьему царству к речке. Ольшаник у берега речки был затоплен, с каждой ветки в заводь падали капли и давали множество пузырей. И все эти пузыри, медленно двигаясь по заводи к потоку, вдруг там срывались и неслись по реке вместе с пеной. В тумане то и дело показывались, пролетая, какие- то птички, но я не мог определить, какие это. Птички на лету пищали, но за гулом реки я не мог понять их писка. Они садились вдали от реки на группу стоявших возле деревьев. Туда я направился узнать, какие это к нам гости так рано пожаловали из теплых краев. Под гул потока и музыку звонких капель я, как бывает это и при настоящей — человеческой — музыке, завертелся мыслью о себе, вокруг одного своего больного места, которое столько лет не может зажить... Это верченье мало-помалу привело меня к отчетливой мысли о начале человека: что это еще не человек, когда он, отдаваясь влечению к счастью, живет вместе с этими потоками, пузырями, птицами. Человек начинается в тот момент, когда он со всем этим расстается: тут первая ступень сознания. Так со ступеньки на ступеньку я начал, забывая все, восходить через боль свою к отвлеченному человеку. Я очнулся, услыхав песнь зяблика. Ушам своим не поверил, но скоро понял, что те птички, летевшие из тумана, те ранние гости были все зяблики. Тысячи зябликов все летели, все пели, садились на деревья и во множестве рассыпались по зяби, и я в первый раз понял, что слово «зяблик» происходит от зяби. Но самое главное при встрече с этими желанными птичками был страх, что, будь их поменьше, я, думаю о себе, очень возможно, и вовсе бы их пропустил. Я понял, что в этой моей отвлеченности было начало какого-то основного большого греха. Однако верно было и то, что зяблики после расставания мне были много милей: я чувствовал теперь их пронзительно ликующе. Эта любовная встреча моя явилась от горя разлуки. И вероятней всего это значит, что надо именно вернуться к себе самому, к собственной исходной мысли ». И только она выговорила свое «ку» по третьему разу, и только собрался я сказать свое «три»... Свое «три» я так и не сказал. Маловато вышло мне жить, но это не обидно, я достаточно жил, а вот обидно, что если эти два с чем-то года будешь все собираться для какого-нибудь большущего дела, и вот соберешься, начнешь, а там вдруг «кук! Так стоит ли собираться? Но, встав, бросил последний взгляд на березу, и сразу все расцвело в моей душе: эта чудесная упавшая береза для последней своей, для одной только нынешней весны раскрывает смолистые почки. И когда ветерок, даже самый ласковый, весенний, волновал воду и маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то они качались, стуча друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны — эолова арфа. Думал, в глазах это порябило — а это показался первый цветок. Допевают свои весенние песни соловьи, еще сохранились в затишных местах одуванчики, и, может быть, где-нибудь в сырости черной тени белеет ландыш. Соловьям помогать взялись бойкие летние птички, подкрапивники, и особенно хороша флейта иволги. Всюду беспокойная трескотня дроздов, и дятел очень устал искать живой корм для своих маленьких, присел вдали от них на суку просто отдохнуть. Вставай же, друг мой! Собери в пучок лучи своего счастья, будь смелей! Начинай борьбу, помогай солнцу! Вот слушай, и кукушка взялась тебе помогать. Гляди, лунь плывет над водой: это же не простой лунь, в это утро он первый и единственный; и вот сороки, сверкая росой, вышли на дорожку, — завтра так точно сверкать они уже не будут, — и день-то будет не тот, и эти сороки выйдут где-нибудь в другом месте. Это утро единственное, ни один человек его еще не видел на всем земном шаре: только видишь ты и твой неведомый друг. И десятки тысяч лет жили на земле люди, копили, передавая друг другу радость, чтобы ты пришел, поднял ее, собрал в пучки ее стрелы и обрадовался. Смелей же, смелей! Да, конечно, каждый, молодой и старый, встречая весну, должен думать, что, может быть, это его последняя весна и больше он к ней никогда не вернется. От этой мысли радость весны усиливается в сто тысяч раз, и каждая мелочь, зяблик какой-нибудь, даже слово, откуда-то прилетевшее, являются со своими собственними лицами, со своим особенным заявлением на право существования и участия и для них тоже в последней весне. Почти одновременно зацвела ранняя ива, и запел полным голосом певчий дрозд, и заволновалась поверхность прудов от лягушек, и наполнился вечерний воздух их разнообразными голосами. Землеройки гонялись перед вечером, и в своей стихии — в осиновой листве — были нам так же недоступны, как рыба в воде. Зеленеет трава — такая яркая среди серых кустов. Какие тропинки! Какая задумчивость, тишина! Кукушка начала куковать первого мая и теперь осмелела. Бормочет тетерев на вечерней заре. Звезды, как вербочки, распухают в прозрачных облаках. В темноте белеют березки. Растут сморчки. Осины выбросили свои серые червячки. Весенний ручей запоздал, не успел совсем сбежать и теперь струится по зеленой траве, и в ручей капает сок из поломанной ветки березы. Потом они вышли из воды и разбрелись по земле: вечером — что ни шаг, то лягушка. В эту теплую ночь лягушки тихонечко урчали, и даже те урчали, кто был недоволен судьбой: в такую- то ночь стало хорошо и недовольной лягушке, и она вышла из себя и, как все, заурчала. В это время распускалась черемуха, и кусты дикой смородины над самой водой позеленели. Тогда из какой-то речной печуры высунул голову и шевельнул усом своим первый рак. Зато расцвела бузина и под нею внизу — земляника. Некоторые бутоны ландышей тоже раскрылись, бурые листья осин стали нежно-зелеными, взошедший овес зелеными солдатиками расставился по черному полю. В болотах поднялась высоко осока, дала в темную бездну зеленую тень, по черной воде завертелись жучки-вертунки, полетели от одного зеленого острова осоки к другому голубые стрекозы. У Иллариона бывали «срывы, полосы, когда он не мог играть», но мысли о том, чтобы сдаться и закончить карьеру, даже не приходили в его голову. Автор даёт понять, что юноша не искал лёгкого пути в жизни. Он не жаловался на недуг, а пытался справляться с ним. Смех и мнение других людей не останавливали Иллариона. Примеры, дополняя друг друга, показывают, насколько сильно юноша хотел стать замечательным актёром: он тренировался, читая отрывки из литературных произведений, чтобы избавиться от заиканий, и старался стать лучшей версией себя, несмотря на чужое мнение. Автор убеждён, что сила воли и талант помогают преодолевать трудности на пути к цели. Человек, который упорно трудится, обязательно достигнет того, чего он желает. Я согласна с позицией автора. Откройте свой Мир! Инoгдa чeлoвeк кaжeтcя тeбe cвoим. А пoтoм пoнимaeшь — ты caм вcё. Война должна начаться со дня на день, и не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют, как ты полагаешь? Продолжите предложения: прекрасный день, один из тех дней, внимательно слушали то, что. Все в этом первом дне весны света было прекрасно, и мы провели его на охоте. Список вариантов заданий ВПР за 8 класс по русскому языку с ответами на 2023 год, инструкцией выполнения и оценки. Что касается сдачи внаем двух комнат, то и тут дело обстояло не лучше. В первый же день, как только наклеили на окна билетики, комнаты пришли нанимать молодожены: он — молодой военный врач, во всем совершенно новеньком и сияющем, она — пухлая блондиночка в ротонде на беличьем меху, в кокетливом капоре, с муфточкой на шнурке, ямочками на щеках и родинкой над ротиком, круглым, как черешня. Они оба до такой степени дышали счастьем, так нестерпимо блестели на их безымянных пальцах новенькие обручальные кольца девяносто шестой пробы, от них так благоухало цветочным мылом, кольдкремом, бриолином, вежеталем, духами Брокар и еще чем-то, — как показалось Пете, «новобрачным», — что квартира Бачей, с ее старыми обоями и дурно натертыми полами, сразу же показалась маленькой, бедной и темной. Пока молодожены осматривали комнаты, муж все время крепко держал жену под руку, как будто боялся, что она от него куда-нибудь убежит, а жена, прижимаясь к нему, с ужасом озиралась вокруг и громко восклицала, почти пела: — Мивый, это же савай! Это же настоящий савай! Здесь воняет куфней! Нет, нет, это нам совсем не подходит! И они поспешно ушли, причем военный врач нежно позванивал маленькими серебряными шпорами, а молодая жена брезгливо подбирала юбку и так осторожно ставила ножки, словно боялась запачкать свои маленькие новые ботинки. То есть по ночам сохранятся небольшие морозы. Например, в столичном регионе в марте по ночам минус 2-7 градусов, а днем ноль - плюс 5 градусов, - пояснила синоптик. При этом не исключены и более холодные дни, когда по ночам температура может понижаться до минус 15 градусов, и днем не достигать нулевой отметки, оставаясь на отрицательных значениях. В Ленинградской, Псковской и Новгородской областях немного холоднее, чем в центре. Днем минус 2 - плюс 3 градуса. При похолоданиях температура ночью может понижаться до минус 18 градусов. Мамину-Сибиряку 12 Начинающийся день сразу поражает меня. Неширокая речонка, розовеющая в лучах солнца, плещется у самых ног. Лёгкий ветерок едва колышет прибрежные кусты зеленеющей ракиты. На берегу расположилось несколько рыбаков, приехавших из ближайших сёл. На песчаной отмели, возле коряги, выброшенной когда-то ветром, сидит один из них. Снасть его незатейлива и надёжна. Он цепляет на крючок кусочек сырой раковой шейки и закидывает 2 наживку на середину реки. Грузик у него тяжелее обыкновенного. Он плавно и плотно ложится на дно, и вода хорошо его обтекает, не сдвигая с места. Закинув 3 удочки, рыболов в течение некоторого времени неотрывно смотрит на гибкий прутик, воткнутый в песок. И вот прутик начинает дёргаться и трястись. Вскоре на песке появляется несколько рыбёшек. Удивительное это увлечение — рыбалка! Солоухину 13 Солнце склонялось к западу и косыми лучами невыносимо жгло шею и щёки. Невозможно было дотронуться до раскалённых от жары краёв брички. Густая пыль поднималась по дороге, наполняя воздух. Не было ни малейшего ветерка, способного отнести её подальше. Впереди 2 медленно покачивался запылённый кузов кареты. Я не знал, куда деваться. Ни чёрное от пыли лицо Володи, дремавшего возле меня, ни движения спины Филиппа, ни длинная тень нашей брички, под косым углом бежавшая за нами, не доставляли мне развлечения. Всё мое внимание было обращено на тёмно-серые облака, прежде рассыпанные по небосклону. Они, приняв 3 зловещий вид, собирались в одну мрачную тучу. Изредка вдали погромыхивало. Это обстоятельство усиливало моё нетерпение скорее приехать на постоялый двор. Приближающаяся гроза вызывала у меня невыразимо тяжёлое чувство тоски. Толстому 14 Самые высокие горы Американского континента — Анды. Меняющиеся пейзажи этих гор, рассекающих континент с севера на юг, поразят любого. Здесь можно увидеть и непокорённые вершины, покрытые вечными снегами, и дымящиеся вулканы. На западе несёт волны и сверкает бирюзой Тихий океан, а на востоке раскинулись бесконечные джунгли, изрезанные паутиной серебряных рек. После однодневного пребывания в столице мы вылетаем в пропавший город инков. Напоминая 3 о древней цивилизации, стоят здесь глиняные домики и соломенные шалаши. Тропинка, вьющаяся вверх, местами исчезает, и мы боимся её потерять. Только через пять часов мы подходим к тяжёлым воротам и входим в крепость, находящуюся на горе. На многочисленных террасах, соединённых бесчисленными лестницами, располагается 2 поразительный каменный мир. Палкевичу 15 Я приехал в Казань, опустошённую и погорелую. По улицам города сиротливо торчали закоптелые дома без крыш. Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь, заковав 3 её наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и тёмной конурке с одним окошечком, загороженным железною решёткою. Такое начало не предвещало мне ничего доброго. Но я не терял ни бодрости, ни надежды. Я, впервые вкусив сладость молитвы, спокойно заснул. На другой день я был разбужен тюремным сторожем с объявлением, что меня приглашают 2 в комиссию. Два солдата повели меня через двор в комендантский дом, остановились в передней и впустили во внутренние комнаты. Пушкину 16 Утренний туман начинал слегка рассеиваться. Очертания деревьев, стоящих одиноко, стали проглядывать на общем фоне леса. В багровожёлтой кроне осины вывел незатейливую песенку рябчик. Осенний день размеренно вступал в свои права. Золото листвы поблёскивало в лучах сентябрьского солнца, не прекращавшего слепить глаза. Безоблачное, ярко-голубое небо просторно разлилось над осенним лесом. Лёгкий, неуловимый ветерок трепал листву берёз, подзадоривал и без того беспокойную листву густого осинника. Сорока с громким стрекотанием перелетела с сосняка через вырубку и, опустившись где-то там, продолжила суетливо оглашать своим гамом окрестность. В какое-то мгновение обострённый слух лесника уловил лёгкий шорох в еловых ветвях. Ели спустя секунду расступились, выпустив 3 на чистое место тонконогого лосёнка. Трушину 17 Раннее лето — пора цветения одуванчиков. Я снова 2 иду на любимую поляну, находящуюся недалеко от дома. Эта поляна полностью забрызгана ярко-жёлтыми пятнами распустившихся одуванчиков. И всё же наиболее красивы одуванчики, не успевшие превратиться в пушистые шары. Моё внимание привлекают не только цветы. Удивительное над головой небо. Размеренно плывущие по нему облака, кажется, зовут в дорогу, приглашают в удивительное путешествие в мир природы. Я соединяю взглядом голубое небо и жёлтое море одуванчиков и попадаю в сказку. Совсем по-другому смотрю я теперь и на природу, и на мир, и на себя. Мысленно рисуя 3 для себя место покоя, я слышу в нём только шорох травы и шёпот облаков. Таким миром невозможно не наслаждаться. Голивец 18 Чем дальше, тем лес становился гуще. И деревья поднимали свои мохнатые вершины выше и выше. Это был настоящий дремучий ельник, выстилавший горы на протяжении сотен вёрст. Здесь и снегу выпало больше. Под этой тяжестью сильно гнулись боковые ветви, протянувшиеся зелёными лапами к узкому просвету дороги. Сани катились под навесом ветвей, точно по тёмному коридору. Дорога повернула на полдень и забирала всё круче и круче, огибая 3 большие горы, теснившие её сильнее с каждым шагом вперёд. Прежнего дремучего леса уже не было. Он заметно редел, особенно по горам. Деревья с полуночной стороны были совсем голые. Ветер студёный их донимал. Бегут сани, стучит конское копыто о мёрзлую землю, мелькают 2 по сторонам хмурые деревья. Мамину-Сибиряку 19 Перед самым выходом в океан мы брали уголь в бухте лежавшего на море одинокого каменного островка. На этом островке был небольшой городок, построенный рыцарями крестоносцами, впоследствии служивший тайным пристанищем для морских пиратов, названный по-средневековому пышно и трескуче. И лежал он над самой бухтой, а вокруг простиралось море — , просторное, ослепительно синее, манящее, с яркими зайчиками, бегавшими по волнам. Над морем весь день дул с африканского берега упругий тёплый ветер, изредка пошевеливая 3 на кораблях кормовые флаги, а на берегу — перистые листья финиковых пальм. С парохода была видна набережная, освещённая солнцем. Городок был белый-белый, точно из сахара, весь в густейшей зелени апельсиновых садов, таинственный, потому что никто из нас не мог побывать в нём. Из всего экипажа на берег съезжает 2 всегда помощник капитана. Соколову-Микитову 20 Белую ночь мы встречаем в старинной келье монастыря на Соловках. Всюду тишина: во дворе монастыря и внутри келий. Всё, кажется, спит на острове, лишь одна белая ночь сияет. Очарованием пропитаны розовое небо на северо-западе, и пурпурные контуры дальних туч, вздымающихся за горизонтом, и жемчужные чешуйки лёгких облаков. Морской ветер, влетая 3 в окно, растекается 2 по келье пряным запахом водорослей. Нельзя не насладиться такой ночью! Тихо выходим. За воротами поворачиваем направо и идём сначала вдоль озера, а затем лесом — к морю. Чайки, похожие на нерастаявшие льдинки, спят на воде. Море как стекло. В его зеркальности отражены и клюквенная полоса на горизонте, и облака, и мокрые чёрные камни. То шинель зашивал редким солдатским стежком, то тихонько точил топор о гладкий, подобранный у дороги голыш, а то просто строгал большим самодельным складным ножом какую-нибудь чурку. Много таких предметов, выстроганных старшим сержантом Николаем Харитоновым, гуляло по рукам бойцов в роте сапёров. В первые дни войны Харитонов строил на подступах к Днепру бетонные укрепления. А когда немецкие танки прорвались из степи к великой реке, он оказался среди тех, кому поручили взорвать знаменитую Днепровскую плотину. Он видел, как стеганули в голубое небо зловещие облака взрывов. Он видел, как в это утро, не таясь, не отворачивая лиц, рыдали закалённые, мужественные люди, уничтожая лучшее создание своего ума и рук, чтобы не оставить его врагу. Строитель стал солдатом-сапёром. Проникая в маленькое окошко, вмазанное в стену за печкой, на которой мы спали, он золотым мечом пронзал полумрак под белёным потолком чистенькой хатки и упирался прямо мне в лицо. Как это часто бывает на военных ночлегах, проснувшись, не сразу поймёшь, где ты и как сюда попал. Потом вспомнился неудачный вчерашний полёт в липком мартовском тумане, белые дымки зенитных разрывов, развёртывавшихся над головой, растерзанное крыло самолёта, закушенная до крови губа и узкие остекленевшие от напряжения глаза лётчика в косом зеркальце, тяжёлый шлепок о снежную поляну… И вдруг — люди в грязных, замурзанных, но родных армейских полушубках и ушанках, бегущие по глубокому и талому снегу к обломкам нашей машины. И сразу слабость, сковавшая всё тело. Артиллеристы с чисто гвардейским гостеприимством поделились с гостями, свалившимися на них прямо с неба, своими запасами, перевязали, как умели, голову лётчику, разбитую при падении, отвели нас в какую-то лесную хатку и, сдав на попечение хозяйки, пожилой, дородной и статной женщины, простились с нами, обещав радировать в штаб фронта наши координаты. Они сделали для нас всё, что могли, так как с наступлением темноты полк самоходчиков должен был уже входить в прорыв. Мы с лётчиком отказались от ужина. Едва дождавшись, пока хозяйка постелет нам на печи душистой яровой соломы, тотчас же заснули. Вот что было вчера. Тяжёлый танк, ища брода через ручей, набрёл гусеницей на заложенную в снег мощную противотанковую мину-тарелку. Однако, по счастливой случайности, мина попала между шпор траков. Её зажало недостаточно сильно, и она не взорвалась. Вынуть же из-под гусениц мину, вмёрзшую в слежавшийся весенний снег и землю, казалось невозможным. Вот это-то дело и вызвался добровольно совершить Николай Харитонов. Он потребовал, чтобы все отошли подальше от танка, и начал действовать. Лёг на землю, сбросил рукавицы и ногтями очень осторожно стал потихоньку выгребать из-под гусеницы крепкий снег. Он проработал так четырнадцать часов. Харитонов нёс за ручку разряжённую мину-тарелку, бросил её у костра. И тут же упал без чувств на руки товарищей. Он сбросил и подложил под себя шинель, скинул ремень гимнастёрки. И всё же ему было жарко, он обливался потом. Промокшая от пота гимнастёрка сверху заиндевела, льнула и липла к телу. Сердце билось, как будто он поднимал невероятную тяжесть, дыхание перехватывало, перед глазами плыли круги. А он всего-навсего лежал ничком на земле и тихонько скрёб ногтями снег. Пальцы сапёра окостенели, их мучительно ломило.

Не люблю я вечное качанье её неопрятных листьев, неловко прицепленных к стеблям. Она бывает хороша лишь в летние вечера, когда вся листва её, облитая жёлтым багрянцем, блестит в лучах заходящего солнца. Или в ветреный день, когда она шумно лепечет или тихо шепчет что-то, струясь 3 на фоне ясного неба. Начинающийся день сразу поражает меня. Неширокая речонка, розовеющая в лучах солнца, плещется у самых ног. Лёгкий ветерок едва колышет прибрежные кусты зеленеющей ракиты. На берегу расположилось несколько рыбаков, приехавших из ближайших сёл. На песчаной отмели, возле коряги, выброшенной когда-то ветром, сидит один из них. Снасть его незатейлива и надёжна. Он цепляет на крючок кусочек сырой раковой шейки и закидывает 2 наживку на середину реки. Грузик у него тяжелее обыкновенного. Он плавно и плотно ложится на дно, и вода хорошо его обтекает, не сдвигая с места. Закинув 3 удочки, рыболов в течение некоторого времени неотрывно смотрит на гибкий прутик, воткнутый в песок. И вот прутик начинает дёргаться и трястись. Вскоре на песке появляется несколько рыбёшек. Удивительное это увлечение — рыбалка! Солоухину Каменные массивные ворота, распахиваясь 3 , вели на широкий двор, усыпанный, как в цирке, мелким жёлтым песочком. Сам дом выходил на двор двумя чистенькими подъездами. Между подъездами была устроена затянутая теперь вьющейся зеленью терраса. В глубине двора стояли крепкие хозяйственные постройки. Вдоль дома тянулась живая стена душистых акаций и сиреней, зелёной щёткой поднимавшихся из-за красивой чугунной решётки с изящными столбиками. Когда вы входите 2 в переднюю, вас охватывает та атмосфера довольства, которая стояла в этом доме испокон веку. Обе половины дома представляли ряд светлых уютных комнат с блестящими полами и свеженькими обоями. Потолки были расписаны пёстрыми узорами, и небольшие белые двери всегда блестели, точно они вчера были так выкрашены. Мамину-Сибиряку Раннее лето — пора цветения одуванчиков. Я снова 2 иду на любимую поляну, находящуюся недалеко от дома. Эта поляна полностью забрызгана ярко-жёлтыми пятнами распустившихся одуванчиков. И всё же наиболее красивы одуванчики, не успевшие превратиться в пушистые шары. Моё внимание привлекают не только цветы. Удивительное над головой небо. Размеренно плывущие по нему облака, кажется, зовут в дорогу, приглашают в удивительное путешествие в мир природы. Я соединяю взглядом голубое небо и жёлтое море одуванчиков и попадаю в сказку. Совсем по-другому смотрю я теперь и на природу, и на мир, и на себя. Мысленно рисуя 3 для себя место покоя, я слышу в нём только шорох травы и шёпот облаков. Таким миром невозможно не наслаждаться. Голивец Этот памятник стоит в Москве, в начале Тверского бульвара, на нем написаны стихи, и со всех четырех сторон к нему подымаются мраморные ступени. Поднявшись по этим ступеням к самому пьедесталу, старый музыкант обращался лицом на бульвар, к дальним Никитским воротам, и трогал смычком струны на скрипке. У памятника сейчас же собирались дети, прохожие, чтецы газет из местного киоска, — и все они умолкали в ожидании музыки, потому что музыка утешает людей, она обещает им счастье и славную жизнь. Футляр от своей скрипки музыкант клал на землю против памятника, он был закрыт, и в нём лежал кусок чёрного хлеба и яблоко, чтобы можно было поесть, когда захочется. Обыкновенно старик выходил играть под вечер, по первому сумраку. Для его музыки было полезней, чтоб в мире стало тише и темней. Платонову, 127 слов В стае в ту зиму ходила молодая волчица, не позабывшая ребячьих своих забав. Днём волки, свернувшись в клубки, дремали, а она вскакивала, кружилась, утаптывая снег, и будила стариков. Волки нехотя поднимались, тыкались в нее холодными носами, а она шутливо огрызалась, кусая их за ноги. Старые волчихи, свернувшись и не поднимая голов, поглядывали на молодую проказницу. Однажды ночью волчица поднялась и побежала в поле, а за ней, высунув языки, затряслись старики. Волчихи оставались лежать, потом и они побежали за стаей. Волки бежали по дороге, а за ними скользили, ломаясь на снегу, тени. Снег в лучах луны блестел алмазами. От деревни послышался звон бубенцов. Казалось, что зазвенели, покатившись по дороге, звёзды, упавшие с неба. Волки, завязая по брюхо, отошли в поле и легли, повернувшись мордами к деревне. Соколову-Микитову, 125 слов Всё: и день, и природа — великолепно. Солнце не печет, а только греет и окрашивает в бесконечно разнообразные цвета желтеющую и краснеющую зелень леса. Деревья сверху донизу унизаны разноцветными листьями: желтыми, оранжевыми, красноватыми и ярко-красными. Тихо кругом: в глубине леса, на поляне. Слышно лишь, как желтый лист, отделившись от ветки, уже не питающей его своими соками, падает и задевает другие листья, еще не упавшие, но уже пожелтевшие. Они устилают всю землю. Куда девались птицы, распевающие от зари до зари? Все прошло, замерло, как замирает этот шорох от падающего листа. Высоко-высоко в голубом небе длинной ломаной линией летят птицы. И птицы, и осенний говор природы, и грезы уходят в невозвратное прошлое. Мордовцеву, 109 слов Анды — самые высокие горы Американского континента, рассекающие его с севера на юг. Они поражают меняющимися пейзажами. Здесь увидишь непокорённые вершины, покрытые вечными снегами пики, дымящиеся вулканы. На западе сверкает бирюзой Тихий океан, на востоке восхищают бесконечные джунгли, изрезанные паутиной серебряных рек. После однодневного пребывания в столице Перу вылетаем в направлении пропавшего города инков. Доезжаем поездом до небольшого городка и пешком через эвкалиптовый лес добираемся до деревеньки. Глиняные домики и соломенные шалаши напоминают о древней цивилизации. Стараемся не потерять местами исчезающую тропинку, вьющуюся вверх. Вдали появляется загадочный город, расположившийся на скалистой вершине. Через пять часов подъёма проходим тяжёлые ворота и входим в крепость, находящуюся на горе. На многочисленных террасах, соединенных бесчисленными лестницами, располагается каменный мир с улицами, площадями. Древний город зачаровывает нас. Палкевичу, 121 слово Как хорошо лежать в зелёной траве на берегу реки. Над наезженной пыльной дорогой, над полями плывёт летнее солнце. Меня окружает безмерный, сверкающий разными красками мир. Вдыхаю аромат земли и растений и наблюдаю, как по коленчатым стебелькам высоких травинок неторопливо движутся 2 насекомые. Над головой качаются молочно-белые, золотые, синие цветы. Я прищуриваю глаза. Сказочным чудовищем с позолоченными крыльями проплывает надо мной пушистое облако. Мысленно пролетая над расстилавшейся подо мною землёй, мечтаю о будущих увлекательных путешествиях. С особенной силой тянет меня странствовать в дни прилёта птиц. Именно весной отправляюсь я в самые далёкие путешествия. И всегда уверен, что они непременно окажутся удачными и запоминающимися. Соколову-Микитову Белый просторный город, синее море. Над ними по неподвижному небу тихо плывёт горячее солнце. Слышны скрип деревянной эстакады, по которой медленно движется поезд, трепетание флагов, смешение наречий и языков. В конце эстакады, у мола, уходящего далеко в море, разгружается большой, только что прибывший из дальнего плавания белый пароход. Высокорослые матросы быстро бегают взад-вперёд по перекинутым с берега сходням. Я стою и смотрю на пароход, недавно переплывший океан, на старого кочегара , в синей куртке с засученными рукавами, стоящего над трапом. И, медленно поднимаясь 3 по скрипучему высокому трапу, ступаю 2 на чистую палубу. Как памятен мне этот день! Соколову-Микитову Утренний туман начинал слегка рассеиваться. Очертания деревьев, стоящих одиноко, стали проглядывать на общем фоне леса. В багрово-жёлтой кроне осины вывел незатейливую песенку рябчик. Осенний день размеренно вступал в свои права. Золото листвы поблёскивало в лучах сентябрьского солнца, не прекращавшего слепить глаза. Безоблачное, ярко-голубое небо просторно разлилось над осенним лесом. Лёгкий, неуловимый ветерок трепал листву берёз, подзадоривал и без того беспокойную листву густого осинника. Сорока с громким стрекотанием перелетела с сосняка через вырубку и, опустившись где-то там, продолжила суетливо оглашать своим гамом окрестность. В какое-то мгновение обострённый слух лесника уловил лёгкий шорох в еловых ветвях. Ели спустя секунду расступились, выпустив 3 на чистое место тонконогого лосёнка. Трушину Друзья детства, улыбнувшись 3 , пожали друг другу руки. Привалов с особенным удовольствием оглядывает 2 коренастую, немного сутуловатую фигуру Кости, широкое лицо с прищуренными глазами, окладистой русой бородой. Через длинную гостиную с низким потолком и узкими окнами они прошли в кабинет Бахарева — квадратную угловую комнату, выходившую стеклянной дверью в столовую. Обстановка кабинета была самая деловая. Рабочий громадный стол занимал середину комнаты. У окна помещался верстак, в углу — токарный станок. Несколько шкафов занимали всю внутреннюю стену. Между печью и окном стоял старинный диван, обтянутый кожей. На письменном столе, кроме бумаг и конторских книг, кучей лежали свёрнутые трубочкой планы и чертежи, части деревянной модели, образчики железных руд, пробы чугуна и железа и ещё множество других предметов, имевших специально заводское значение. Мамину-Сибиряку Благодаря леснику Николаю Матвеичу я выучил название гор, которые были видны нам. Ближайшая гора, тянувшаяся невысокой грядой, называлась Пугиной. За ней островерхой шапкой поднималась красавица Шульпиха. Вправо от неё виднелось Седло. Всё это я запоминал с жадностью, потому что мне открывался неведомый, таинственный горный мир. Оттуда лесник приносил дичь, там же зимой в горных быстрых речонках ловил налимов, приносил их обыкновенно в мешке. Они замерзали, свернувшись 3 кольцом. В Сибири хозяйки делают пироги, запекая в тесте мороженую рыбу. Итак, лесник для меня являлся неиссякаемым источником всевозможных знаний, каких нельзя добыть ни из одной книжки. Мамину-Сибиряку Уже под самым Ржевом совершил Николай Харитонов подвиг, утвердивший за ним славу не только в полку, но и в дивизии. Тяжёлый танк, ища брода через ручей, набрёл гусеницей на заложенную в снег мощную противотанковую мину-тарелку. Однако, по счастливой случайности, мина попала между шпор траков. Её зажало недостаточно сильно, и она не взорвалась. Вынуть же из-под гусениц мину, вмёрзшую в слежавшийся весенний снег и землю, казалось невозможным. Вот это-то дело и вызвался добровольно совершить Николай Харитонов. Он потребовал, чтобы все отошли подальше от танка, и начал действовать. Лёг на землю, сбросил рукавицы и ногтями очень осторожно стал потихоньку выгребать из-под гусеницы крепкий снег. Он проработал так четырнадцать часов. Харитонов нёс за ручку разряжённую мину-тарелку, бросил её у костра. И тут же упал без чувств на руки товарищей. Полевому, 126 слов Тих и ласков теплый летний вечер. Ни утомительного зноя, ни духоты в спокойном воздухе. Ничто не нарушает спокойствия вечера. Изредка легкий ветерок прошумит над землей, повеет в лицо неожиданной прохладой. Тогда поднимается неясный шелест в листве деревьев. Наклонившись друг к другу, о чем-то неведомом зашепчут они между собой и снова затихнут. Куда ни кинешь взор, всё радостно встречает вечернюю прохладу. Еще не спустились на землю сумерки, а в небе уже одна за другой незаметно появляются бледные звезды, еще не успевшие разгореться. Как хорош этот прекрасный вечер! Вскоре сумерки становятся как-то гуще, заметнее. На темном небе непрерывно начинают вспыхивать новые звезды, манящие к себе. Как хотелось бы полететь к звездам! Смотришь на них и мечтаешь о том чудесном времени, когда весь звездный мир будет освоен человеком. Ветром раздувало пламя костра.

Первый канал: Новости

Антимайдан Крым , Антимайдан Украина У нас многие военнослужащие лет по десять-пятнадцать стоят в очереди на жилье, военная ипотека. За то беженцам из Херсона раздали жилищные сертификаты на покупку жилья, ну это ладно. Самое интересное в этой истории, что большинство из получивших эти сертификаты по Украинскому паспорту, сразу же продали эту недвижимость, а с вырученными деньгами уехали в третью страну или через третью страну назад в Украину. Здорово, правда?

Скажу больше, у них есть целые инструкции, как получить все льготы, обмонуть Россию и бежать в ридну Украину. Просто бюрократы отсыпают по 4-5 миллионов украинским патриотам и потенциальным диверсантам.

Рисунки на школьную тему. Школьные картинки для детей начальной школы. Кошка в постели.

Котик в кровати. Кот развалился на кровати. Смешной кот на кровати. Хватит ждать пора действовать. Не жди действуй.

Действуй сейчас цитаты. Действуй сейчас. Работаю как лошадь. Лошадь откинула копыта. Смешные стихи про работу.

Стишок про работу смешной. Как определить время глагола 4 класс. Глаголы настоящего прошедшего и будущего времени. Глаголы настоящего и будущего времени. Как определить время глагола в русском языке.

Полезные советы утром. Правильное начало дня. Утренние советы. С чего начать день. С приходом осени сразу не увидишь маленький.

С приходом осени сразу не увидишь маленький желтый или. С приходом осени сразу не увидишь маленький желтый или оранжевый. Осень подкрадывается незаметно порой сразу и не увидишь. Деньги пришли. Деньги Мем.

Мемы про деньги. Открытки про зарплату. Язык народа вечный лучший. Язык народа вечный лучший никогда. Язык народа вечный лучший никогда неувядающий.

Стих Некрасова на Волге. Стих Некрасова на Волге 5 класс. Стихотворение Волга Волга Некрасов. Стихи Некрасова бурлаки на Волге. Презентация как все начиналось.

Ты помнишь как всё начиналось всё было впервые и вновь. Грустные цитаты про порезы. Причины не резать себя. Шайла Стайлз медсестра. Порноактриса Феникс Мари 2020.

Чиво Мем. Чего блять фото прикол. Мем чего блять девушка. Чего блять Мем картинка. Больше не занимайся юмором.

Я посмеялся но не сильно не занимайся юмором Мем. Я поржал но не сильно не занимайся юмором. Не занимайся юмором Мем. Сижу в машине ГАИ он молчит и я молчу. Правила в японских школах.

Средняя школа в Японии. Японские классы в школе. Правила школы в Японии. Анекдотов net развлекательный портал anekdotov. Я посмеялся но не сильно не занимайся юмором.

Мемы палец вверх. Проснулся в 6 утра. Вставать утром. Ранний подъем утром. Завтра опять вставать в шесть утра.

Расставьте пропущенные знаки препинания.

Грузик у него тяжелее обыкновенного. Он плавно и плотно ложится на дно, и вода хорошо его обтекает, не сдвигая с места. Закинув 3 удочки, рыболов в течение некоторого времени неотрывно смотрит на гибкий прутик, воткнутый в песок. И вот прутик начинает дёргаться и трястись.

Вскоре на песке появляется несколько рыбёшек. Отмечаем те характеристики, которые касаются всего предложения. Предложение повествовательное, невосклицательное, сложное, союзное, сложносочинённое ССП , состоит из двух простых, соединённых противительным союзом А. Синтаксический разбор предложения в тексте Чтобы сделать синтаксический разбор предложений в тексте, введите текст в текстовое поле и нажмите кнопку разобрать. Как программа делает разбор предложений?

А сейчас НИКТО из заводчан, например, не может позволить купить себе жилье, ибо цены взлетели до 4-х миллионов за маленькую двушку. А снять жилье в Армянске стоит теперь тысяч в 15-20 за месяц, а то и больше. Ещё, например, гражданам России в статусе сироты жилье нельзя продавать в течение пяти лет. Справедливо разве?

У меня друг - сирота был, погиб в бою в день начала СВО. Так государство забрало эту квартиру и не отдали его семье.

Начинающий день сразу поражает меня неширокая речонка

Результаты хранятся в истории 7 дней. Разметка результатов: красным цветом обозначаются ненужные знаки препинания. В этот день жертв трагедии ежегодно вспоминают во всем мире. расскажет, как произошла катастрофа, как развивались события после нее и как сейчас живет зона отчуждения. Райан Холидей начинает с рассказа в начале отрывка о том, как король управлял королевством людей, которые немного подросли в правах. Текст день наступил. Начинающий день сразу поражает меня. Мамину-Сибиряку 12 Начинающийся день сразу поражает меня. Начинающийся день сразу.

Начинающий день сразу

Ели спустя секунду расступились, выпустив 3 на чистое место тонконогого лосёнка. Трушину 17 Раннее лето — пора цветения одуванчиков. Я снова 2 иду на любимую поляну, находящуюся недалеко от дома. Эта поляна полностью забрызгана ярко-жёлтыми пятнами распустившихся одуванчиков. И всё же наиболее красивы одуванчики, не успевшие превратиться в пушистые шары. Моё внимание привлекают не только цветы. Удивительное над головой небо.

Размеренно плывущие по нему облака, кажется, зовут в дорогу, приглашают в удивительное путешествие в мир природы. Я соединяю взглядом голубое небо и жёлтое море одуванчиков и попадаю в сказку. Совсем по-другому смотрю я теперь и на природу, и на мир, и на себя. Мысленно рисуя 3 для себя место покоя, я слышу в нём только шорох травы и шёпот облаков. Таким миром невозможно не наслаждаться. Голивец 18 Чем дальше, тем лес становился гуще.

И деревья поднимали свои мохнатые вершины выше и выше. Это был настоящий дремучий ельник, выстилавший горы на протяжении сотен вёрст. Здесь и снегу выпало больше. Под этой тяжестью сильно гнулись боковые ветви, протянувшиеся зелёными лапами к узкому просвету дороги. Сани катились под навесом ветвей, точно по тёмному коридору. Дорога повернула на полдень и забирала всё круче и круче, огибая 3 большие горы, теснившие её сильнее с каждым шагом вперёд.

Прежнего дремучего леса уже не было. Он заметно редел, особенно по горам. Деревья с полуночной стороны были совсем голые. Ветер студёный их донимал. Бегут сани, стучит конское копыто о мёрзлую землю, мелькают 2 по сторонам хмурые деревья. Мамину-Сибиряку 19 Перед самым выходом в океан мы брали уголь в бухте лежавшего на море одинокого каменного островка.

На этом островке был небольшой городок, построенный рыцарями крестоносцами, впоследствии служивший тайным пристанищем для морских пиратов, названный по-средневековому пышно и трескуче. И лежал он над самой бухтой, а вокруг простиралось море — , просторное, ослепительно синее, манящее, с яркими зайчиками, бегавшими по волнам. Над морем весь день дул с африканского берега упругий тёплый ветер, изредка пошевеливая 3 на кораблях кормовые флаги, а на берегу — перистые листья финиковых пальм. С парохода была видна набережная, освещённая солнцем. Городок был белый-белый, точно из сахара, весь в густейшей зелени апельсиновых садов, таинственный, потому что никто из нас не мог побывать в нём. Из всего экипажа на берег съезжает 2 всегда помощник капитана.

Соколову-Микитову 20 Белую ночь мы встречаем в старинной келье монастыря на Соловках. Всюду тишина: во дворе монастыря и внутри келий. Всё, кажется, спит на острове, лишь одна белая ночь сияет. Очарованием пропитаны розовое небо на северо-западе, и пурпурные контуры дальних туч, вздымающихся за горизонтом, и жемчужные чешуйки лёгких облаков. Морской ветер, влетая 3 в окно, растекается 2 по келье пряным запахом водорослей. Нельзя не насладиться такой ночью!

Тихо выходим. За воротами поворачиваем направо и идём сначала вдоль озера, а затем лесом — к морю. Чайки, похожие на нерастаявшие льдинки, спят на воде. Море как стекло. В его зеркальности отражены и клюквенная полоса на горизонте, и облака, и мокрые чёрные камни. То шинель зашивал редким солдатским стежком, то тихонько точил топор о гладкий, подобранный у дороги голыш, а то просто строгал большим самодельным складным ножом какую-нибудь чурку.

Много таких предметов, выстроганных старшим сержантом Николаем Харитоновым, гуляло по рукам бойцов в роте сапёров. В первые дни войны Харитонов строил на подступах к Днепру бетонные укрепления. А когда немецкие танки прорвались из степи к великой реке, он оказался среди тех, кому поручили взорвать знаменитую Днепровскую плотину. Он видел, как стеганули в голубое небо зловещие облака взрывов. Он видел, как в это утро, не таясь, не отворачивая лиц, рыдали закалённые, мужественные люди, уничтожая лучшее создание своего ума и рук, чтобы не оставить его врагу. Строитель стал солдатом-сапёром.

Проникая в маленькое окошко, вмазанное в стену за печкой, на которой мы спали, он золотым мечом пронзал полумрак под белёным потолком чистенькой хатки и упирался прямо мне в лицо. Как это часто бывает на военных ночлегах, проснувшись, не сразу поймёшь, где ты и как сюда попал. Потом вспомнился неудачный вчерашний полёт в липком мартовском тумане, белые дымки зенитных разрывов, развёртывавшихся над головой, растерзанное крыло самолёта, закушенная до крови губа и узкие остекленевшие от напряжения глаза лётчика в косом зеркальце, тяжёлый шлепок о снежную поляну… И вдруг — люди в грязных, замурзанных, но родных армейских полушубках и ушанках, бегущие по глубокому и талому снегу к обломкам нашей машины. И сразу слабость, сковавшая всё тело. Артиллеристы с чисто гвардейским гостеприимством поделились с гостями, свалившимися на них прямо с неба, своими запасами, перевязали, как умели, голову лётчику, разбитую при падении, отвели нас в какую-то лесную хатку и, сдав на попечение хозяйки, пожилой, дородной и статной женщины, простились с нами, обещав радировать в штаб фронта наши координаты. Они сделали для нас всё, что могли, так как с наступлением темноты полк самоходчиков должен был уже входить в прорыв.

Мы с лётчиком отказались от ужина. Едва дождавшись, пока хозяйка постелет нам на печи душистой яровой соломы, тотчас же заснули. Вот что было вчера. Тяжёлый танк, ища брода через ручей, набрёл гусеницей на заложенную в снег мощную противотанковую мину-тарелку. Однако, по счастливой случайности, мина попала между шпор траков. Её зажало недостаточно сильно, и она не взорвалась.

Вынуть же из-под гусениц мину, вмёрзшую в слежавшийся весенний снег и землю, казалось невозможным. Вот это-то дело и вызвался добровольно совершить Николай Харитонов. Он потребовал, чтобы все отошли подальше от танка, и начал действовать. Лёг на землю, сбросил рукавицы и ногтями очень осторожно стал потихоньку выгребать из-под гусеницы крепкий снег. Он проработал так четырнадцать часов. Харитонов нёс за ручку разряжённую мину-тарелку, бросил её у костра.

И тут же упал без чувств на руки товарищей. Он сбросил и подложил под себя шинель, скинул ремень гимнастёрки. И всё же ему было жарко, он обливался потом. Промокшая от пота гимнастёрка сверху заиндевела, льнула и липла к телу. Сердце билось, как будто он поднимал невероятную тяжесть, дыхание перехватывало, перед глазами плыли круги. А он всего-навсего лежал ничком на земле и тихонько скрёб ногтями снег.

Пальцы сапёра окостенели, их мучительно ломило. Когда руки совсем теряли чувствительность, он отогревал их подмышками, засовывал под рубаху, а потом опять окапывал снег у мины. Уже стихла метель, облака затянули небо, пропали звёзды и лес зашумел протяжно, добродушно, по-весеннему тревожно и звонко, когда у костра увидели, что из-под горы медленно, шатаясь из стороны в сторону, поднимается человек в наброшенной на плечи шинели. Поднявшись по этим ступеням к самому пьедесталу, старый музыкант обращался лицом на бульвар, к дальним Никитским воротам, и трогал смычком струны на скрипке. У памятника сейчас же собирались дети, прохожие, чтецы газет из местного киоска, — и все они умолкали в ожидании музыки, потому что музыка утешает людей, она обещает им счастье и славную жизнь. Футляр от своей скрипки музыкант клал на землю против памятника, он был закрыт, и в нём лежал кусок чёрного хлеба и яблоко, чтобы можно было поесть, когда захочется.

И вдруг нам стало страшно. Мы остановились и положили носилки на землю. Андрей взял Лешку за руку. Он держал ее и смотрел на меня. Лешка не двигался. Я не поверил.

Я медленно опустился перед Лешкой и взял его за руку. Она была послушной и мягкой и уже не пульсировала. Мы поднялись одновременно. Мы не кричали и не плакали. Мы стояли караулом с обеих сторон возле Лешки и молчали. Я смотрел в ту сторону, где спал город, и я думал о том, что сегодня нам придется отправить Лешкиной матери телеграмму; которая сразу, одним ударом, собьет ее с ног, а через несколько дней придет письмо от Лешки.

И она много раз будет приниматься за него, прежде чем дочитает до конца. Я помню все, помню до боли ярко и точно все мелкие линии подробностей, но я не помню сейчас, кто из нас первый лег рядом с Лешкой. Мы лежали на земле, сдавив его между собой, крепко-накрепко. Рядом всхлипывала река. Луна, вытаращив свой единственный глаз, не отводила от нас взгляда. Слезливо мигали звезды.

А мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, трое друзей, приехавших в Сибирь строить коммунизм. Потом стало холодно, и я растолкал Андрея. Мы бережно, не говоря ни слова, подняли носилки и пошли. Впереди Андрей, позади я. Я неожиданно вспомнил о том, что еще забыл спросить Лешку, будут ли знать при коммунизме о тех, чьи имена не вписаны на зданиях заводов и электростанций, кто так навсегда и остался незаметным. Мне во что бы то ни стало захотелось узнать, вспомнят ли при коммунизме о Лешке, который жил на свете немногим больше семнадцати лет и строил его всего два с половиной месяца.

Она разжигает там костер и часами молча сидит перед ним. Накипи белого зимнего ветра пенятся вокруг нее, а ей мерещится хриплое дыхание собак и замершие, прищуренные глаза, ищущие мушку. Волны весеннего обмелевшего ветра плещутся возле нее, но она отворачивается от них, чтобы брызги с дальних гор не попали ей в лицо. Шорохи летних вечерних ветров кружат возле нее, но она плохо слышит их голоса и молчит, перебирая глазами неровные ряды хребтов, уходящих вверх по Кара-Бурени в далекую Туву. Ветры, ветры, ветры… Но это не ее ветры. Она уже отдышала своими, отходила по ним, и то, что им суждено было с ней сделать, они сделали добросовестно.

Теперь другие люди разжигают в тайге костры и прокладывают тропы по снегу и камням, и это за ними гоняются ветры, раскручиваясь, как пружины. Там, где нет человека, нет и ветров — они рождаются из нашего дыхания, когда мы поднимаемся в гору и нашим легким не хватает воздуха. Поэтому она не верит ветрам, дующим ей в лицо, — они летят к другим, а на нее наталкиваются случайно и тут же, спохватившись, бросаются дальше. Это чужие ветры, а все ее собственные, родившиеся на дальних и близких тропах, остались в ней самой и стучат, как второе сердце. Одного сердца на восемьдесят трудных таежных лет ей бы, пожалуй, не хватило. В ее представлении год — это замкнутый круг, в котором левая нижняя часть занята зимой, а левая верхняя — весной.

Дальше, как и следует по порядку, идут лето и осень. Вот так и кружатся годы над человеком с их ветрами, снегами, дождями, накладывая на него, как на дерево, с каждым кругом свое кольцо. Только у человека, как ей казалось, эти кольца не расширяются, а сужаются. Они становятся все меньше и меньше, пока не кончается нить, и тогда, как затянутая петля, в самом их центре получается только точка. Однажды она попыталась расчертить свою жизнь по этой схеме. Тонкой, заостренной на конце палкой она проводила на снегу один круг так близко возле другого, что они почти сливались.

Ей не казалось это плутовством или обманом: с ее годами происходило то же самое. Каждую осень она уходила в тайгу, и все шло по раз и навсегда заведенному порядку — на ее лице прибавлялись морщины, в горах прибавлялись тропы, в жизни прибавлялись годы. Морщины разрисовали ее лицо, как карту, на которой все меньше и меньше остается белых пятен, тропы, как нити, сшивали горы, а годы, как раны, делали ее тело все тяжелей и болезненней. Но она не смогла бы охать над ним в кровати и каждую осень уходила в тайгу. Это была счастливая минута, но ветер легко уносил ее дальше, а к ней приносил и новые минуты и новые заботы. Провожая первые и развязывая, как узлы, вторые, она не всегда чувствовала между ними кровное, извечное родство, но так или иначе ей приходилось ощущать тяжесть времени, потому что весь свой груз оно приносило к ней.

Потом приходила весна, и она уезжала в оленье стадо. Она — теперь телятница — завидовала тому, как быстро он осваивается в этом мире. Его сразу же приходилось привязывать к длинной жерди, лежащей на земле, чтобы он, повинуясь зову своих диких предков, не ушел в тайгу. А он рвался в лес, не понимая того, что потом пятнадцать-двадцать лет своих будет вытаптывать тропы, вбивая копытами в землю камни. Ей было грустно думать об этом, но она вспомнила костры на снегу и ветры, с хозяйской суровостью ведущие счет горам. Все это без оленей потеряло бы для нее всякий смысл.

У оленя, как и у человека, тоже, наверное, есть свои ветры, и то, что предназначается ему как жалость, быть может, стало бы для него гордостью. Если считать его только вьючным животным, то и себя тогда придется принимать всего лишь за погонщика. А в тайге гордость необходима так же, как спички и хлеб. Против месяцев одиночества и их тяжести приходится выставлять свое оружие. Горы для человека постороннего, не привыкшего к ним, сливаются только в длинные и утомительные подъемы. Она родилась в горах, и они стали для нее тем же, чем город для горожанина.

Горы напоминают ей юрты, в которых еще совсем недавно жили тофалары. В горах трудно, но то, что каждую осень она уходила на промысел и каждую весну уезжала в стадо, не прошло бесследно. По ее тропам идут теперь люди, знающие, как строить города. И это к ним летят сейчас ветры. А ее годы кружатся все быстрей и быстрей. Тогда на снегу она проводила один круг так близко возле другого, что они почти сливались.

Она никого не обманывала: человек, занятый всю жизнь одним и тем же делом, плохо запоминает повороты своих лет. Все они, как старые знакомые тропы, уводили ее в тайгу. Не напрягая памяти, она едва ли вспомнила бы более четырех-пяти самых значительных событий. А все остальное где-то потерялось. Но был в ее жизни один год, который настолько не походил на все остальные, что выбивался из обычных представлений о времени. Теперь, вспомнив о нем, она остановилась и задумалась, так и не доведя кольцо до конца.

Изобразить его в виде обычного круга ей казалось несправедливым. В тот памятный год ее, как одну из лучших охотниц колхоза, повезли в Москву. Сначала у нее было такое впечатление, будто человека здесь ставят с ног на голову и в таком положении показывают ему самые диковинные вещи. Этот мир был для нее сказкой, которую ей раньше никто не рассказывал. Насколько внимательно следят за каждым человеком горы, настолько город делает все возможное, чтобы не замечать его и показывать самого себя. Быть может, она могла бы на это обидеться, но, плохо осознанное, это чувство оставалось на задворках ее внимания и никак не могло пробиться ближе из-за громадной очереди новых впечатлений.

Они были по-городскому расторопнее и, без всяких объяснений и извинений, заполнили ее всю, не подпуская к ней больше никого из посторонних. Но самое главное случилось в тот день, когда она встала в очередь в Мавзолей. О Ленине она узнала уже после его смерти, и он долго оставался в ее представлении громадным, необыкновенной силы человеком, который в лохматой папахе и с поднятой саблей в руке мчится в бой. Ей казалось, что никакой другой человек не смог бы победить царя. Со временем ей пришлось изменить свое представление о нем, и все-таки она не до конца верила портретам Ленина: ей все казалось, что люди путают его с кем-то другим, тоже, быть может, очень уважаемым и мудрым человеком, который живет сам по себе. Когда ее пригласили в школу и попросили рассказать ребятишкам о старых недобрых временах, она поднялась, долго молчала, словно собираясь с мыслями, и наконец тихо, с чувством сказала: — Ленин хорошо думали и хорошо делали.

Теперь ребятишкам ладно стало и старикам ладно стало. Она подняла голову и прислушалась, но никто ничего не сказал, и тогда она решительно, словно поставив точку, добавила: — Вот… Это означало, что не надо много говорить о том, что для человека свято и неоспоримо. Из нехитрого жизненного опыта она знала: всякие излишества тем и вредны, что от них, как от головокружения, земля вертится сразу во все стороны. И вот теперь она идет к Ленину. Медленно и осторожно, словно боясь разбудить спящего, движется молчаливая очередь. Это молчание сотен людей кажется глубоким и сильным, будто специально для него отведена вся Красная площадь.

Сама она испытывает новое, неведомое ей в горах чувство: а правда ли, что это случится, неужели ничто не помешает и через час, через полтора она увидит Ленина. Дом у него хороший, — думает она. За последние годы всякое проявление заботы она привыкла связывать с колхозом, и даже город, поколебавший многие ее представления о мироустройстве, так и остался для нее большим колхозом, председателем которого очень долго был Ленин. Она знает, что значит хороший председатель. Когда его нет, то колхоз — как богатая тайга, в которой позволяют промышлять браконьерам. На следующий год там ничего не будет.

Но дальше думать об этом уже поздно. Она вдруг замечает, что люди впереди нее, чтобы замедлить шаги, начинают ставить шире ноги. Она воспринимает это как некий обряд, который можно и не исполнять. Видно, шаманы раньше были всюду. И она останавливается, чтобы лучше рассмотреть Ленина. Ее легонько подталкивают, но она, не оборачиваясь, с досадой говорит: — Ты иди, я, однако, маленько побуду.

Мне шибко сказать надо. Ей кажется, что Ленин совсем незаметно кивает ей головой. Видно, за долгие годы ему надоели длинные бессловесные очереди, и теперь он рад случаю поговорить с человеком, который пришел к нему не из любопытства, а по делу. Правда, оно не слишком важное и с успехом могло бы решиться где-то в другом месте, но она, как паспорт, все-таки принесла его сюда. И снова ей кажется, что Ленин опять кивает головой: мол, знаю, это совсем маленькая народность в Саянах, которой раньше предрекали вымирание. Она смотрит на задумчивое, загруженное заботами лицо Ленина и, кивая сама себе, говорит: — Ты, однако, себя береги.

Ты один, ты не давай из себя много человек делать. После этого, заторопившись, она выходит. Ей кажется, что большой и непонятный город теперь стал ей ближе, словно она приобщилась к одному из его таинств. Она поняла, что тот, у кого она только что побывала, — это не бог, на которого молятся, а друг, благодарность к которому бьется вместе с сердцем. И это совсем не плохо, если человек не всегда чувствует работу своего сердца. Значит, оно нормальное и здоровое.

С тех пор прошло много лет. Говорят, что для каждого человека время имеет свой рисунок. Для поэта оно — еще не написанное, самое лучшее стихотворение, для матери — ее совсем уже взрослые дети. Это понятно: мы ждем от будущего то, чего нам не хватает в настоящем. Но для нее с тех пор как она вернулась из Москвы, время постепенно стало терять свою роковую силу, которой она его раньше наделяла. Случилось что-то непонятное: оно обрело реальность и спустилось со своих заоблачных высот на землю к человеку.

Теперь она, уходя на промысел, почти физически ощущала каждый день, и он, как сума, стал для нее тем, что необходимо наполнить чем-то полезным и ценным. И если раньше ей казалось, что человек, не поспевая, гонится за временем, а оно, не обращая на него внимания, все крутится и крутится, то сейчас они идут рядом только потому, что человек помогает времени не отстать. Что-то случилось. Наверное, самым величайшим ученым был тот, кто рядом с одним человеком открыл другого, который ведет за собой время. И этим ученым был для нее Ленин. Недавно из Москвы вернулся ее сын.

Теперь это проще — сел и полетел. Когда он кончил рассказывать обо всем, что видел и слышал, она позвала его на улицу и там, как великую тайну, шепотом спросила: — А скажи, Ленин не постарел? Ее сын, не понимая, забормотал: — Что? Что ты говоришь? Он, опешив, замотал головой: нет, нет, все такой же. И она успокоилась.

Все правильно: он, победивший время, стал сильнее его. Она снова и снова выходит на солнечный день, и солнце без труда высвечивает спокойное и мудрое лицо старухи, постигшей смысл жизни. Ее гладят весенние ветры… Вокруг нее кипят зимние ветры… А потом улетают дальше. Это уже не ее ветры. Шли годы, и на глобус все больше и больше оседала пыль, — она завалила весь земной шар, как еще один вид атмосферных осадков, сквозь которые с трудом проступали его голубая и коричневая окраски: по Нилу и Амазонке текли теперь мутные, грязные воды, над Кордильерами и Кавказом постоянно висели серые туманы. Волга почти совсем пересохла, а на равнинные, плодородные прежде земли всюду наступали пески.

То, что раньше было параллелями и меридианами, теперь напоминало морщины — старческие морщины вдоль и поперек лица, которое многое повидало, совершив не одно кругосветное путешествие. Книжный шкаф стоял у высокого окна, настолько высокого, что оно доходило до самого Северного полюса — до Северного полюса маленького глобуса, забытого на книжном шкафу. Только окно и скрашивало существование глобуса: в него была видна широкая городская улица, на которую падали снега и дожди и по которой, сменяя друг друга, уходили и возвращались времена года. Весной вдоль тротуаров рядами стояли зеленые и большеголовые, одинаково подстриженные, как суворовцы, тополя; летом улицу заливало солнце, которое прерывали только короткие ночи и короткие дожди; осень, добрая и чуть грустная, была похожа на лоточницу на углу, продающую фрукты, а зиму, словно опасный перекресток, люди торопились пересечь чуть ли не бегом. Глобус, этот маленький макет Земли, старался во всем подражать планете: когда по комнате ходили и книжный шкаф вздрагивал от шагов мелкой дрожью, глобус медленно вращался вокруг своей оси, стараясь быть верным хотя бы во временах года — летом в окно выглядывала Африка, знойный полдень Земли, а весной — Южная Америка. Он вращался очень медленно и осторожно, словно боясь, как бы на книжный шкаф не вытекла какая-нибудь небольшая река Европы или не сорвался и не утонул в Тихом океане какой-нибудь одинокий остров.

Глобус не имел права потерять ни одной капли воды и ни одной частицы земли, он был крохотным шариком, сотворенным по образу и подобию планеты, шариком, на котором должна быть видна каждая родинка. Шли годы, а он все стоял и стоял на книжном шкафу и, словно в зеркало с тысячекратным уменьшением, смотрел в окно. Казалось, он видел самого себя — все было то же самое, только в других измерениях. Прошлое, стекая вниз, образовало подставку, на которой глобус обрел устойчивость, а будущее застыло внутри — как неоткрытое, загадочное вещество. Со временем подставка становилась все больше и больше, а глобус, будто шар, из которого неслышно выходит воздух, постепенно сжимался. Всякая жизнь — это песочные часы, которых перед нами нет: прожитое стекает вниз, будущее остается наверху, а то, что проходит через узенькое горлышко между двумя колбами, — это и есть настоящее — вот оно уже упало, повинуясь закону земного притяжения.

Узенькое-узенькое горлышко, способное пропускать лишь песчинки, но это горлышко песочных часов и песчинки падают, падают, а мы по своим ходикам и будильникам определяем только время суток — время обеда, время сна, время работы. Хозяин комнаты, тот самый человек, который когда-то мальчишкой учил по глобусу географию, заводил будильник всегда на одно и то же время, чтобы перед работой успеть послушать утренние последние известия. Он включал радиоприемник, искал нужную ему волну, и в комнате, как в центре земного шара, раздавались голоса из самых разных стран и с разных континентов. Диктор называл страны — казалось, что это не диктор, а сама планета Земля объясняет маленькому глобусу, стоящему на книжном шкафу, что случилось на ее территории, что случилось на его территории за последние сутки. Человек ходил по комнате, из радиоприемника звучали голоса, и глобус вздрагивал от шагов и голосов — от тревожных шагов и тревожных голосов. Потом человек уходил на работу, а глобус, опершись на подставку, застывал перед окном: солнце поднималось и опускалось, дни, как спички, вспыхивали и гасли, и люди торопились туда и обратно: человеку всегда приходится возвращаться — домой, на работу, к исходным рубежам, к своей нулевой отметке.

Человек возвращался, снова включал радиоприемник и слушал вечерние известия. Земля, как роженица, страдала от боли и мечтала о счастье, и все это доносилось сюда, в небольшую комнату, по которой тревожными шагами ходил человек и где на книжном шкафу стоял маленький глобус. Но однажды человек стал искать на книжном шкафу какую-то книгу и увидел глобус. Рассказ Баранкин, будь человеком - Валерий Медведев Кому нужна мораль в любви? Мораль — выдумка слабых, жалобный стон неудачников. Для этого всегда нужен ещё кто-то.

Никогда не следует мельчить то, что начал делать с размахом.

Говорят о 115-й бригаде, которая бросила позиции, но её должна была менять 100-я бригада: она так же слабо подготовлена. Разгром элитных подразделений — плохой знак для противника. Кстати, под Красногоровкой похожая ситуация, пусть и не такая сильная, но потенциал для развала участка высок. С той стороны есть снарядный голод, но нет голода дронов. Люди зарабатывают деньги: децентрализованные сборщики, мини-фабрики.

Снасть его незатейлива и надёжна. Он цепляет на крючок кусочек сырой раковой шейки и закидывает наживку на середину реки. Грузик у него тяжелее обыкновенного. Он плавно и плотно ложится на дно, и вода хорошо его обтекает, не сдвигая с места.

Закинув удочки, рыболов в течение некоторого времени неотрывно смотрит на гибкий прутик, воткнутый в песок. И вот прутик начинает дёргаться и трястись. Вскоре на песке появляется несколько рыбёшек.

Реактор не должен был работать в ту ночь. Однако его отключение перенесли на 9 часов позже, в связи с предстоящим празднованием 1 Мая. В электричестве нуждались для завершения производственного плана. Остановить реактор была задача другой смены, которая была к этому не подготовлена. Два взрыва прогремели в 1:24 по местному времени. Исследования показали, что системы безопасности были отключены или выведены из строя еще до первого взрыва.

Радиоактивный пар вместе с водородом разрушили крышку реактора весом в 1,2 тыс. Если первый взрыв относят к химическому, то второй точно был ядерным, с выходом 0,3 килотонн. Очевидцы также сходятся в показаниях: за первым взрывом последовало красное пламя, а за вторым — голубое. Однако населению в 50 тыс.

Начинающийся день сразу поражает меня неширокая речонка

Синтаксический разбор предложения схема. Анализ предложения. Синтаксический разбор придаточного предложения. Брат Селин Дион. Маленький негритенок Дебюсси Ноты. Вольная а. Дебюсси лебедь Ноты. Слова песни. Прекрасное далеко Текс.

Тексты песен. Иллюстрации счастье. Позитивные иллюстрации. Радоваться жизни иллюстрации. Позитивные рисунки. О чем ты мечтаешь о пальто. Ничего я тогда не понимал надо было судить не по словам а по делам. Я снова маленький текст.

Таблетки противозачаточные после месячных. Таблетки противозачаточные вызывают месячные. Гормональные препараты при отсутствии месячных. Выпила гормональную таблетку на второй день месячных. Сообщение не пиши мне больше. Не отвечает на сообщения. Почему не пишешь мне. Когда тебе не пишут.

Мемы с людьми. Обратись к бешеному. Нормальный парень. Очень интересный мужчина. Не надо так картинка. Не надо так Мем девочка. Мем не надо так шаблон. Надо делать так.

Мем с фотографией и девушкой. Мемы про девушек. Мем парень и девушка. Сутки по часам. День вечер ночь по часам. Время суток по часам. Сутки по времени. Стихи про постель.

Страсть между мужчиной и женщиной. Стих просыпаться в одной постели. Страстные сцены любви. Телевизор Sony KV-29ls30. Stm32f401 mb1136. Голосистые жаворонка прил. Скворец прилетел диктант. Выше нос.

Открытка выше нос. Афоризмы про нос. Не грусти выше нос. Бездельничает с удовольствием. Бездельничаю на кровати. Поржать утром. Картинки бездельничать с удовольствием. Пропущенные буквы в словах.

Упражнение 2. Прочитайте пословицы вставляя пропущенные буквы. Матрас Васе. Язык народа лучший никогда. Язык народа никогда не увядающий. Язык народа лучший никогда не увядающий гдз. Русский язык 6 класс 405. Первоклашки картинки.

Он заметно редел, особенно по горам. Деревья с полуночной стороны были совсем голые. Ветер студёный их донимал. Бегут сани, стучит конское копыто о мёрзлую землю, мелькают 2 по сторонам хмурые деревья. Мамину-Сибиряку 19 Перед самым выходом в океан мы брали уголь в бухте лежавшего на море одинокого каменного островка. На этом островке был небольшой городок, построенный рыцарями крестоносцами, впоследствии служивший тайным пристанищем для морских пиратов, названный по-средневековому пышно и трескуче.

И лежал он над самой бухтой, а вокруг простиралось море — , просторное, ослепительно синее, манящее, с яркими зайчиками, бегавшими по волнам. Над морем весь день дул с африканского берега упругий тёплый ветер, изредка пошевеливая 3 на кораблях кормовые флаги, а на берегу — перистые листья финиковых пальм. С парохода была видна набережная, освещённая солнцем. Городок был белый-белый, точно из сахара, весь в густейшей зелени апельсиновых садов, таинственный, потому что никто из нас не мог побывать в нём. Из всего экипажа на берег съезжает 2 всегда помощник капитана. Соколову-Микитову 20 Белую ночь мы встречаем в старинной келье монастыря на Соловках.

Всюду тишина: во дворе монастыря и внутри келий. Всё, кажется, спит на острове, лишь одна белая ночь сияет. Очарованием пропитаны розовое небо на северо-западе, и пурпурные контуры дальних туч, вздымающихся за горизонтом, и жемчужные чешуйки лёгких облаков. Морской ветер, влетая 3 в окно, растекается 2 по келье пряным запахом водорослей. Нельзя не насладиться такой ночью! Тихо выходим.

За воротами поворачиваем направо и идём сначала вдоль озера, а затем лесом — к морю. Чайки, похожие на нерастаявшие льдинки, спят на воде. Море как стекло. В его зеркальности отражены и клюквенная полоса на горизонте, и облака, и мокрые чёрные камни. То шинель зашивал редким солдатским стежком, то тихонько точил топор о гладкий, подобранный у дороги голыш, а то просто строгал большим самодельным складным ножом какую-нибудь чурку. Много таких предметов, выстроганных старшим сержантом Николаем Харитоновым, гуляло по рукам бойцов в роте сапёров.

В первые дни войны Харитонов строил на подступах к Днепру бетонные укрепления. А когда немецкие танки прорвались из степи к великой реке, он оказался среди тех, кому поручили взорвать знаменитую Днепровскую плотину. Он видел, как стеганули в голубое небо зловещие облака взрывов. Он видел, как в это утро, не таясь, не отворачивая лиц, рыдали закалённые, мужественные люди, уничтожая лучшее создание своего ума и рук, чтобы не оставить его врагу. Строитель стал солдатом-сапёром. Проникая в маленькое окошко, вмазанное в стену за печкой, на которой мы спали, он золотым мечом пронзал полумрак под белёным потолком чистенькой хатки и упирался прямо мне в лицо.

Как это часто бывает на военных ночлегах, проснувшись, не сразу поймёшь, где ты и как сюда попал. Потом вспомнился неудачный вчерашний полёт в липком мартовском тумане, белые дымки зенитных разрывов, развёртывавшихся над головой, растерзанное крыло самолёта, закушенная до крови губа и узкие остекленевшие от напряжения глаза лётчика в косом зеркальце, тяжёлый шлепок о снежную поляну… И вдруг — люди в грязных, замурзанных, но родных армейских полушубках и ушанках, бегущие по глубокому и талому снегу к обломкам нашей машины. И сразу слабость, сковавшая всё тело. Артиллеристы с чисто гвардейским гостеприимством поделились с гостями, свалившимися на них прямо с неба, своими запасами, перевязали, как умели, голову лётчику, разбитую при падении, отвели нас в какую-то лесную хатку и, сдав на попечение хозяйки, пожилой, дородной и статной женщины, простились с нами, обещав радировать в штаб фронта наши координаты. Они сделали для нас всё, что могли, так как с наступлением темноты полк самоходчиков должен был уже входить в прорыв. Мы с лётчиком отказались от ужина.

Едва дождавшись, пока хозяйка постелет нам на печи душистой яровой соломы, тотчас же заснули. Вот что было вчера. Тяжёлый танк, ища брода через ручей, набрёл гусеницей на заложенную в снег мощную противотанковую мину-тарелку. Однако, по счастливой случайности, мина попала между шпор траков. Её зажало недостаточно сильно, и она не взорвалась. Вынуть же из-под гусениц мину, вмёрзшую в слежавшийся весенний снег и землю, казалось невозможным.

Вот это-то дело и вызвался добровольно совершить Николай Харитонов. Он потребовал, чтобы все отошли подальше от танка, и начал действовать. Лёг на землю, сбросил рукавицы и ногтями очень осторожно стал потихоньку выгребать из-под гусеницы крепкий снег. Он проработал так четырнадцать часов. Харитонов нёс за ручку разряжённую мину-тарелку, бросил её у костра. И тут же упал без чувств на руки товарищей.

Он сбросил и подложил под себя шинель, скинул ремень гимнастёрки. И всё же ему было жарко, он обливался потом. Промокшая от пота гимнастёрка сверху заиндевела, льнула и липла к телу. Сердце билось, как будто он поднимал невероятную тяжесть, дыхание перехватывало, перед глазами плыли круги. А он всего-навсего лежал ничком на земле и тихонько скрёб ногтями снег. Пальцы сапёра окостенели, их мучительно ломило.

Когда руки совсем теряли чувствительность, он отогревал их подмышками, засовывал под рубаху, а потом опять окапывал снег у мины. Уже стихла метель, облака затянули небо, пропали звёзды и лес зашумел протяжно, добродушно, по-весеннему тревожно и звонко, когда у костра увидели, что из-под горы медленно, шатаясь из стороны в сторону, поднимается человек в наброшенной на плечи шинели. Поднявшись по этим ступеням к самому пьедесталу, старый музыкант обращался лицом на бульвар, к дальним Никитским воротам, и трогал смычком струны на скрипке. У памятника сейчас же собирались дети, прохожие, чтецы газет из местного киоска, — и все они умолкали в ожидании музыки, потому что музыка утешает людей, она обещает им счастье и славную жизнь. Футляр от своей скрипки музыкант клал на землю против памятника, он был закрыт, и в нём лежал кусок чёрного хлеба и яблоко, чтобы можно было поесть, когда захочется. И вдруг нам стало страшно.

Мы остановились и положили носилки на землю. Андрей взял Лешку за руку. Он держал ее и смотрел на меня. Лешка не двигался. Я не поверил. Я медленно опустился перед Лешкой и взял его за руку.

Она была послушной и мягкой и уже не пульсировала. Мы поднялись одновременно. Мы не кричали и не плакали. Мы стояли караулом с обеих сторон возле Лешки и молчали. Я смотрел в ту сторону, где спал город, и я думал о том, что сегодня нам придется отправить Лешкиной матери телеграмму; которая сразу, одним ударом, собьет ее с ног, а через несколько дней придет письмо от Лешки. И она много раз будет приниматься за него, прежде чем дочитает до конца.

Я помню все, помню до боли ярко и точно все мелкие линии подробностей, но я не помню сейчас, кто из нас первый лег рядом с Лешкой. Мы лежали на земле, сдавив его между собой, крепко-накрепко. Рядом всхлипывала река. Луна, вытаращив свой единственный глаз, не отводила от нас взгляда. Слезливо мигали звезды. А мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, трое друзей, приехавших в Сибирь строить коммунизм.

Потом стало холодно, и я растолкал Андрея. Мы бережно, не говоря ни слова, подняли носилки и пошли. Впереди Андрей, позади я. Я неожиданно вспомнил о том, что еще забыл спросить Лешку, будут ли знать при коммунизме о тех, чьи имена не вписаны на зданиях заводов и электростанций, кто так навсегда и остался незаметным. Мне во что бы то ни стало захотелось узнать, вспомнят ли при коммунизме о Лешке, который жил на свете немногим больше семнадцати лет и строил его всего два с половиной месяца. Она разжигает там костер и часами молча сидит перед ним.

Накипи белого зимнего ветра пенятся вокруг нее, а ей мерещится хриплое дыхание собак и замершие, прищуренные глаза, ищущие мушку. Волны весеннего обмелевшего ветра плещутся возле нее, но она отворачивается от них, чтобы брызги с дальних гор не попали ей в лицо. Шорохи летних вечерних ветров кружат возле нее, но она плохо слышит их голоса и молчит, перебирая глазами неровные ряды хребтов, уходящих вверх по Кара-Бурени в далекую Туву. Ветры, ветры, ветры… Но это не ее ветры. Она уже отдышала своими, отходила по ним, и то, что им суждено было с ней сделать, они сделали добросовестно. Теперь другие люди разжигают в тайге костры и прокладывают тропы по снегу и камням, и это за ними гоняются ветры, раскручиваясь, как пружины.

Там, где нет человека, нет и ветров — они рождаются из нашего дыхания, когда мы поднимаемся в гору и нашим легким не хватает воздуха. Поэтому она не верит ветрам, дующим ей в лицо, — они летят к другим, а на нее наталкиваются случайно и тут же, спохватившись, бросаются дальше. Это чужие ветры, а все ее собственные, родившиеся на дальних и близких тропах, остались в ней самой и стучат, как второе сердце. Одного сердца на восемьдесят трудных таежных лет ей бы, пожалуй, не хватило. В ее представлении год — это замкнутый круг, в котором левая нижняя часть занята зимой, а левая верхняя — весной. Дальше, как и следует по порядку, идут лето и осень.

Вот так и кружатся годы над человеком с их ветрами, снегами, дождями, накладывая на него, как на дерево, с каждым кругом свое кольцо. Только у человека, как ей казалось, эти кольца не расширяются, а сужаются. Они становятся все меньше и меньше, пока не кончается нить, и тогда, как затянутая петля, в самом их центре получается только точка. Однажды она попыталась расчертить свою жизнь по этой схеме. Тонкой, заостренной на конце палкой она проводила на снегу один круг так близко возле другого, что они почти сливались. Ей не казалось это плутовством или обманом: с ее годами происходило то же самое.

Каждую осень она уходила в тайгу, и все шло по раз и навсегда заведенному порядку — на ее лице прибавлялись морщины, в горах прибавлялись тропы, в жизни прибавлялись годы. Морщины разрисовали ее лицо, как карту, на которой все меньше и меньше остается белых пятен, тропы, как нити, сшивали горы, а годы, как раны, делали ее тело все тяжелей и болезненней. Но она не смогла бы охать над ним в кровати и каждую осень уходила в тайгу. Это была счастливая минута, но ветер легко уносил ее дальше, а к ней приносил и новые минуты и новые заботы. Провожая первые и развязывая, как узлы, вторые, она не всегда чувствовала между ними кровное, извечное родство, но так или иначе ей приходилось ощущать тяжесть времени, потому что весь свой груз оно приносило к ней. Потом приходила весна, и она уезжала в оленье стадо.

Она — теперь телятница — завидовала тому, как быстро он осваивается в этом мире. Его сразу же приходилось привязывать к длинной жерди, лежащей на земле, чтобы он, повинуясь зову своих диких предков, не ушел в тайгу. А он рвался в лес, не понимая того, что потом пятнадцать-двадцать лет своих будет вытаптывать тропы, вбивая копытами в землю камни. Ей было грустно думать об этом, но она вспомнила костры на снегу и ветры, с хозяйской суровостью ведущие счет горам. Все это без оленей потеряло бы для нее всякий смысл. У оленя, как и у человека, тоже, наверное, есть свои ветры, и то, что предназначается ему как жалость, быть может, стало бы для него гордостью.

Если считать его только вьючным животным, то и себя тогда придется принимать всего лишь за погонщика. А в тайге гордость необходима так же, как спички и хлеб. Против месяцев одиночества и их тяжести приходится выставлять свое оружие. Горы для человека постороннего, не привыкшего к ним, сливаются только в длинные и утомительные подъемы. Она родилась в горах, и они стали для нее тем же, чем город для горожанина. Горы напоминают ей юрты, в которых еще совсем недавно жили тофалары.

В горах трудно, но то, что каждую осень она уходила на промысел и каждую весну уезжала в стадо, не прошло бесследно. По ее тропам идут теперь люди, знающие, как строить города. И это к ним летят сейчас ветры. А ее годы кружатся все быстрей и быстрей. Тогда на снегу она проводила один круг так близко возле другого, что они почти сливались. Она никого не обманывала: человек, занятый всю жизнь одним и тем же делом, плохо запоминает повороты своих лет.

Все они, как старые знакомые тропы, уводили ее в тайгу. Не напрягая памяти, она едва ли вспомнила бы более четырех-пяти самых значительных событий. А все остальное где-то потерялось. Но был в ее жизни один год, который настолько не походил на все остальные, что выбивался из обычных представлений о времени. Теперь, вспомнив о нем, она остановилась и задумалась, так и не доведя кольцо до конца. Изобразить его в виде обычного круга ей казалось несправедливым.

В тот памятный год ее, как одну из лучших охотниц колхоза, повезли в Москву. Сначала у нее было такое впечатление, будто человека здесь ставят с ног на голову и в таком положении показывают ему самые диковинные вещи. Этот мир был для нее сказкой, которую ей раньше никто не рассказывал. Насколько внимательно следят за каждым человеком горы, настолько город делает все возможное, чтобы не замечать его и показывать самого себя. Быть может, она могла бы на это обидеться, но, плохо осознанное, это чувство оставалось на задворках ее внимания и никак не могло пробиться ближе из-за громадной очереди новых впечатлений. Они были по-городскому расторопнее и, без всяких объяснений и извинений, заполнили ее всю, не подпуская к ней больше никого из посторонних.

Но самое главное случилось в тот день, когда она встала в очередь в Мавзолей. О Ленине она узнала уже после его смерти, и он долго оставался в ее представлении громадным, необыкновенной силы человеком, который в лохматой папахе и с поднятой саблей в руке мчится в бой. Ей казалось, что никакой другой человек не смог бы победить царя. Со временем ей пришлось изменить свое представление о нем, и все-таки она не до конца верила портретам Ленина: ей все казалось, что люди путают его с кем-то другим, тоже, быть может, очень уважаемым и мудрым человеком, который живет сам по себе. Когда ее пригласили в школу и попросили рассказать ребятишкам о старых недобрых временах, она поднялась, долго молчала, словно собираясь с мыслями, и наконец тихо, с чувством сказала: — Ленин хорошо думали и хорошо делали. Теперь ребятишкам ладно стало и старикам ладно стало.

Она подняла голову и прислушалась, но никто ничего не сказал, и тогда она решительно, словно поставив точку, добавила: — Вот… Это означало, что не надо много говорить о том, что для человека свято и неоспоримо. Из нехитрого жизненного опыта она знала: всякие излишества тем и вредны, что от них, как от головокружения, земля вертится сразу во все стороны. И вот теперь она идет к Ленину. Медленно и осторожно, словно боясь разбудить спящего, движется молчаливая очередь. Это молчание сотен людей кажется глубоким и сильным, будто специально для него отведена вся Красная площадь. Сама она испытывает новое, неведомое ей в горах чувство: а правда ли, что это случится, неужели ничто не помешает и через час, через полтора она увидит Ленина.

Дом у него хороший, — думает она. За последние годы всякое проявление заботы она привыкла связывать с колхозом, и даже город, поколебавший многие ее представления о мироустройстве, так и остался для нее большим колхозом, председателем которого очень долго был Ленин. Она знает, что значит хороший председатель. Когда его нет, то колхоз — как богатая тайга, в которой позволяют промышлять браконьерам. На следующий год там ничего не будет. Но дальше думать об этом уже поздно.

Она вдруг замечает, что люди впереди нее, чтобы замедлить шаги, начинают ставить шире ноги. Она воспринимает это как некий обряд, который можно и не исполнять. Видно, шаманы раньше были всюду. И она останавливается, чтобы лучше рассмотреть Ленина. Ее легонько подталкивают, но она, не оборачиваясь, с досадой говорит: — Ты иди, я, однако, маленько побуду. Мне шибко сказать надо.

Ей кажется, что Ленин совсем незаметно кивает ей головой. Видно, за долгие годы ему надоели длинные бессловесные очереди, и теперь он рад случаю поговорить с человеком, который пришел к нему не из любопытства, а по делу. Правда, оно не слишком важное и с успехом могло бы решиться где-то в другом месте, но она, как паспорт, все-таки принесла его сюда. И снова ей кажется, что Ленин опять кивает головой: мол, знаю, это совсем маленькая народность в Саянах, которой раньше предрекали вымирание. Она смотрит на задумчивое, загруженное заботами лицо Ленина и, кивая сама себе, говорит: — Ты, однако, себя береги. Ты один, ты не давай из себя много человек делать.

После этого, заторопившись, она выходит. Ей кажется, что большой и непонятный город теперь стал ей ближе, словно она приобщилась к одному из его таинств. Она поняла, что тот, у кого она только что побывала, — это не бог, на которого молятся, а друг, благодарность к которому бьется вместе с сердцем. И это совсем не плохо, если человек не всегда чувствует работу своего сердца. Значит, оно нормальное и здоровое. С тех пор прошло много лет.

Говорят, что для каждого человека время имеет свой рисунок. Для поэта оно — еще не написанное, самое лучшее стихотворение, для матери — ее совсем уже взрослые дети. Это понятно: мы ждем от будущего то, чего нам не хватает в настоящем. Но для нее с тех пор как она вернулась из Москвы, время постепенно стало терять свою роковую силу, которой она его раньше наделяла. Случилось что-то непонятное: оно обрело реальность и спустилось со своих заоблачных высот на землю к человеку. Теперь она, уходя на промысел, почти физически ощущала каждый день, и он, как сума, стал для нее тем, что необходимо наполнить чем-то полезным и ценным.

И если раньше ей казалось, что человек, не поспевая, гонится за временем, а оно, не обращая на него внимания, все крутится и крутится, то сейчас они идут рядом только потому, что человек помогает времени не отстать. Что-то случилось. Наверное, самым величайшим ученым был тот, кто рядом с одним человеком открыл другого, который ведет за собой время. И этим ученым был для нее Ленин. Недавно из Москвы вернулся ее сын. Теперь это проще — сел и полетел.

Когда он кончил рассказывать обо всем, что видел и слышал, она позвала его на улицу и там, как великую тайну, шепотом спросила: — А скажи, Ленин не постарел? Ее сын, не понимая, забормотал: — Что? Что ты говоришь? Он, опешив, замотал головой: нет, нет, все такой же. И она успокоилась. Все правильно: он, победивший время, стал сильнее его.

Она снова и снова выходит на солнечный день, и солнце без труда высвечивает спокойное и мудрое лицо старухи, постигшей смысл жизни. Ее гладят весенние ветры… Вокруг нее кипят зимние ветры… А потом улетают дальше. Это уже не ее ветры. Шли годы, и на глобус все больше и больше оседала пыль, — она завалила весь земной шар, как еще один вид атмосферных осадков, сквозь которые с трудом проступали его голубая и коричневая окраски: по Нилу и Амазонке текли теперь мутные, грязные воды, над Кордильерами и Кавказом постоянно висели серые туманы. Волга почти совсем пересохла, а на равнинные, плодородные прежде земли всюду наступали пески. То, что раньше было параллелями и меридианами, теперь напоминало морщины — старческие морщины вдоль и поперек лица, которое многое повидало, совершив не одно кругосветное путешествие.

Книжный шкаф стоял у высокого окна, настолько высокого, что оно доходило до самого Северного полюса — до Северного полюса маленького глобуса, забытого на книжном шкафу. Только окно и скрашивало существование глобуса: в него была видна широкая городская улица, на которую падали снега и дожди и по которой, сменяя друг друга, уходили и возвращались времена года. Весной вдоль тротуаров рядами стояли зеленые и большеголовые, одинаково подстриженные, как суворовцы, тополя; летом улицу заливало солнце, которое прерывали только короткие ночи и короткие дожди; осень, добрая и чуть грустная, была похожа на лоточницу на углу, продающую фрукты, а зиму, словно опасный перекресток, люди торопились пересечь чуть ли не бегом. Глобус, этот маленький макет Земли, старался во всем подражать планете: когда по комнате ходили и книжный шкаф вздрагивал от шагов мелкой дрожью, глобус медленно вращался вокруг своей оси, стараясь быть верным хотя бы во временах года — летом в окно выглядывала Африка, знойный полдень Земли, а весной — Южная Америка. Он вращался очень медленно и осторожно, словно боясь, как бы на книжный шкаф не вытекла какая-нибудь небольшая река Европы или не сорвался и не утонул в Тихом океане какой-нибудь одинокий остров. Глобус не имел права потерять ни одной капли воды и ни одной частицы земли, он был крохотным шариком, сотворенным по образу и подобию планеты, шариком, на котором должна быть видна каждая родинка.

Шли годы, а он все стоял и стоял на книжном шкафу и, словно в зеркало с тысячекратным уменьшением, смотрел в окно. Казалось, он видел самого себя — все было то же самое, только в других измерениях. Прошлое, стекая вниз, образовало подставку, на которой глобус обрел устойчивость, а будущее застыло внутри — как неоткрытое, загадочное вещество. Со временем подставка становилась все больше и больше, а глобус, будто шар, из которого неслышно выходит воздух, постепенно сжимался. Всякая жизнь — это песочные часы, которых перед нами нет: прожитое стекает вниз, будущее остается наверху, а то, что проходит через узенькое горлышко между двумя колбами, — это и есть настоящее — вот оно уже упало, повинуясь закону земного притяжения. Узенькое-узенькое горлышко, способное пропускать лишь песчинки, но это горлышко песочных часов и песчинки падают, падают, а мы по своим ходикам и будильникам определяем только время суток — время обеда, время сна, время работы.

Хозяин комнаты, тот самый человек, который когда-то мальчишкой учил по глобусу географию, заводил будильник всегда на одно и то же время, чтобы перед работой успеть послушать утренние последние известия. Он включал радиоприемник, искал нужную ему волну, и в комнате, как в центре земного шара, раздавались голоса из самых разных стран и с разных континентов. Диктор называл страны — казалось, что это не диктор, а сама планета Земля объясняет маленькому глобусу, стоящему на книжном шкафу, что случилось на ее территории, что случилось на его территории за последние сутки. Человек ходил по комнате, из радиоприемника звучали голоса, и глобус вздрагивал от шагов и голосов — от тревожных шагов и тревожных голосов. Потом человек уходил на работу, а глобус, опершись на подставку, застывал перед окном: солнце поднималось и опускалось, дни, как спички, вспыхивали и гасли, и люди торопились туда и обратно: человеку всегда приходится возвращаться — домой, на работу, к исходным рубежам, к своей нулевой отметке. Человек возвращался, снова включал радиоприемник и слушал вечерние известия.

Земля, как роженица, страдала от боли и мечтала о счастье, и все это доносилось сюда, в небольшую комнату, по которой тревожными шагами ходил человек и где на книжном шкафу стоял маленький глобус. Но однажды человек стал искать на книжном шкафу какую-то книгу и увидел глобус. Рассказ Баранкин, будь человеком - Валерий Медведев Кому нужна мораль в любви? Мораль — выдумка слабых, жалобный стон неудачников. Для этого всегда нужен ещё кто-то. Никогда не следует мельчить то, что начал делать с размахом.

Странно, как много человек думает, когда он в пути. И как мало, когда возвращается. Кто объясняется, тот уже оправдывается. Определённость никогда не причиняет боли. Боль причиняет лишь всякое «до» и «после». Велик человек в своих намерениях, да слаб в их осуществлении.

С книгами вообще странная штука: с годами они становятся все важней. Конечно, они не способны заменить все, но проникают в тебя глубже, чем что-либо иное. От оскорбления еще можно защититься, от сострадания никак. Старое, как мир, заурядное ночное отчаяние — накатывает вместе с темнотой и с ней же исчезает. Стар лишь тот, кто уже ничего не чувствует. Что бы там с вами ни стряслось — не переживайте.

На свете не так уж много вещей, из-за которых стоит переживать. Ночь — она все преувеличивает. Любовь, Жоан, это не тихая заводь, чтобы млеть над своим отражением. В ней бывают свои приливы и отливы. Свои бури, осьминоги, остовы затонувших кораблей и ушедшие под воду города, ящики с золотом и жемчужины. Жемчужины, правда, очень глубоко.

Самое невероятное приключение в наши дни — это спокойная, тихая, мирная жизнь. Какие странные пути выбирает иногда чувство, которое мы зовём любовью...

Последствия чернобыльской катастрофы в цифрах 600 тыс.

Общее число пострадавших приближено к 10 млн человек, из них только 3,2 — в Украине. Чернобыль сейчас На загрязненных территориях сейчас проживают около 5 млн человек. Саму чернобыльскую зону отчуждения охраняют стражи правопорядка.

Также она стала модным туристическим объектом. Каждый год там бывает более 50 тыс. Существует проект, на который рассчитывают власти — строительство на месте станции хранилища отработанного ядерного топлива для Европы.

Новый саркофаг даст возможность безопасно хранить отходы до 100 лет. Самое важное - в нашем Telegram-канале Смотрите также.

Указанная информация охраняется в соответствии с законодательством РФ и международными соглашениями. Частичное цитирование возможно только при условии гиперссылки на iz. Сайт функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации.

РИА Новости

За то беженцам из Херсона раздали жилищные сертификаты на покупку жилья, ну это ладно. Самое интересное в этой истории, что большинство из получивших эти сертификаты по Украинскому паспорту, сразу же продали эту недвижимость, а с вырученными деньгами уехали в третью страну или через третью страну назад в Украину. Здорово, правда? Скажу больше, у них есть целые инструкции, как получить все льготы, обмонуть Россию и бежать в ридну Украину. Просто бюрократы отсыпают по 4-5 миллионов украинским патриотам и потенциальным диверсантам. Ничего не обычного.

Надеваешь защитный костюм, выбираешь биту или молоток — и вперед. Громить и разрушать можно все вокруг. Каждый месяц посетители разбивают приблизительно 15 тысяч бутылок... Между тем в кубанском "Парке тигров" разговоры о переезде сюда Амура считают беспредметными.

Программу по размножению зоопарковских тигров курирует Московский зоопарк. Только он может сказать, исключали Амура из программы или нет... Парад в честь освобождения Ленинграда провели на Дворцовой площади. Механизированную колонну возглавил танк Т-34. В параде приняли участие артиллерийские установки и реактивные системы залпового огня "Торнадо". Несмотря на мороз, периметр площади был заполнен желающими увидеть шествие... Делимся кадрами из природного заказника "Лебединый" , расположенного в алтайских предгорьях. Заказник создали в 1970-е годы, чтобы сохранить единственную на Алтае зимовку лебедей-кликунов. Здесь находятся незамерзающие озера.

Покрыться льдом воде не дают теплые ключи, которые бьют со дна... Цель этого международного дня — повышение осведомлённости о раке как об одном из самых страшных заболеваний современной цивилизации, привлечение внимания к предотвращению, выявлению и лечению этой болезни. В преддверии 4 февраля газета Дейли Мейл опубликовала советы известного в Великобритании врача-онколога Далглиша по профилактике рака. Доктор Далглиш считает, что очень важным средством профилактики онкологических заболеваний является защита организма от воспалительных процессов... Здесь производят практически все российские кинофильмы, телесериалы и видеопродукцию. Предлагаем вам отправиться на виртуальную экскурсию по этой киностудии. Датой образования "Мосфильма" считается 30 января 1924 года — день премьеры первого снятого на студии полнометражного фильма "На крыльях ввысь" Бориса Михина.

Изречение про проигрыш. Достойное поражение цитаты.

Принять поражение. Цитаты успешных людей. Высказывания про неудачи. Высказывания про проигрыш. Прочти отрывок из. Размышляю о материальном. Размышления на тему сила окружения. Общество разрушается с себя. Может ли инфаркт пройти незаметно.

Юра красавчик. Юра мемы. Прикольные картинки про Юру. Юра картинки прикольные. Камеры на ВПР. Стихи текст. Стихи с автором. Стихотворение там есть такие слова. Читаем стихи.

Статусы про бессовестных людей. Высказывания и о людях говне. Высказывания о дерьме в людях. Цитаты про дерьмовых мужчин. Портрет Верочки Мамонтовой. Девочка с персиками портрет в. Книга стихов. Открой стихи. Стихи из книг.

Ты когда-нибудь чувствовал что тебе не хватает. Жизнь по сути очень простая штука. Доволен я малым и знаю закон. Цитаты из книги коллекционер Джон Фаулз. Интересные стихи. Хорошие стихи. Стихи разных авторов. Красивые стихи о жизни. Виды гепатита.

Вирусный гепатит симптомы. Любовь выскочила перед нами как из под земли. Цитаты из мастера и Маргариты о любви. После прививки от Ковида. Зачем вакцинация от коронавируса. После вакцинации от коронавируса. Что нельзя делать после вакцинации. Цитаты Млодик. Цитаты которые поставят человека на место.

Мне моя брезгливость дорога мной руководящая давно даже. Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости. Шаги к цели. Путь к цели. У каждого своя цель. Фразы про достижение цели. Темные аллеи Бунина. Темные аллеи рассказ.

Тёмные аллеи Бунин отрывок. Цитаты про встречи людей. Цитаты это только начало пути.

Онлайн-трансляция эфирного потока в сети интернет без согласования строго запрещена. Вы можете разместить у себя на сайте или в социальных сетях плеер Первого канала. Для этого нажмите на кнопку «Поделиться» в верхнем правом углу плеера и скопируйте код для вставки.

Я приехал в казань опустошенную и погорелую впр 8 класс ответы

Журналисты программы "Вести-Приволжье" и ведущий Александр Фирстов собрали самые актуальные и важные новости Нижегородского региона к этому утру. Сегодня утром после четырёх дней беспрерывного анализа новостей я достигла такой степени дзена, что мой дух ушёл в астрал и ненадолго завис над шариком. ВС России поразили формирования наемников "Иностранного легиона". Начинающийся день сразу поражает меня неширокая. Новости дня читайте на Взгляде.

Нач нающийся день сразу пор жает меня - 82 фото

Главные новости о том, что произошло в зоне СВО к утру 26 апреля, читайте в материале Незабываемый подвиг нескошенный луг. Начинающийся день сразу поражает меня неширокая речонка. Две из них поразила ПВО, одна попала в жилой многоквартирный дом. Новости сегодня: самые актуальные новости России и мира. ВФокусе : актуальные события в России и мире. Тренды и новости политики, экономики и бизнеса: комментарии аналитиков, статьи, фотографии и видео.

Похожие новости: