Новости мост через вечность ричард бах

В книге два романа: «Мост через вечность» и «Единственная». Ричард Бах бесплатно на сайте. актрисой Лесли Пэрриш. парусами, самолетами, идеями - и неудержимый магический поток прокладывает нам путь, вперед, низводя до нуля значительность правил, здравый смысл и разногласия, перенося.

Ричард Бах. "Мост через вечность". Цитаты

Я не собирался получить ответ. Летели месяцы, и так как я потерял интерес к любви, есть она там или нет, то потерял интерес и к родственной душе. Львиная доля ее места была отдана различным идеям разбогатеть, идеям настолько рациональным и безупречным, насколько они опирались на представление, что мои деловые отношения никогда не изменятся. Если совершенный партнер, — думал я, — это тот, кто всегда принимает все твои пожелания, и если одно из твоих пожеланий безумно по своей природе, следовательно, никто никогда не может быть, совершенным партнером! Единственная истинно родственная душа может быть собрана из многих людей. Моя совершенная женщина обладает интеллектом и яркостью этой подруги; она обладает красотой, разбивающей сердца, — такой, как у другой, частично — черт-знает-какими достоинствами третьей. Если ни одна из этих женщин не в состоянии отвечать этим требованиям на сегодняшний день, стало быть моя родная душа искрится в других телах, где-нибудь еще; быть замечательной — не означает быть несуществующей. Она не сработает! Если бы тот, что внутри меня, выкрикнул это, то я точно заткнул бы ему рот кляпом. И делай это, не прибегая к словам любовь, брак, единение. Сделай это решительно и ошеломляюще, пока я не заорал во все горло, что лучше тебя знаю, как я должен управлять своей жизнью!

Что ты знаешь? Совершенная женщина-во-многих-женщинах, — решено, она победила, — и закончим дискуссию. Неограниченное количество денег. Самолетов столько, сколько я хочу. Моя совершенная женщина. Это счастье! Одиннадцать Ошибок не бывает. События, которые мы притягиваем в нашу жизнь, какими бы неприятными для нас они ни были, необходимы для того, чтобы мы научились тому, чему должны научиться. Каким бы ни был наш следующий шаг, он нужен для того, чтобы достичь того места, куда мы выбрали идти. Я лежал на полу, развалившись на толстом светло-коричневого цвета ковре, и думал обо всем этом.

Эти три года не были ошибкой. Принимая миллионы решений, каждый год я тщательно наполнил аэропланами, журналами, встречами, кораблями, путешествиями, фильмами, деловой деятельностью, лекциями, телешоу, рукописями, банковскими счетами и мечтами о сияющем будущем. Дневной свет являет мне новый маленький самолет, а ночь дарит беседы и прикосновения многих женщин, каждая из которых привлекательна, но ни одна из них не была ею. Я был убежден, что она не существует, но ее образ по-прежнему преследовал меня. Была ли она так же уверена в том, что и меня не существует? Беспокоит ли мой призрак ее убеждения? Существует ли где-нибудь женщина, которая сейчас лежит на плюшевом ковре в доме, построенном на крутом берегу, рядом с которым находится ангар с пятью аэропланами, еще три стоят под открытым небом и, пришвартованный у самого берега, покачивается на воде гидросамолет? Я сомневался, что это возможно. Но разве не может где-то жить одинокая женщина среди новых книг, телевизионных программ, чувствующая тоску среди любовников и всего, что можно приобрести за деньги, окруженная неискренними примелькавшимися приятелями, агентами, юристами, менеджерами и, счетоводами? Это а вполне могло быть.

Ее ковер может быть другого цвета, но все остальное: она могла бы оказаться по другую сторону моего зеркала, ведущая поиск совершенного мужчины в пятидесяти любовниках, но по-прежнему одинокая. Я посмеялся над собой. Как трудно умирает старый миф о единственной любви! Мотор аэроплана завелся внизу на поляне. Это, наверное, Слим, который собирается полетать на Твин Цессне. Компрессор протекает с правой стороны. Эти компрессоры старого образца всегда портятся, думал я. Зачем их только вставляют в отличные современные моторы! Рэпид и моторный планер приземлялись где-то там, поднимая за собой пыль. Рэпид вскоре потребует переоборудования, и это будет очень трудоемкая работа для биплана с кабиной такого размера.

Лучше продать его. Я не очень много летаю на нем. Я вообще не очень много летаю и на других самолетах. Они стали чужды мне, как и все остальное в моей жизни. Чему я сейчас пытаюсь научиться? Тому, что чем дальше, тем больше машины начинают овладевать нами? Нет, думал я, вот чему я учусь: получить много денег — это то же самое, что получить острием вперед стеклянный меч. Будьте очень осторожны в обращении с ним, сэр, не спешите, пока не знаете точно, зачем он вам. Загудел другой мотор. Наземная проверка, должно быть, закончилась успешно, и он решил подняться в воздух и проверить его в полете.

Ветер волнами доносил гул, когда он выруливал на взлетную полосу, а затем, когда он начал разгон, милый моему сердцу рокот моторов стал удаляться. Чему еще я научился? Тому, что став известным, я больше не могу полностью оставаться самим собой. Я бы никогда раньше не поверил, что каждый сможет удовлетворить свое любопытство и узнать, что я думаю и говорю, как я выгляжу, где живу, как использую свое время и деньги. Или что все это будет оказывать на меня такое влияние, толкая меня назад в сторону пещерной жизни. Те, кто попадает в кадр или начинает публиковаться, думал я, не выбирают легкий путь. Сознательно или нет, но они предлагают себя в качестве примера для остальных, чего-то вроде образца для подражания. У одного жизнь складывается замечательно, а у другого — полный крах и — опять начинать все сначала. Одна женщина встречается с опасностью лицом к лицу, отвергает посягательства на свой талант и проявляет мудрую рассудительность; другая становится истеричкой. Одному суждено умереть, другому — смеяться.

Каждый день знаменитости оказываются перед лицом испытаний, и мы, как зачарованные, наблюдаем за ними, не отводя глаз. Они привлекают наше внимание потому, что наши кумиры проходят те же испытания, какие предстоят нам всем. Они любят, вступают в брак, обучаются, разоряются, уходят и возвращаются вновь. Они влияют на нас своим поведением на экране и своими словами на бумаге, а мы в свою очередь воздействуем на них. Единственное испытание, с которым сталкиваются только они, — это испытание самой известностью. И даже это нам интересно. Мы думаем, что когда-нибудь тоже окажемся в центре внимания, и примеры такого рода всегда интересуют нас. Что же случилось, думал я, с пилотом аэроплана, летавшим над просторами Среднего Запада? Неужели он так быстро из простого летчика превратился расфуфыренного плейбоя? Я встал, прошел через пустые комнаты своего дома на кухню и нашел там пакет с постепенно теряющими свежесть кукурузными чипсами.

Вернувшись назад и развалившись в роскошном кресле возле фигурного окна, я посмотрел на озеро. Я стал плейбоем? Это смешно. Внутренне я не изменился, ни капельки не изменился. А может быть, все современные плейбои говорят так, Ричард? Затем разворот — обратно на взлет. Известность научила меня прятаться, строить вокруг себя стены. У каждого есть железная броня и ряды острых шипов там, где он говорит: это только до тех пор, пока нам по пути. Вначале популярность забавляет. Вы не возражаете против телекамер, за этими линзами — целый круг очень милых и приятных людей.

Я могу быть милым с ними до тех пор, пока они милы со мной, и еще две минуты потом. Таковой была высота моих стен тогда во Флориде. Большинство из тех, кто знал меня из телепрограмм, по журнальным обложкам или случайной газетной заметке, были людьми, которые даже не догадывались, как я признателен им за их учтивость и уважение моего права на личную жизнь. Меня очень радовала почта, приходившая на мой адрес. Мне было приятно, что существует множество читателей, для которых те странные идеи, которые я любил, имели смысл. В мире существовало много людей из разных стран, мужчин и женщин любого возраста и любой профессии, которые искали и обучались новому. Этот круг был больше, чем я когда-либо раньше мог себе вообразить. Вместе с восторженными письмами иногда приходили несколько посланий другого типа: используйте мою идею, помогите мне напечататься, дайте мне денег, или вас ждут адские муки. По отношению к своим почитателям я ощущал теплую симпатию и посылал им в ответ открытки, а против других возводил новые тяжелые железные стены и ковал мечи, убирая на время гостеприимный коврик у своей двери. Я был более скрытным, чем когда-либо раньше мог предположить.

Я просто плохо знал себя раньше, или изменился? Все чаще и чаще в те дни, месяцы и годы я предпочитал оставаться дома в одиночестве. Обремененный своим большим домом, десятью аэропланами и целой паутиной предрассудков, я мог так никогда и не проснуться. Я посмотрел с пола на фотографии на стене. Это были изображения аэропланов, которые значили для меня все. Там не было ни одного человека, — ни одного. Что случилось со мной? Раньше я нравился себе. Почему же я не нравлюсь себе сейчас? Я спустился по лестнице в ангар, толчком открыл дверцу кабины и вскочил в нее.

Летая в этом аэроплане, я встретил Кэти, подумал я. Привязные ремни для плеч, поясной ремень, открыть топливный кран, подкачать топлива, зажигание — ПУСК! Не выполнила моих условий и пытается заставить меня жениться. Будто бы я никогда не объяснял ей всех отрицательных сторон вступления в брак и не показывал, что я только частично похож на того мужчину, который бы идеально соответствовал ей. Через полминуты после взлета я быстро набрал высоту, поднимаясь на две тысячи футов в минуту, а ветер бил по моему шлему и перчаткам. Как я люблю это! Очень медленный переворот, за ним другой, и так до шестнадцати. Небо чисто? Вот это да! Зеленая равнинная местность во Флориде.

Озера и болота величественно поднимаются справа от меня, становятся огромными и широкими над головой и исчезают из виду слева. Горизонтальный полет. Затем — РАЗ! Вытягиваю самолет вверх до полной остановки, нажимаю на левую педаль, ныряю отвесно вниз, тогда как ветер завывает в расчалках между пластинчатыми крыльями. Затем отвожу рычаг вперед и лечу вверх ногами, пока скорость не достигнет 160 миль в час. Я откидывают голову назад и смотрю вверх на землю. Резко отвожу рычаг назад, сильно жму на правую педаль, и биплан начинает переворачиваться обратно. Его правое крыло замедляется, он дважды оборачивается вокруг своей оси, а зеленое небо и голубая земля делают двойное сальто. Рычаг вперед, левая педаль и — ФИТЬ! В течение доли секунды пять земных тяжестей вдавливают меня в сидение.

Панорама передо мной сужается до маленькой светлой точки на сером фоне, я ныряю вниз до высоты ста футов над летным полем, а затем после набора высоты снова перехожу на горизонтальный парадный полет. Это проясняет ум. Зеленые мхи, с ревом приближающиеся к лобовому стеклу, и болото, заросшее кипарисами и кишащее аллигаторами, вращающееся со скоростью один оборот в секунду вокруг головы. Но сердце по-прежнему одиноко. Двенадцать Некоторое время мы играли, не проронив ни слова. Лесли Парриш спокойно сидела со своей стороны орехово-сосновой шахматной доски, я — со своей. На протяжении девяти ходов в захватывающем дух миттельшпиле в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тихим звуком передвигаемых с места на место коня или ферзя да изредка — приглушенно-резким «гм» или «эх», когда, делая ход фигурами, шахматисты рисуют собственный портрет. Г-жа Парриш не блефовала и не была обманута сама. Она играла прямо и открыто и была сильным шахматистом. Я украдкой наблюдал за ней и улыбался, хотя она как раз захватила моего слона и грозилась на следующем ходу взять коня, — такую потерю я вряд ли мог себе позволить.

Я впервые увидел это лицо за много лет до того, как мы встретились — самым важным из способов. После секундной паузы дверь с грохотом закрылась. Серо-голубые глаза ответили мне благодарным взглядом. Я встретил этот взгляд, задержавшись не более чем на четверть секунды, говоря этим, что мне было приятно подождать, затем вежливо отвел глаза. Проклятая вежливость, подумал я. Какое прекрасное лицо! Где я видел ее — в кино, по телевизору? Я не осмеливался спросить. Мы поднимались молча. Она была мне по плечо; золотые волосы вьются и подобраны под шапку цвета корицы.

Одета не как кинозвезда: выцветшая рабочая блуза под курткой от военно-морской формы, голубые джинсы, кожаные ботинки. Какое милое лицо! Она здесь на натурных съемках, подумал я. Может, она — в составе съемочной группы. Какое это было бы удовольствие — познакомиться с нею. Но она так далека: Разве это не интересно, Ричард, как бесконечно она далека? Вы стоите, разделяемые тридцатою дюймами, но нет способа преодолеть пропасть и сказать: «привет». Если б только мы могли изобрести способ, думал я, если бы только это был мир, в котором незнакомые люди могли бы сказать друг другу: «Ты мне нравишься» и «Я бы хотел знать, кто ты». С кодом: «Нет, спасибо», если симпатия не окажется обоюдной. Но такой мир еще не создан.

Полуминутный подъем завершился в молчании. С тихим шумом дверь открылась. Поспешно, почти бегом, она прошла по холлу к своему номеру, открыла дверь, вошла, закрыла ее за собой, оставив меня в коридоре одного. Мне бы так хотелось, чтобы ты не уходила, думал я, заходя в свой номер, через две двери от нее. Мне бы так хотелось, чтобы тебе не нужно было убегать. Делая ход конем, я мог изменить направление угрозы на доске, смягчить ее атаку. Преимущество было у нее, но она не выиграла, — пока еще. Конечно, думал я. Угроза NхР, NхR! Я сделал ход и снова наблюдал за ее глазами, любуясь красотой, удивительно невозмутимой перед моей контратакой.

Через год после нашей встречи в лифте я предъявил иск режиссеру фильма по поводу сделанных им без моего одобрения изменений в сценарии. Хотя суд потребовал от него убрать некоторые худшие изменения, я едва мог удержаться, чтобы не крушить мебель, когда обсуждал с ним этот вопрос. Необходимо было найти посредника, через которого каждый из нас мог бы говорить. Посредником оказалась актриса Лесли Парриш, женщина, которая поднималась вместе со мной из вестибюля на третий этаж. Рейдж таял, разговаривая с ней. Она была спокойна и рассудительна, — я ей сразу доверился. На сей раз в Голливуде хотели экранизировать мою последнюю книгу. Я поклялся, что скорее готов увидеть повесть сожженной, чем позволить исковеркать ее в экранном варианте. Если это должно было осуществиться, то не будет ли лучше сделать это моей собственной компании? Лесли была единственным человеком, которому я доверял в Голливуде, и я вылетел в Лос-Анжелес переговорить с нею еще раз.

На приставном столике в ее офисе стояла шахматная доска. Шахматы для офиса — это чаще всего каприз дизайнеров, — созданные прихотливой фантазией ферзи, слоны, пешки разбросаны наобум по доске. Это были деревянные шахматы с 3,5-дюймовым королем на 14-дюймовой доске, развернутой углом к правой руке игрока, и с обращенными вперед фигурами коней. Я не был лучшим игроком в городе, но не был и плохим. Я играл с семи лет и был довольно самонадеян за шахматной доской. Она взглянула на часы. Ее победа ошеломила меня. То, как она выиграла, рисунок ее мыслей на шахматной доске вновь и вновь очаровывали меня. Во время следующей встречи мы играли на две лучшие партии из трех. В следующем месяце мы создали корпорацию.

Она усадила меня за решение вопроса о том, как сделать фильм с наименьшей вероятностью провала, и мы сыграли на шесть лучших партий из одиннадцати. После этого не требовалось встреч. Я бы примчался в своем новоприобретенном самолете, 8-тонном реактивном, бывшей собственностью ВВС, из Флориды в Лос-Анжелес, чтобы провести с Лесли день за игрой в шахматы. Наши партии стали менее состязательными, допускался разговор, на столе — печенье и молоко. На ее части доски ситуация была угрожающей. Прелестный ход, не правда ли? Кровь отхлынула у меня от лица. Шах, — я ожидал его. Ферзь был сюрпризом. Вот те на: Хм: Ход найти можно и очень симпатичный.

Но я ускользну, как тень. Зверь, г-жа Парриш, этак, словно тень, ускользнет: Иногда зверь выкручивался, иной раз его отправляли в загон и наносили полное поражение только затем, чтобы позже подать кусочек пряника; и новая его попытка увлечь ее в свои силки. Какая странная алхимия наших отношений! Я предполагал, что у нее есть множество мужчин для романов, так же, как у меня — женщин. Предположения было достаточно: никто из нас не любопытствовал, каждый с глубочайшим уважением относился к личной жизни другого. Как-то посреди партии она сказала: «Сегодня в Академии — фильм, который мне надо посмотреть. Режиссер был бы доволен. Пойдемте со мной? Я никогда не бывал в театре Академии. Я ощущал некий романтический ореол, проезжая мимо здания.

И вот я был внутри, на новом фильме со множеством кинозвезд. Как странно, думал я, моя простая летная жизнь вдруг оказалась тесно связанной с миром Голливуда, — благодаря книге и другу, который почти всегда меня побеждает в любимой игре. После фильма, когда сквозь сумерки она вела машину на восток, к проспекту Санта Моники, меня внезапно осенило вдохновение: — Лесли, не хотите ли: — Лесли, не хотите ли: хот-фадж с мороженым? Она отшатнулась. И партию в шахматы? Вы не заметили, что я сижу на крупах, сырых овощах и йогурте и даже печенье только изредка во время партии в шахматы? Поэтому вам нужно свежее мороженое. Как давно вы его ели? Только честно. Если это было на прошлой неделе, так и скажите — на прошлой неделе.

В прошлом году! Похоже на то, что я ем мороженое? Посмотрите на меня! Впервые я посмотрел. Я откинулся на сиденье; я был поражен, обнаружив то, что самый тупой мужчина замечал сразу, — передо мной была чрезвычайно привлекательная женщина, и мысль творца, создавшего совершенное лицо, в полной гармонии с ним создала и тело. За эти месяцы моего знакомства с нею я видел очаровательную бестелесную фею, ум, в котором были танцевальные па, справочник по кинопродукции, классическая музыка, политика, балет. Можно сказать, что я питаюсь мороженым? Нельзя сказать! Это определенно НЕ такое тело, какое бывает от мороженого! Позвольте вас заверить: — Я сгорал от смущения.

Какая глупость, — подумал я, — взрослому мужчине: Ричард, смени-ка тему поскорее! Если вы сможете там свернуть, мы бы получили прямо в руки, горячее, маленькое, прямо сейчас: Она посмотрела на меня и улыбнулась, давая понять, что наша дружба осталась невредимой; она поняла, что я впервые обратил внимание на ее тело, и она не возражала. Но ее мужчины, подумал я, возразили бы наверняка, и это создало бы проблемы. Без обсуждений, не произнеся ни слова, я выбросил мысли о ее теле из головы. Для романа у меня была великолепная женщина; чтобы иметь друга и партнера по бизнесу, мне нужно было поддерживать отношения с такой Лесли Парриш, какой она и была со мной. Тринадцать — Это не конец света, — спокойно сказал Стэн еще до того, как я сел по другую сторону его стола. Товарная биржа Западного побережья вчера потерпела крах. Они застрахованы на случай банкротства. Ты потерял немного денег. Мой финансовый менеджер всегда имел заниженные данные, потому, как только он это произнес, мои губы сжались.

Я сглотнул. Как дела в торговой палате в Чикаго? Я уверен, временные. У тебя сейчас самый длинный ряд убытков, который мне когда-либо приходилось регистрировать. Так не может продолжаться все время, но пока ситуация не из лучших. Ты потерял около 800 тысяч долларов. Он называл большую сумму, чем та, которая у меня была! Как мог я потерять больше, чем имел? На бумаге! Он, должно быть, имеет в виду бумажные потери.

Невозможно утратить больше денег, чем имеешь. Если бы я был способен что-нибудь изучить о деньгах, возможно, было бы хорошо уделить этому более пристальное внимание. Но мне пришлось бы учиться на протяжении месяцев; обращение с деньгами — это не полеты, это удушающе тоскливое дело; трудно разобраться даже в схемах. Но если бы у меня был выбор, я бы предпочел не терять. Я не ощутил ни злости, ни отчаяния, словно очутился в комедийной ситуации, достаточно быстро повернуть стул, на котором я сидел, — и я увижу телевизионные камеры и людей в студии вместо стен этого офиса. Неизвестный писатель зарабатывает миллион и теряет его за одну ночь. Не банальна ли такая ситуация? Неужели это действительно моя жизнь? Люди с миллионными доходами, — они всегда были кем-то еще. Я же всегда был самим собой.

Посвящено это произведение поиску автором своей женщины. Даже имя у главной героини — Лесли, как у одной из жён Ричарда Дэвиса Баха. К встрече с ней он шёл всю свою жизнь. О том, как он её искал через века и миры, рассказывается в этой книге. Автор говорит в ней не только о том, как найти свою вторую половинку, но и о том, как сохранить отношения в браке. Для этого необходимо понимать своего партнёра.

Ссылка на страницу удалена с сайта по просьбе издательства. Неужели кто-то будет это читать? А я-то думал, что это Лев Толстой - графоман... Воробьева В. Баха и женщины Л.

Ничего не говорите… а-а, вы тот самый парень, который написал эту книгу! Я был практически невидим. Они не знали меня, я был всего лишь, прохожим, направляющимся в сторону аэропорта с аккуратно свернутой подстилкой в руках, некто, имеющий право свободно ходить по улицам, не привлекая к себе всеобщего внимания. Приняв решение сделаться знаменитостью, мы лишаемся этой привилегии. Но писателю это вовсе не обязательно. Писатель может оставаться неузнаваемым где угодно, даже когда множество людей читает его книги и знает его имя. Актеры так не могут. И ведущие телепередач не могут. А писатели — могут! Если мне предстоит стать, Личностью — буду ли я об этом сожалеть? Я всегда знал — да. Вероятно, в каком-то прошлом воплощении я старался приобрести известность. Это — не захватывающе, не привлекательно, — предупреждало то воплощение, — иди на телевидение — и ты об этом пожалеешь. Мигалка с зелено-белым вращающимся стеклянным колпаком — ночная отметка аэропорта. Задрав нос, на посадку заходил «Аэронка-Чемпион» — двухместный тренировочный самолет с тканно-лаковой обшивкой и задним колесом под килем вместо носового спереди. Мне заочно понравился аэропорт, — только по «Чемпиону», зaxoдящему на посадку. А как некоторая известность отразиться на моем поиске любви? Первый ответ возник мгновенно, без малейшей тени колебания: это смертельно! Ты никогда не узнаешь, Ричард, любит она тебя или твои деньги. Послушай, если ты вообще намерен ее отыскать, — ни в коем случае никогда не становись знаменитостью. Ни в каком виде. Все это — на одном дыхании. И тут же забылось. Второй ответ был настолько толковым, что стал единственным, к которому я прислушался. Родная душа — светлая и милая — она ведь не путешествует из города в город в поисках некоего парня, который катает пассажиров над пастбищами. И не повысятся ли мои шансы с ней встретиться, когда она узнает, что я существую? Редкая возможность, специальное стечение обстоятельств в тот самый момент, когда мне так необходимо ее встретить! И, несомненно, стечение обстоятельств приведет мою подругу прямо к телевизору как раз во время демонстрации нужной программы и подскажет, как нам встретиться. А публичное признание постепенно рассеется. Разве это так уж плохо? Я открыл дверь конторы аэропорта. Она заполняла бланки счетов за конторкой, и улыбка ее была ослепительна. Мой «привет» увяз где-то между ее улыбкой и вопросом. Я не знал, что сказать. Как ей объяснить, что я — свой, что аэропорт, и маячок, и ангар, и «Аэроника», и даже традиция дружески говорить, «привет» тому, кто приземлился — это все часть, моей жизни, что все это было моим так долго, а теперь вот ускользает и меняется из-за того, что я сделал, и что я вовсе не уверен, что хочу перемен, так как знаю: все это — мой единственный дом на земле? И что могла сделать она? Напомнить мне, что дом — это все известное нам и нами любимое и что домом становится все, что мы выбираем в качестве дома? Сказать мне, что она знает ту, которую я ищу? Или что парень на бело-золотистом «Тревл Эйр» приземлялся час назад и оставил для меня записку с именем женщины и адресом? Или предложить план, сообразно которому я мог бы мудро распорядиться миллионом четырьмястами тысячами долларов? Чем она могла быть мне полезна? А у вас в ангаре есть старые аэропланы? У Морриса Джексона — «Уэко», но он запирает машину в отдельном Т-образном ангаре… Она засмеялась, — «Чемпионы» уже довольно старые. Вы ищете «Чемпион»? Ее глаза сузились: — Нет, я шучу! Не думаю, что мисс Рид когда-нибудь станет продавать свои «Чемпионы». Наверное, я был похож на покупателя. Как люди чувствуют, что у незнакомца есть миллион? Она вновь занялась счетами, и я заметил обручальное кольцо витого золота. Я прошел через зал и открыл дверь, ведущую в ангар. Я был дома. Кремово-красная «Чессна-172» на техосмотре — колпаки двигателя открыты, свечи сняты, замена масла проведена наполовину. Самые разные легкие самолеты — я знал их все. В тишине ангара зависла напряженность того же типа, что чувствуется на лесной поляне… незнакомец ощущает на себе взгляды, замершее действие, затаенное дыхание. Там стоял большой гидросамолет «Груммэн Виджен» с двумя трехсотсильными радиальными двигателями, новым отдельным лобовым стеклом, зеркалами на концах крыльев, позволяющими летчику проверить, убраны ли колеса шасси при посадке на воду. Если на такой машине сесть на воду с выпущенными колесами, то от брызг у пилотов в глазах скачут мириады солнечных зайчиков. Я стоял возле «Виджа» и смотрел на его кокпит, почтительно держа руки за спиной. В авиации никому не нравится, когда незнакомый человек без разрешения трогает самолет. Не столько но причине возможных повреждений, сколько потому, что такое действие является неправомерной фамильярностью. Это — примерно то же самое, что, проходя мимо, потрогать жену незнакомого человека, чтобы посмотреть на его реакцию. Позади меня, у двери ангара, — виднелся «Тигровый мотылек». Его верхнее крыло возвышалось над всеми остальными аэропланами как платок, которым друг машет вам над толпой. Крыло было раскрашено в те же цвета, что и самолет Шимоды — белый и золотистый! Чем ближе я подходил, пробираясь сквозь путаницу крыльев, хвостов, станков и приспособлений, тем в большей степени я был поражен цветом этой машины. Целый пласт живой истории! Для меня всегда были героями мужчины и женщины, совершившие на «Тигровых мотыльках», «Мотыльках» и «Лисах-мотыльках» кругосветный перелет из Англии. Какой милый маленький биплан! Белый с золотистыми шевронами шириной в десять дюймов, направленными остриями вперед, похожими на наконечники стрел на золотых полосах, протянувшихся до самых концов крыльев и горизонтального стабилизатора. Включатели зажигания снаружи, верно, и если самолет восстановлен точно, то… да, на полу кабины — огромный английский военный компас! Я с трудом удержал руки за спиной, настолько красивой была эта машина. Так, теперь педали руля поворота — на них должны быть… — Нравится самолет, да? Я чуть не вскрикнул от неожиданности. Я закончил ее год назад. Восстановил, начиная с самых колес. Я присмотрелся к обшивке… Сквозь краску слабо проступала фактура ткани. Это было сказано в качестве необходимого вступления. За один день не научишься отличать хлопок класса А от секонитовой обшивки старых аэропланов. Его ты где нашел? Он улыбнулся, довольный тем, что я заметил: — Ты не поверишь: в комиссионном магазине в Дотхэне, Алабама! Прекрасный компас королевских ВВС выпуска 1942 года. Семь долларов с полтиной. Как он там оказался? Это я у тебя могу спросить. Но я его оттуда извлек, можешь не сомневаться! Мы обошли вокруг Мотылька. Он говорил, я слушал. И знал, что цепляюсь за свое прошлое, за известную и потому простую жизнь в полете. Может быть, я поступил чересчур импульсивно, продав Флита и обрубив все концы, связывавшие меня со вчерашним днем, чтобы отправиться на поиски неведомой любви? Там, в ангаре, у меня возникло ощущение, что мой мир как бы превратился в музей или старое фото. Отвязанный плот, который легко уплывает прочь, медленно уходя в историю… Я тряхнул головой, нахмурился и перебил механика: — Чет, Мотылек продается? Он не отнесся к вопросу серьезно: — Любой самолет продается. Как говорится, все дело в цене. Я скорее самолетостроитель, чем летчик, но за Мотылька запрошу уйму денег, это уж точно. Я присел на корточки и заглянул под самолет. Ни единого следа масла на обтекателе двигателя. Год назад восстановлена авиамехаником и с тех нор так и стоит в ангаре. Этот Мотылек — действительно особая находка. Я никогда ни на минуту не допускал и мысли, что перестану летать. На Мотыльке я могу пересечь, страну. Летая на телевизионные интервью и всюду, куда потребуется, я, может быть, найду родную душу! Я положил на пол свою сложенную подстилку и сел на нее. Она хрустнула. Чет Дзвидсон ушел обедать с полуторачасовым опозданием. С формулярами и техническими инструкциями на Мотылька я направился в контору. Местный звонок? У вас замечательная улыбка. Хороший обычай — обручальные кольца. Я позвонил в Нью-Йорк Элеоноре и сообщил ей, что согласен появиться на телевидении. Шесть Сон под крылом в полях порождает безмятежность познания. Звезды и дождь, и ветер раскрашивают сны в реальность. В гостиницах же, как я обнаружил, нет ни познания, ни безмятежности. Наилучшим образом сбалансированное питание — блинная мука, замешенная на воде из ручья среди цивилизованной дикой природы фермерской Америки. Запихивание в себя жареного арахиса в такси, галопирующем в направлении телецентра, — не столь сбалансировано. Гордое «ура» пассажира, целым и невредимым сошедшего на землю со старого биплана, страх высоты, сменившийся чувством победы. Вымученное телеинтервью в промежутке между коммерческой рекламой и тиканьем секундной стрелки — ему не хватает этого духа совместного триумфа. Но она стоит гостиниц, арахиса, интервью в жестком режиме текущего времени, она — моя иллюзорная родственная душа, и встретить ее мне доведется, если я буду продолжать-движение, наблюдение, поиск в телестудиях по городам и весям. Я ни на мгновение не усомнился в ее существовании, потому что почти-ее я встречал повсюду. Немало постранствовав, я знал, что Америку осваивали удивительно привлекательные женщины, ведь миллионы их дочерей населяют эту страну сегодня. Проходящий мимо бродяга, я знал их лишь в роли клиентов, наблюдать за которыми в перерывах между полетами — такое наслаждение. Мои беседы с ними имели практический характер. Аэроплан гораздо более надежен, чем кажется на первый взгляд. Если вы завяжете волосы, мэм, прежде, чем мы поднимемся в воздух, то после приземления вам гораздо легче будет их расчесать. Да, там очень ветрено — как-никак десять минут в открытой кабине на скорости в восемьдесят миль в час. С вас три доллара, пожалуйста. К вашим услугам! Мне тоже полет доставил удовольствие. Телепередачи, успех книги, новый счет в банке, или просто я перестал безостановочно летать? Я вдруг начал относиться к встречам с привлекательными женщинами совсем не так, как раньше. Намеренный поиск — я смотрел на каждую из них теперь сквозь призму надежды. Каждая была той самой единственной до тех пор, пока не доказывала мне обратное. Шарлен — телеведущая — могла бы быть родственной мне душой, если бы не была слишком хорошенькой. Невидимые недостатки, которые видела лишь она, глядя на себя в зеркало, напоминали ей, что Бизнес жесток, что у нее осталось всего несколько лет на то, чтобы заработать пенсию и скопить кое-какие деньги. С ней можно было беседовать и о других вещах, но недолго. Она неизменно возвращалась к Бизнесу. Контакты, переезды, деньги, агенты. Это было ее способом говорить, что она испугана и не может придумать, как ей выбраться из-под убийственного зеркального колпака. У Джейни страх отсутствовал. Джейни любила вечеринки, ей нравилось пить. Очаровательная, как восходящее солнце, она хмурилась, и вздыхала, когда обнаруживала, что я не знаю, где будет какое-нибудь, мероприятие подобного рода. Жаклин не пила и не увлекалась, вечеринками. Быстрая и смышленая, она не могла поверить в собственный ум. Исключили, — говорила она, — не нашлось на мое имя диплома. Без диплома человек не может быть образованным. Ведь правда, не может. И без научной степени. Вот и приходится болтаться, полагаясь на надежность, ремесла официантки коктейль-холла. И не важно, насколько это задевает за живое. Деньги хорошие. Нет образования. Из школы пришлось уйти, понимаешь. Лиэнн ни капельки не беспокоили ни степень, ни работа. Она хотела выйти замуж, и лучший способ выйти замуж видела в том, чтобы почаще появляться со мной на людях. Ее экс-муж, видя это, должен был, по ее замыслу, захотеть, чтобы она к нему вернулась. Из ревности возникает счастье. Тамара любила деньги. В своем роде она была просто ослепительна — женщина вполне достойная высокой цены. Лицо натурщицы, ум, просчитывавший все даже тогда, когда она смеялась. Хорошо начитанная, много путешествовавшая, владеющая множеством языков. Ее бывший муж был биржевым брокером, и Тамара теперь хотела открыть собственную брокерскую контору. На то, чтобы поднять свой бизнес, ей хватило бы ста тысяч долларов. Всего сто тысяч, Ричард, ты мне не поможешь? Но дело в том, что лицо Шарлен было неотделимо от ее страхов, а тело Лиэнн — от проблем Лиэн. Каждая новая встреча была интригующей, но проходили дни, и цвета тускнели, загадочность, заблудившись, исчезала в лесу идей, которые мы не разделяли. Мы все были друг для друга ломтями пирога, неполными и незавершенными. Неужели не существует женщины, — подумал я наконец, — которая не способна в первый же день доказать, что она — не та, кого я ищу? У большинства тех, кого я встречал, было трудное прошлое, большинству нужно было больше денег, чем у них было. Мы были готовы принять уловки и недостатки друг друга, и, едва познакомившись, тут же начинали называть себя друзьями. Это был бесцветный калейдоскоп, и в нем каждый был настолько же изменчивым и серым, насколько шумным. К тому времени, когда на телевидении от меня устали, я купил короткокрылый биплан с мощным двигателем, который составил компанию Мотыльку. Я очень много тренировался и через некоторое время начал за плату давать шоу по высшему пилотажу. На летных авиационных представлениях собираются многотысячные толпы, и если я не могу найти ее на телевидении, я, наверное, найду ее на летном празднике. С Кэтрин я познакомился после своего третьего выступления. Это было в Лэйк Уэльс, Флорида. Она возникла из толпы, собравшейся вокруг самолета, словно была старой знакомой. Улыбнувшись нежной интимной улыбкой, прохладной и одновременно близкой, насколько это было возможно. Неизменно спокойный взгляд, даже в сиянии яркого полудня. Длинные темные волосы, темно-зеленые глаза. Чем темнее глаза, тем, говорят, легче переносить яркое солнце. Вы катаете пассажиров или только выступаете? Немного катаю. Если поверишь, что не вывалишься из самолета, то даже приятно так носиться. Она невинно улыбнулась. Оставшуюся часть дня она постоянно крутилась поблизости, время от времени исчезала в толпе, опять появлялась, улыбаясь и делая заговорщицкие знаки. Когда солнце уже почти зашло, возле аэроплана не осталось никого, кроме нее. Я помог ей забраться в передний кокпит маленькой машины. Я рассказал ей, как пользоваться парашютом, если придется прыгать, подтянул мягкие ремни, чтобы они плотно облегали ее плечи и пристегнул их внизу замком, укрепленным на втором ремне безопасности. У вас красивая грудь. Я чуть было не сказал это в качестве комплимента. Но вместо этого произнес: — Нужно всегда проверять — все должно быть, затянуто как можно туже. Когда аэроплан перевернется вверх колесами, вам покажется, что все ремни держат намного слабее, чем сейчас. Она усмехнулась мне с таким видом, будто я остановил свой выбор на комплименте. Гул двигателя — кособокое солнце пылает на краю мира, вверх колесами над облаками — невесомость тройной петли между небом и землей. Она была прирожденным летчиком, она была в восхищении от полета. Я привязал аэроплан к кабелям, протянувшимся в траве. Она настояла на том, чтобы мы поужинали за ее счет в уплату за полет. Она рассказала мне, что разведена и работает старшей официанткой в ресторане неподалеку от домика на сваях, который я купил. Заработок и алименты — денег ей вполне хватало. Она теперь подумывала о том, чтобы вернуться в институт изучать, физику… — Физику?! А что привело вас к физике, расскажите… Такая притягательная личность — положительная, прямая, с «царем в голове». Она открыла сумочку. Ее вопрос меня ошарашил. Но мой собственный ответ — вообще лишил дара речи: — Что вы, конечно не возражаю. Она закурила и принялась рассуждать о физике, не замечая, какой кавардак творился по ее милости в моем уме. ТЫ ЧТО? Ты знаешь, о чем это говорит? Каковы ее ценности и ее будущее в твоей жизни? Это говорит о том, что путь закрыт, о том… — Заткнитесь! Яркая личность, не похожа на других, прекрасна, как зеленоглазая молния, ее приятно слушать, она прелестна, тепла, возбуждает, а я так устал думать, в одиночестве и спать с хорошенькими чужими. Потом когда-нибудь, я поговорю с ней насчет курения. Но не сегодня. Мои принципы исчезли так быстро, что я даже испугался. Я пожалею? Дым вился и тянулся, как и положено любому табачному дыму, прямо ко мне. Я выставил против него ментальный экран стеклянной мыслеформы, и тут же обрел над собой контроль. Тогда мне придется платить только за обучение, а не за аренду аэроплана с инструктором. При длительном обучении так будет дешевле? Вам не кажется, что это — мудро? Мы поговорили об этом и через некоторое время я предложил ей время от времени летать со мной на одном из моих самолетов. Через два часа я уже растянулся на кровати, представляя себе, как она будет выглядеть, когда я встречусь с ней в следующий раз. Долго ждать мне не пришлось. Она была восхитительна — гибкое загорелое тело, прикрытое махровой тканью. Потом полотенце упало, она скользнула под одеяло и прильнула ко мне в поцелуе. Но это не был поцелуй, говоривший: Я-знаю-кто-ты-и-я-тебя-люблю. Он означал: давай займемся любовью сегодня, а там будет видно. Как приятно было просто наслаждаться, а не желать кого-то, кого невозможно отыскать! Семь — Ты бы лучше не курила в доме, Кэти. Она удивленно взглянула на меня, зажигалка замерла в дюйме от сигареты. Я поставил тарелки в мойку, прошелся губкой по кухонной стойке. Снаружи было уже тепло, только немного белых пушистых клочьев в утренней вышине. Редкие облака на высоте шесть тысяч футов, видимость — пятнадцать, миль в легкой дымке. Никакого ветра… Она была так же притягательна, как и день назад. Мне хотелось бы узнать ее получше. Неужели из-за сигарет мне придется прогнать женщину, к которой я могу прикасаться и с которой я могу разговаривать больше минуты? Времени у меня было предостаточно, и я объяснил. Умирай, если хочешь, а я буду курить! Это не то, что нужно делать для людей, которые тебе нравятся. Вместо того, чтобы в раздражении гордо хлопнуть дверью, она еще и добавила: — Ужасная привычка. Я знаю. Мне нужно подумать, как с ней разделаться. Она бросила сигареты и зажигалку в сумочку. Потом пение. У нее был прелестный голос, подобный зову сирен из туманного моря. Но каким-то образом проходя мимо своих желаний, она стала делать карьеру, ее стремление посвятить себя чему-то было утрачено, и она уцепилась за новую мечту. В результате это обратилось уже в мою сторону — не помогу ли я ей открыть маленький модный магазинчик? Кэти была беззаботной и сообразительной, ей нравилась амфибия, она тут же выучилась ею управлять, — и была непоправимо чужой. Как бы ни была она хороша, она была чужеродным телом в моей системе, и система быстренько заработала на то, чтоб вытеснить ее как можно мягче. Мы никогда не смогли бы быть родственными душами. Мы были двумя кораблями, которые встретились посреди океана. Каждый из них изменил на какое-то время курс и мы пошли в одном направлении по пустынному морю. Различные суда на своем пути в разные порты, — и мы это знали. У меня было странное чувство, что я толкусь на месте, что я жду, чтобы случилось нечто, после чего моя жизнь сможет снова обрести свой странный и прекрасный путь, свою цель и направление.

«Мост через вечность». Ричард Бах

Главная» Умные статьи» Ричард Бах» «Мост через вечность» Ричард Бах. Буквально вчера вечером закончила чтение книги Ричарда Баха с довольно претенциозным названием "Мост через вечность" (The Bridge Across Forever, 1984). Ричард Бах. Жанры/тематика. Проза для взрослых. Бах Ричард Дэвис.

Стены не защищают. Они изолируют.Ричард Бах, "Мост через вечность

Фал свободно выскользнул; я слышал дребезжание за спиной, — и это должно было означать, что вытяжной парашютик открылся. Рано дернул. Слишком рано лезть под купол. Дребезжание продолжалось. Но сейчас я мог получить шок от рывка при открывании основного купола. Вместо этого я безудержно падал.

Без всяких причин мое тело стало вращаться. Что-то:, — думал я, — что-то не так? Я посмотрел через плечо туда, где дребезжание. Вытяжной парашют бился и распластывался, пойманный стропами. Там, где должен быть основной парашют, был узел спутанного нейлона, красное, и голубое, и желтое шумело радостным водоворотом.

Шестнадцать секунд — пятнадцать — фиксировать, пока я не ударил землю. Она, вращаясь, смотрела на меня, а я собирался ударить это сияние оранжевой рощицы. Может, в деревья, но скорее нет. Срезать, — я должен выучиться этому на практике. Меня осенило, что нужно сейчас срезать основной парашют и развернуть резервный из укладки на груди.

Хорошо ли это — неудача с парашютом на моем двадцать девятом прыжке? Не думаю, что это хорошо. Сознание вышло из-под контроля. Никакой дисциплины. Было редкостной удачей, что время шло так медленно.

Секунда проходила как минута. И, вообще, почему это так трудно поднять руки к защелкам и отделаться от развалин купола? Мои руки весили тонны, и я по дюйму, медленно, с невероятными усилиями тянулся к застежкам на плечах. И чего стоит это племя? Они не объяснили мне, как это будет трудно — дотянуться до защелок!

В дикой ярости на своих инструкторов я, преодолев последних полдюйма, внезапно ухватился за защелки и, рванув, открыл. Медленно, медленно. Слишком медленный путь. Я прекратил вращаться, перевернулся спиной вниз, чтобы развернуть резерв, и к своему немалому удивлению обнаружил, что спутанный нейлон остался при мне. Я был стремительно летящей падающей римской свечой, уставшей от яркого горения, падающей материей, горящей ракетой, летящей с неба.

Будет что-то вроде вывески парикмахерской, украшенной вымпелами, и это даже не замедлит вашего падения! Но я действительно сбросил, но вот он — спутанный основной продолжает болтаться на стропах. Мой наблюдатель со своего места фыркнул от отвращения. Теряет рациональность под давлением обстоятельств. Это может привести и поражению.

Я почувствовал землю, падающую на меня. Трава могла бы врезаться мне в шею со скоростью 125 миль в час. Быстрый способ умереть. Почему я не вижу свою жизнь, как тряпку перед глазами, почему я не покинул тело перед тем, как брякнусь, так, как об этом сказано в книге? Действие запоздало.

Вопросы не имеют отношения к ответам. В общем, — жалкое существо. Я дернул аварийное кольцо, и немедленно перед лицом взорвался запасной, вверх из укладки в виде шелковой снежной раковины, выгнутой в небо. Он устремился вверх, мимо тряпки основного; не сомневайтесь, — усталости во мне было на две сгоревшие римские свечки. Потом, как белый оглушительный выстрел, — эта штука открылась, раскрылась полностью, я дернулся, остановившись в воздухе на высоте всего четырехсот футов над оранжевой рощей, поломанная марионетка, в последнюю секунду подхваченная на свою нитку.

Время снова сжалось, переключившись на высокую передачу; отхлестанный деревьями, я ударил землю ботинками и оказался на траве не мертвым, а только тяжело дышащим. Может быть, я уже упал вниз головой и разбился насмерть, думал я, а затем запасной парашют смог оттащить меня во времени на две секунды назад и таким образом спас меня? Мне едва удалось избежать выбора такого альтернативного будущего, где меня ожидала смерть от удара о землю. И теперь, когда это будущее удалялось от меня, мне захотелось помахать ему на прощанье. Помахать почти с грустью.

В том будущем, которое уже стало для меня альтернативным прошлым, я внезапно получил ответ на давно интересовавший меня вопрос об умирании. Пережил прыжок. Кое-как справился благодаря удаче и действиям ангелов-хранителей. Ангелы-хранители: А. Ричард: F.

Я подтащил к себе резервный парашют, собрал его в аккуратную пышную груду, с признательностью обнял его и положил рядом с основным. Потом я сидел на земле возле деревьев, снова переживал последние минуты, записывая в карманную записную книжку все, что случилось, все, что я увидел и подумал, все, что сказал маленький наблюдатель, грустное прощание со смертью, все, что я помнил. Когда я писал, рука не дрожала. Или я не получил шока от прыжка, или беспощадно подавил его. И вот я снова дома.

Нет никого, с кем бы я мог поделиться своим приключением, никто не задаст мне вопросов, которые помогли бы мне выявить те интересные стороны происшедшего, которых я не заметил сам. Кэти ушла куда-то с кем-то, чтобы провести свободный вечер. У детей Бриджит в школе спектакль. Джилл устала после работы. Лучшее, до чего я смог додуматься, — это междугородний звонок Рейчел в Южную Каролину.

Ей было приятно поговорить со мной, сказала она, и я могу приехать к ней погостить, как только смогу. Я не упомянул прыжок, нераскрывшийся парашют и другое будущее — свою смерть в оранжевой роще. Чтобы отпраздновать этот вечер, я приготовил себе картофельную запеканку точно в соответствии с рецептом своей бабушки: картофель и пахта, яйца и мускатный орех, ваниль — все это потом охлаждают до заиндевения и покрывают шоколадной глазурью. В одиночестве я съел третью часть еще теплой запеканки. Я подумал о прыжке и в конце концов пришел в выводу, что я не должен им рассказывать о случившемся, не должен рассказывать о нем вообще никому.

Боюсь, это было бы с моей стороны просто хвастовством, — рассказывать, что я избежал смерти. И что бы они сказали мне в ответ? Я скосил глаза и наблюдал. Он изменяется. С каждым днем он все сильнее защищается, становится все более одиноким, отдаленным от других.

Он выдумывает испытания для родственной души, которую еще не нашел, строит стены, лабиринты и огромные крепости на пути той, что отважится искать его в центре всей этой путаницы. Он получает оценку «А» по самозащите от той единственной в мире, которую мог бы любить и, которая однажды могла бы полюбить его. Он не находит себе места сейчас: Найдет ли она его до того, как, он покончит с собой? Убить себя? Даже наши наблюдатели не знают нас.

Нераскрывшийся парашют не был моим недосмотром. Случайная неудача, которая больше не повторится! Тогда я не потрудился вспомнить, что парашют укладывал я сам. Неделю спустя я приземлялся для заправки во второй половине дня. На этот раз большие неприятности случились с моим большим скоростным Мустангом Р-51.

Отказала радиосвязь, не сработал левый тормоз, сгорел генератор, датчики температуры непонятно почему зашкалили до красной черты, а затем неожиданно снова заработали нормально. Определенно это был не лучший день, и было ясно, что это худший самолет из всех тех, на которых я когда-либо летал. Мне нравятся почти все самолеты, но с некоторыми я просто никогда не смогу ужиться. Посадка и заправка, подтягивание тормозов и снова как можно скорее на взлет. Длительный полет, и вот я замечаю по датчикам состояния двигателя, что сразу же за этим огромным винтом творится что-то не то.

Многие детали самолета стоят не меньше ста долларов, а если учесть, что они ломаются как спички, — они стоят тысячи. Шасси большого военного самолета плыли в футе над посадочной полосой в Мидленде, Техас; потом они коснулись земли. В то же мгновение левая покрышка лопнула, и самолет отбросило в направлении бровки, которая в один миг превратилась в пыль. Время остановилось. Самолет продолжал двигаться достаточно быстро, gb.!

Неправильный выбор. Скорости не достаточно для взлета. Самолет на секунду или что-то около этого задрал нос, но это было последнее, что он смог сделать. Под нами волновалась полынь; самолет ударился о землю и левая стойка шасси немедленно сломалась. Огромный винт взрыхлил землю, и, как только он согнулся, двигатель внутри заклинило, он заревел и разорвался внутри своего капота.

Это было так знакомо — вялотекущее время. И смотри-ка кто здесь! Мой наблюдатель, с бортовым журналом и карандашом. Как поживаешь, приятель, давно не виделись. Болтает с наблюдателем в то время, как самолет разваливается на куски среди полыни.

Похоже, что хуже тебя пилота я не видел. Я хорошо знал, что аварии Мустангов — это вам не обычная будничная авария самолета. Эти машины так велики, быстроходны и опасны. Они сметают все на своем пути и взрываются красочными фейерверками желтого и оранжевого пламени, как динамит, превращаясь в роковой черный дым и разлетающиеся в радиусе полмили от эпицентра болты и обломки. Пилот при этом ничего не успевает почувствовать.

Взрыв приближался ко мне со скоростью восемьдесят миль в час: Оранжевобелый клетчатый корпус дизель-генератора, находящегося в самом центре всего этого хаоса, подумал, что он сможет уцелеть во время аварии сверхскоростного самолета. И был не прав. Еще несколько ударов о землю, и другое шасси тоже было потеряно, половина правого крыла и капот развеялись без следа. Почему я не покидаю свою тело? Во всех книгах говорится: Меня бросило вперед на привязных ремнях, когда мы врезались, и мир потемнел в моих глазах.

Несколько секунд я ничего не видел. Полное отсутствие боли. Очень спокойно здесь на небесах, думал я, тряся головой, распрямляясь. Совсем не больно. Спокойное, тихое шипение: Что там может на небесах шипеть, Ричард?

Я открыл глаза и обнаружил, что небеса выглядят как списанный правительством Соединенных Штатов корпус дизель-генератора, сокрушенный обломками крушения очень большого самолета. Происходящее доходит до него, как до жирафа. Одну минуту! Может: это не Тот Свет? Я не мертв!

Я сижу внутри того, что осталось от этой кабины, а самолет все еще не взорвался! Спустя десять секунд я бежал со скоростью чемпиона по спринту на двести ярдов от дымящихся обломков, которые когда-то были если не надежным, дешевым и удобным, то по крайней мере красивым самолетом. Я споткнулся и бросился лицом вниз в песок, как это делают пилоты в кино перед тем, как на экране произойдет взрыв. Лицом вниз, в ожидании удара прикрыть руками голову. Способен передвигаться с замечательной скоростью, когда наконец до него доходит.

Ничего не случилось. Еще полминуты. Я поднял голову и осторожно оглянулся. Потом встал на ноги, небрежно отряхнул песок и полынь с одежды. Mепонятно почему, старый рок-н-ролльный мотив забарабанил у меня в ушах.

Я почти не обратил на него внимания. Попытка быть бесстрастным? Вот паршивец! Я никогда не слышал, чтобы 51 не взорвался, как полная бочка с порохом, но он не взорвался, и единственным исключением из общего правила было то, что катастрофа произошла с машиной, пилотом которой был я. Теперь придется долго давать объяснения, заполнять бумажки, которые пойдут в архив: Пройдет много времени, прежде чем я смогу взять билет на самолет, летящий на запад.

Мелодия продолжала звучать. Достаточно быстро оправился от шока. Польщенный, насвистывая мелодию, я подошел к останкам того, что осталось от Мустанга, нашел саквояж, сумку и бритвенный прибор и бережно отложил их в сторону. Крепкая кабина, можно сказать после случившегося. И естественно!

Самолет не взорвался потому, что когда я садился, в баках уже почти не было горючего. В это время наблюдатель, покачав головой, покинул меня, а в поле зрения появилось пять пожарных машин. Их совсем не интересовало все, что я им говорил об отсутствии топлива. Они залили обломки пеной безо всяких причин для этого. Мне было жаль радиоаппаратуру, часть которой осталась целой в кабине и стоила дороже золота.

Там аппаратура. Слишком поздно. Боясь, что может начаться пожар, они заполнили кабину пеной до самого верха. И что теперь делать, — беспомощно думал я. Что-теперь, что-теперь, чтотеперь?

Я прошел милю до аэропорта, купил билет на ближайший рейс, как можно короче описал в рапорте происшедшее, объяснил аварийщикам куда стаскивать обломки безнадежно искореженной машины. В этот момент, когда я писал для них свой адрес, сидя за столом в ангаре, мне припомнилась мелодия, которая бубнила в моей голове с момента аварии. Ш-бум, ш-бум: и множество йя-т-та, йя-т-та. Почему я напеваю эту песню? Через двадцать лет, почему бы и нет?

Песне не было дела до этого, она продолжала звучать: жизнь только сон! И я возьму тебя в рай выше всех! Ш-бу-ум: Эта песня! Это пел призрак Мустанга, со всеми соответствующими звуковыми эффектами. Жизнь — это только сон, любовь моя.

Конечно жизнь — это сон, ты, жестяное помело! И ты чуть не забрал меня в свой рай выше всех! Ш-бу-ум; ты, разорванный на куски увалень! Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла. Этот самолет, я никогда не принимал его всерьез.

Рейсовый самолет выруливал на взлетную полосу мимо полыни. Я наблюдал со своего места через иллюминатор. Залитое пеной тело Мустанга возлежало на платформе, как на ложе, кран поднимал кусок крыла. Ты захотел поиграть, самолет? Тебе нравилось что-нибудь ломать при каждом полете, теперь ты захотел и вовсе пойти против моей воли?

Ты проиграл! Может, ты и найдешь кого-нибудь, кто забудет твое прошлое и сколотит тебя когда-нибудь, лет через сто после сегодняшнего дня. Может, ты вспомнишь этот день и будешь в нему добр! Клянусь тебе, машина, — сколачивать тебя буду не я. Сначала случай с парашютом, теперь еще и авиакатастрофа.

Я думал об этом, улетая на Запад, и через какое-то время решил, что меня вели Свыше, и я вышел невредимым из ситуации, которая оказалась немного более опасной, чем я мог предположить. Кто-нибудь другой мог бы увидеть в этом что-то иное. Катастрофа не была проявлением моей защиты в действии, этот случай был скорее свидетельством того, что она иногда бывает ненадежной. Девять Я тонул в деньгах. Люди в окружающем мире читали книги, покупали экземпляры книг, которые я написал.

Деньги от продажи каждой книги приходили ко мне из издательств. Может ли быть с деньгами авария? В этом нет проблем. Я могу это сделать, если ты очень хочешь. Он возвышался на дюйм над пятью футами; его волосы и борода переливались от рыжего к седине вокруг глаз, меняющихся от эльфийской озаренности до всезнания Святого.

Он был другом из дней моей журналистской работы, возглавлял консалтинговое бюро по вкладам. Мне он понравился сразу после первой же истории с передачей имущества, в которой он мне помог, продемонстрировав спокойное знание бизнеса с первых дней нашей встречи. Я полностью ему доверял, и ничто из того, что он говорил сегодня, этого доверия не поколебало. И еще бумажная возня, и тарифные налоги. Я в этом ничего не понимаю, мне все это не нравится.

Сейчас все в порядке. Финансовый менеджер, — это полностью твои дела, — и я свободен. Я снова посмотрел на графики инвестиций, которые он контролировал. Все линии шли резко вверх. Но все это от меня так далеко: — Мне бы не хотелось, чтобы ты так говорил, — сказал он.

Большинство людей теряют прибыль по той причине, что у них нет капитала, чтобы покрыть дополнительные расходы, когда рынок двинется на них. Ты — такие как ты — не имеют проблем. Мы начинаем инвестиционную деятельность осторожно, с большим капиталом в резерве. Если мы начнем зарабатывать деньги по такой системе, то больше выиграем потом. Когда мы пройдемся по тому, что и является основным в получении прибыли, мы сможем пустить в оборот большие деньги и сделать состояние.

Но мы не должны нигде задерживаться, множество людей об этом забывают. И поэтому так много денег, количество которых уменьшилось! Он прикоснулся к графику. Справа ты видишь начальное вложение, выигрыш в том, что настоящая цена завышена вдвое, это прошедший апрель. Мы начинаем покупать фанеру, продавать много фанеры.

Прежде, чем цена опустится, мы сможем много купить. Продавать по высоким и покупать по низким — это то же, что покупать по низким и продавать по высоким: Понимаешь? Как мы сможем продавать: — Как это возможно — продавать до того, как купим? Мы разве не покупаем перед тем, как продавать? Мы обещаем продать позже по этой цене, зная, что до того, как настанет момент, когда мы должны продавать, мы уже купим фанеру, — или сахар, или медь, или зерно — по гораздо меньшей цене!

И вложим деньги. Офшорные инвестиции. Неплохая идея — открыть офшорную компанию. Но Чикагская Биржа это только место старта. Я бы предложил купить брокерское место на Восточной Финансовой, чтобы не платить за участие в торгах.

Позже, мудрым поступком было бы получить контрольный пакет в какой-нибудь небольшой компании. Я проведу анализ. Но с той суммой денег, которой мы располагаем, и при осторожной стратегии на рынке, провал практически исключен. Я возвращался успокоенный. Какая картина!

И никоим образом мое финансовое будущее не может не раскрыться, как парашют. Я никогда не сумею так обращаться с деньгами, как Стэн. Столько терпения, столько мудрости — и у меня не будет никаких финансовых потрясений. Какая мудрость — осознавая собственную слабость в этом вопросе, найти старого надежного друга и отдать свои деньги под его контроль. Десять Мы загорали на палубе.

Донна и я, вдвоем, на моей спокойной яхте, дрейфующей вместе с течением в трехстах милях севернее Ки Уэст. Это для меня очень важно. Я обещаю: никаких посягательств на меня — никакой ревности с моей стороны. У нее были короткие черные волосы, карие глаза прикрыты от солнца. Она загорела до цвета покрытого лаком тикового дерева, за годы лета, приобретенного благодаря разводу с далеким севером.

Я живу как хочу. Я остаюсь, если я захочу. И я уйду, если не захочу. Это тебя не пугает? Она передвинула бретельки бикини, чтобы загар был сплошным.

Это меня утешает! Никаких цепей, или канатов, или узлов, никаких дискуссий, никакой скуки. Сердечный подарок: я здесь не потому, что должен быть здесь, или потому, что меня заманили в ловушку, но лишь потому, что мне лучше быть с тобой, чем, где-нибудь еще в мире. Вода мягко плескалась о борта. Вместо теней по кораблю разбегались яркие солнечные пятна.

Я очень чувствителен. Если вдруг я только коснусь тебя, склоняя к тому, чего тебе скорее не хотелось бы делать, тебе достаточно еле слышно прошептать «нет». Я не выношу вторжения и покушения на личное. Тебе достаточно мне намекнуть, и я буду уже готов, — до того, как ты закончишь свой намек. Она перекатилась на бок, головой на руку, и открыла глаза.

Он хорошо представляет ее и точно уверен, что узнает, когда встретит. Сначала он ищет ее, летая на самолете по всей стране и устраивая увесилительные полеты, дружит с енотом, вспоминает Шимоду и т. Потом приходит к выводу, что так Совершенную Женщину не найти, продает самолет и случайно узнает, что стал миллионером. Ну да, сладковато, но все-таки все мы ищем совершенных и не очень партнеров для себя.

Ждем как чуда некой встречи и верим, что точно узнаем свою родную душу. Затем, как водится, Ричард встречает не Совершенную, а очень даже земную, привлекательную и во всех отношениях обаятельную Лесли. Ричард в это время решает, что Совершенная Женщина не может быть одной женщиной. Если перевести на язык простых смертных - Ричард встречается с одной, другой, следующей, все они ему быстро надоедают, если подумать, ни одна из них изначально не привлекает Ричарда настолько, чтобы в принципе заводить отношения, но тем не менее он позволяет себе встречи днем и ночью, затем легко уходит.

Но Ричард у нас рыцарь, поэтому каждую новую женщину он предупреждает, что он свободен, любовь - бред, а брак - величайшее зло.

Это рассказ об одном приключении, которое является самым важным в любом возрасте... Атрибуты книги:.

Бесплатная доставка от 2000 руб Курьером по Москве 235 руб, 2-5 рабочих дней Пункты выдачи по России от 149 руб Почтой от 176 руб Точная стоимость расчитывается при оформлении заказа Оплата Наличными или картой курьеру при получении Безопасная оплата банковскими картами онлайн О книге Об авторе О книге "Мост через вечность" Биография? Возможности Ричарда Баха беспредельны...

Сорок семь

Мост через вечность» (Ричард Бах) от издательства София, ее ISBN: 978-5-906791-15-3. Все книги в наличии, доставка по Москве и всей России в короткие сроки. Книга «Мост через вечность» автора Ричард Бах оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 8.00 из 10. Предпоследняя глава "Моста через вечность", когда герои отвечают на любые, и прежде всего смысловые вопросы зала, доказала мне, что Бах познал свой смысл. Я — Нэнси Ведущая‑программу‑новостей. О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. Скачать книгу «Мост через вечность» Баха Ричарда Дэвиса в форматах fb2, epub, pdf, txt, rtf или читать онлайн.

Ричард Бах. Мост через вечность

«Мост через вечность» (англ. The Bridge Across Forever) — роман Ричарда Баха 1984 года. Ричард Бах Мы — мост через вечность, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живы. Ричард Бах Мост через вечность. Один. Два.

«Мост через вечность»

В книге два романа: «Мост через вечность» и «Единственная». Мост через вечность: идеальная любовь и развод Ричарда Баха и Лесли Пэрриш. описание, сюжет, главные герои, рейтинг читателей, рецензии и отзывы. Книга: Бах Р. Мост через вечность, автор: Бах Ричард, ISBN: 978-5-906686-46-6, цена: 980.00, издательство: София. Купить книги с доставкой в интернет-магазине Амиталь.

Мы мост через вечность...

Когда мы чувствуем себя настолько в безопасности, что можем открыть наши замки, тогда наши самые подлинные "я" выходят навстречу друг другу и мы можем быть полностью и искренне теми, кто мы есть. Тогда нас любят такими, какими мы есть, а не такими, какими мы стараемся быть. Каждый открывает лучшие стороны другого. И невзирая на все то, что заставляет нас страдать, с этим человеком мы чувствуем благополучие как в раю. Родная душа — это тот, кто разделяет наши глубочайшие устремления, избранное нами направление движения. Если мы вдвоем подобно воздушным шарикам движемся вверх, очень велика вероятность того, что мы нашли друг в друге нужного человека.

Прежде чем скачать книгу Мост через вечность бесплатно, мы рекомендуем ознакомится с описанием выше, приятного чтения. Автор: Ричард Бах.

Это повесть о рыцаре, который умирал, и о принцессе, спасшей ему жизнь. Это история о красавице и чудовищах, о волшебных заклинаниях и крепостных стенах, о силах смерти, которые нам только кажутся, и силах жизни, которые есть. Это рассказ об одном приключении, которое является самым важным в любом возрасте.

Реализм Случайная цитата из книги «Да, психические силы - можно держать пари - когда в них возникает наибольшая потребность, они непременно куда-нибудь отлучаются, скажем, пообедать. Все это и многое другое. Это повесть о рыцаре, который умирал, и о принцессе, спасшей ему жизнь.

«Мост через вечность»

Вне времени все мы — одно. Мы забываем днем, а во сне мы помним все сны прошлых лет. Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убежден, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим? Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе!

Смерть не более разлучает нас, чем жизнь! Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни. Приходится признать, что мы одиноки на этой планете, каждый из нас совершенно одинок, и чем скорее мы это признаем, тем лучше для нас.

Вот что значит — учиться: важно не то, проиграем ли мы в игре, важно как мы проиграем и как мы благодаря этому изменимся, что нового вынесем для себя, как сможем применить это в других играх. Странным образом поражение оборачивается победой. Люди живут в больших домах, чтобы укрыться от «дождя» и «снега», по бокам коробок проделаны дырки, чтобы можно было глядеть наружу.

Они перемещаются в коробках меньшего размера, раскрашенных во все возможные цвета, с колёсами по углам. Им нужна эта коробочная культура, потому что каждый человек мыслит себя заключённым в коробку под названием «тело»; им нужны руки и ноги, пальцы, чтобы держать карандаши и ручки, разные инструменты, им нужен язык, потому что они забыли, как общаться, им нужны глаза, потому что они забыли, как видеть. Время от времени, — писал я, — забавно просто закрыть глаза и посреди этой темноты шепнуть самому себе: я — волшебник, и когда я открою глаза, то увижу мир, творцом которого являюсь я и только я.

Затем медленно, словно занавес на сцене, приподнимаются веки. И глядите, без сомнений, вот он, мой мир, точно такой, каким я построил его. В том, что мы слышим, очень многое определяется тем, что мы ожидаем услышать, отсеивая все остальное.

Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если бы слово «любовь» не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать, что люблю ее. Как такой умный человек может сомневаться в том, что наше существование — это нечто большее, чем просто фотовспышка на фоне вечности?

Потому что она уже знает все, что хотела узнать самостоятельно. Потому что в мире есть лишь один-единственный человек, к встрече с которым ведет ее судьба, и этот человек в данный момент управляет этим вот самым аэропланом. Крутой выход, убираем газ, выключаем двигатель, винт застыл: Планируем вниз, беззвучно скользя к земле, приземляемся с таким расчетом, чтобы замереть прямо напротив толпы. Я узнаю ее, едва лишь увижу, — подумал я, — такой яркий образ, — сразу же узнаю. Вокруг аэроплана теснились люди: мужчины, женщины, семьи с корзинами для пикника, дети на велосипедах. Рядом с детьми — две собаки. Отжавшись на руках, я выбрался из кабины и взглянул на людей.

Они мне понравились. В следующий момент я с занятной отрешенностью уже как бы со стороны слушал свой собственный голос и в то же время взглядом пытался отыскать ее в толпе. Уникальный шанс воспарить над полями Айовы! Последняя возможность перед тем, как выпадет снег! Вперед, — туда, где обитают лишь птицы да ангелы: Кое-кто засмеялся и зааплодировал — кому-нибудь другому, кто решится попробовать первым. Лица — некоторые с выражением глубокого недоверия и вопроса, некоторые — полные устремления и жажды приключений, были и хорошенькие — веселые и заинтересованные. Но того лица, которое я искал, не было нигде.

Покрытая загаром кожа, ясные карие глаза. Ей так хотелось, чтобы ее предположение оказалось справедливым.

Не выполнила моих условий и пытается заставить меня жениться. Будто бы я никогда не объяснял ей всех отрицательных сторон вступления в брак и не показывал, что я только частично похож на того мужчину, который бы идеально соответствовал ей. Через полминуты после взлета я быстро набрал высоту, поднимаясь на две тысячи футов в минуту, а ветер бил по моему шлему и перчаткам. Как я люблю это!

Очень медленный переворот за ним другой, и так до шестнадцати. Небо чисто? Вот это да! Зеленая равнинная местность во Флориде. Озера и болота величественно поднимаются справа от меня, становятся огромными и широкими над головой и исчезают из виду слева. Горизонтальный полет.

Затем — РАЗ! Вытягиваю самолет вверх до полной остановки, нажимаю на левую педаль, ныряю отвесно вниз, тогда как ветер завывает в тросах между пластинчатыми крыльями. Затем отвожу рычаг вперед и лечу вверх ногами, пока скорость не достигнет 160 миль в час. Я откидываю голову назад и смотрю вверх на землю. Резко отвожу рычаг назад, сильно жму на правую педаль, и биплан начинает переворачиваться обратно. Его правое крыло замедляется, он дважды оборачивается вокруг своей оси, а зеленое небо и голубая земля делают двойное сальдо.

Рычаг вперед, левая педаль и — ФИТЬ! В течение доли секунды пять земных тяжестей вдавливают меня в сидение. Панорама передо мной сужается до маленькой светлой точки на сером фоне, я ныряю вниз до высоты ста футов над летным полем, а затем после набора высоты снова перехожу на горизонтальный парадный полет. Это проясняет ум. Зеленые мхи, с ревом приближающиеся к лобовому стеклу, и болото, заросшее кипарисами и кишащее аллигаторами, вращающееся со скоростью один оборот в секунду вокруг головы. Но сердце по-прежнему одиноко.

Двенадцать Некоторое время мы играли, не проронив ни слова. Лесли Парриш спокойно сидела со своей стороны орехово-сосновой шахматной доски, я — со своей. На протяжении девяти ходов в захватывающем дух миттельшпиле в комнате стаяла тишина, нарушаемая лишь, тихим звуком передвигаемых с места на место коня или ферзя да изредка — приглушенно-резким «гм» или «эх», когда, делая ход фигурами, шахматисты рисуют собственный портрет. Г-жа Парриш не блефовала и не была обманута сама. Она играла прямо и открыто и была сильным шахматистом. Я украдкой наблюдал за ней и улыбался, хотя она как раз захватила моего слона и грозилась на следующем ходу взять коня, — такую потерю я вряд ли мог себе позволить.

Я впервые увидел это лицо за много лет до того, как мы встретились — самым важным из способов. После секундной паузы дверь с грохотом закрылась. Серо-голубые глаза ответили мне благодарным взглядом. Я встретил этот взгляд, задержавшись не более чем на четверть секунды, говоря этим, что мне было приятно подождать, затем вежливо отвел глаза. Проклятая вежливость, подумал я. Какое прекрасное лицо!

Где я видел ее — в кино, по телевизору? Я не осмеливался спросить. Мы поднимались молча. Она была мне по плечо; золотые волосы вьются и подобраны под шапку цвета корицы. Одета не как кинозвезда: выцветшая рабочая блуза под курткой от военно-морской формы, голубые джинсы, кожаные ботинки. Какое милое лицо!

Она здесь на натурных съемках, подумал я. Может, она — в составе съемочной группы. Какое это было бы удовольствие — познакомиться с нею. Но она так далека… Разве это не интересно, Ричард, как бесконечно она далека? Вы стоите, разделяемые тридцатью дюймами, но нет способа преодолеть пропасть и сказать: «привет». Если б только мы могли изобрести способ, думал я, если бы только это был мир, в котором незнакомые люди могли бы сказать друг другу: «Ты мне нравишься» и «Я бы хотел знать, кто ты».

С кодом: «Нет, спасибо», если симпатия не окажется обоюдной. Но такой мир еще не создан. Полуминутный подъем завершился в молчании. С тихим шумом дверь открылась. Поспешно, почти бегом, она прошла по холлу к своему номеру, открыла дверь, вошла, закрыла ее за собой, оставив меня в коридоре одного. Мне бы так хотелось, чтобы ты не уходила, думал я, заходя в свой номер, через две двери от нее.

Мне бы так хотелось, чтобы тебе не нужно было убегать. Делая ход конем, я мог изменить направление угрозы на Доске, смягчить ее атаку. Преимущество было у нее, но она не выиграла, — пока еще. Конечно, думал я. Угроза NxP, NxR! Я сделал ход и снова наблюдал за ее глазами, любуясь красотой, удивительно невозмутимой перед моей контратакой.

Через год после нашей встречи в лифте я предъявил иск режиссеру фильма по поводу сделанных им без моего одобрения изменений в сценарии. Хотя суд потребовал от него убрать некоторые худшие изменения, я едва мог удержаться, чтобы не крушить мебель, когда обсуждал с ним этот вопрос. Необходимо было найти посредника, через которого каждый из нас мог бы говорить. Посредником оказалась актриса Лесли Парриш, женщина, которая поднималась вместе со мной из вестибюля на третий этаж. Рейдж таял, разговаривая с ней. Она была спокойна и рассудительна, — я ей сразу доверился.

На сей раз в Голливуде хотели экранизировать мою последнюю книгу. Я поклялся, что скорее готов увидеть повесть сожженной, чем позволить исковеркать ее в экранном варианте. Если это должно было осуществиться, то не будет ли лучше сделать это моей собственной компании? Лесли была единственным человеком, которому я доверял в Голливуде, и я вылетел в Лос-Анжелес переговорить с нею еще раз. На приставном столике в ее офисе стояла шахматная доска. Шахматы для офиса — это чаще всего каприз дизайнеров, — созданные прихотливой фантазией ферзи, слоны, пешки разбросаны наобум по доске.

Это были деревянные шахматы с 3,5-дюймовым королем на 14-дюймовой доске, развернутой углом к правой руке игрока, и с обращенными вперед фигурами коней. Я не был лучшим игроком в городе, но не был и плохим. Я играл с семи лет и был довольно самонадеян за шахматной доской. Она взглянула на часы. Ее победа ошеломила меня. То, как она выиграла, рисунок ее мыслей на шахматном доске вновь и вновь очаровывали меня.

Во время следующей встречи мы играли на две лучшие партии из трех. В следующем месяце мы создали корпорацию. Она усадила меня за решение вопроса о том, как сделать фильм с наименьшей вероятностью провала, и мы сыграли на шесть лучших партий из одиннадцати. После этого не требовалось встреч. Я бы примчался в своем новоприобретенном самолете, 8-тонном реактивном, бывшей собственностью ВВС, из Флориды в Лос-Анжелес, чтобы провести с Лесли день за игрой в шахматы. Наши партой стали менее состязательными, допускался разговор, на столе — печенье и молоко.

На ее части доски ситуация была угрожающей. Прелестный ход, не правда ли? Кровь отхлынула у меня от лица. Шах, — я ожидал его, ферзь был сюрпризом. Вот те на… Х-м… Ход найти можно и очень симпатичный. Но я ускользну, как тень.

Зверь, г-жа Парриш, этак, словно тень, ускользнет… Иногда зверь выкручивался, иной раз его отправляли в загон и наносили полное поражение только затем, чтобы позже подать кусочек пряника; и новая ого попытка увлечь ее в свои силки. Какая странная алхимия наших отношений! Я предполагал, что у нее есть множество мужчин для романов, так же, как у меня — женщин. Предположения было достаточно: никто из нас не любопытствовал, каждый с глубочайшим уважением относился к личной жизни другого. Как-то посреди партии она сказала: «Сегодня в Академии — фильм, который мне надо посмотреть. Режиссер был бы доволен.

Пойдемте со мной? Я ощущал некий романтический ореол, проезжая мимо здания. И вот я был внутри, на новом фильме со множеством кинозвезд. Как странно, думал я, моя простая летная жизнь вдруг оказалась тесно связанной с миром Голливуда, — благодаря книге и другу, который почти всегда меня побеждает в любимой игре. Она отшатнулась. И партию в шахматы?

Вы не заметили, что я сижу на крупах, сырых овощах и йогурте и даже печенье только изредка во время партии в шахматы? Поэтому вам нужно свежее мороженое. Как давно вы его ели? Только честно. Если это было на прошлой неделе, так и скажите — на прошлой неделе. В прошлом году!

Похоже на то, что я ем мороженое? Посмотрите на меня! Впервые я посмотрел. Я откинулся на сиденье; я был поражен, обнаружив то, что самый тупой мужчина замечал сразу, — передо мной была чрезвычайно привлекательная женщина, и мысль творца, создавшего совершенное лицо, в полной гармонии с ним создала и тело. За эти месяцы моего знакомства с ней я видел очаровательную бестелесную фею, ум, в котором были танцевальные па, справочник по кинопродукции, классическая музыка, политика, балет. Можно сказать, что я питаюсь мороженым?

Нельзя сказать! Это определенно НЕ такое тело, какое бывает от мороженого! Позвольте вас заверить… — Я сгорал от смущения. Какая глупость, — подумал я, — взрослому мужчине… Ричард, смени-ка тему поскорее! Если вы сможете там свернуть, мы бы получили прямо в руки, горячее, маленькое, прямо сейчас… Она посмотрела на меня и улыбнулась, давая понять, что наша дружба осталась невредимой; она поняла, что я впервые обратил внимание на ее тело, и она не возражала. Но ее мужчины, подумал я, возразили бы наверняка, и это создало бы проблемы.

Без обсуждений, не произнеся ни слова, я выбросил мысли о ее теле из головы. Для романа у меня была великолепная женщина; чтобы иметь друга и партнера по бизнесу, мне нужно было поддерживать отношения с такой Лесли Парриш, какой она и была со мной. Тринадцать — Это не конец света, — спокойно сказал Стэн еще до того, как я сел по другую сторону его стола. Товарная биржа Западного побережья вчера потерпела крах. Они застрахованы на случай банкротства. Ты потерял немного денег.

Мой финансовый менеджер всегда имел заниженные данные, потому, как только он это произнес, мои губы сжались. Я сглотнул. Как дела в торговой палате в Чикаго? Я уверен, временные. У тебя сейчас самый длинный ряд убытков, который мне когда-либо приходилось регистрировать. Так не может продолжаться все время, но пока ситуация не из лучших.

Ты потерял около 800 тысяч долларов. Он называл большую сумму, чем та, которая у меня была! Как мог я потерять больше, чем имел? На бумаге! Он, должно быть, имеет в виду бумажные потери. Невозможно утратить больше денег, чем имеешь.

Если бы я был способен что-нибудь изучить о деньгах, возможно, было бы хорошо уделить этому более пристальное внимание. Но мне пришлось бы учиться на протяжении месяцев; обращение с деньгами — это не полеты, это удушающе тоскливое дело; трудно разобрался даже в схемах. Но если бы у меня был выбор, я бы предпочел не терять. Я не ощутил ни злости, ни отчаяния, словно очутился в комедийной ситуации, достаточно быстро повернуть стул, на котором я сидел, — и я увижу телевизионные камеры и людей в студии вместо стен этого офиса. Неизвестный писатель зарабатывает миллион и теряет его за одну ночь. Не банальна ли такая ситуация?

Неужели это действительно моя жизнь? Люди с миллионными доходами, — они всегда были кем-то еще. Я же всегда был самим собой. Я авиапилот, посредственный актер, продающий прогулки на самолете со скошенных полей. Я писатель, пишущий как можно реже, разве что — вдохновляемый слишком привлекательной идеей, чтобы оставить ее не изложенной на бумаге… Какой мне интерес иметь дело с банковским счетом на более чем сто долларов, который все равно вряд ли кому-нибудь понадобится сразу? Ее клиент исчез вместе с деньгами.

Там было только пятьдесят тысяч долларов, но тебе следует знать. Я но мог в это поверить. Она доверяла ему! И он исчез? Вот тебе на. Пожалуйста, только не столь избитое клише!

Хорошенькая женщина накалывает богатого дурака на пятьдесят тысяч. Мне кажется, это ее почерк на обратной стороне чека. Другое имя, но тот же почерк. Он раскрыл папку, достал конверт и дал мне погашенный чек. Высокие стремительные прописные буквы, изящные окончания букв «у». Увидев их на конверте, я готов был поклясться, что это было написано Тамарой.

Стэн ничего больше не сказал. Он был уверен, что деньги у нее. Но Тамара была в моем ведении; никакого расследования не могло быть, пока я его не потребовал. Я никогда не спрошу и никогда не скажу ей об этом ни слова. Но я никогда ей не доверюсь. После долгой полосы неудач должен произойти поворот в нашу пользу.

Сейчас ты мог бы перевести оставшиеся средства в иностранную валюту. У меня есть предчувствие, что курс доллара относительно немецкой марки может упасть сейчас в любой момент, и ты смог бы за ночь вернуть себе утраченное. Судя по вспышкам сигнальных огней и звону колоколов, возвещающих об опасности, мои владения, похоже, оказались атомной станцией за три минуты от катастрофы. Наконец я встал, взял с тахты свою летную куртку. Словно не услышав этого, он произнес: — Я хотел сказать тебе еще одну вещь. Это непросто.

Знаешь, говорят: «Власть коррумпирует, но при абсолютной власти — и коррупция абсолютная». И это так. Я думаю, это должно быть верно и для меня тоже. Я не знал, что он имеет в виду, но я боялся спрашивать. Его лицо было невозмутимо. Стэн продажен?

Это невозможно. Я уважал его много лет, я не мог сомневаться в его честности. Это положение он, конечно, исправил, но тем не менее чувствует себя виноватым, обязанным сообщить мне. И, ясное дело, — если он говорит мне об этом сейчас, — он намерен не допускать впредь таких ошибок. Сейчас важно выйти из этого положения. Я забыл об этом разговоре.

Оставшимися деньгами распоряжался Стэн и люди, которых он знал и которым доверял, — мы им хорошо платили за услуги. Хотелось ли им бросить все эти сложные денежные дела, запустить их куда-нибудь в небо? Конечно, нет, особенно сейчас, когда все шло не так плохо. Неудачи случаются со всеми, но мои менеджеры хорошо соображают, — думал я, скоро найдут решение — быстро и правильно. Четырнадцать — Здесь реактивный Один Пять Пять Икс-рей, — сказал я, нажав на кнопку выхода в эфир, — я снижаюсь для посадки с уровня три-пять-ноль на уровень, два-семь-ноль. Я смотрел поверх своей кислородной маски с высоты семи миль на пустыни Южной Калифорнии, инспектируя голубизну неба внизу с помощью длительной замедленной бочки.

Фактически я летел на запад, чтобы провести беседу в университете Лос-Анжелеса, которая должна была продолжаться целый день. Я был рад, однако, что в запасе было еще несколько дней. Снижайтесь медленнее. Снижение со скоростью четыреста миль в час не казалось мне слишком быстрым. Я хотел посадить свой аппарат и повидаться с Лесли скорее, чем мог позволить самолет. Я подтвердил это и направил нос своего самолета в сторону земли еще быстрее.

Стрелка измерителя высоты устремилась вниз. Земля желает вам удачной посадки! Следы от кислородной маски еще не сошли с моего лица, когда я постучал в дверь ее дома на окраине Беверли-Хиллз. Я нажал на кнопку дверного звонка. Музыка стала тише. И вот она выходит, глаза сияют, как свет солнца на морской волне, звучит радостное приветствие.

Ни одного прикосновения, никаких рукопожатии, и ни один из нас не подумал, что это странно. Извини, что я никогда не говорил тебе об этом, но я полностью и всецело ненавижу сюрпризы, даже если это подарки. Все, что мне нужно, я покупаю сам. Если у меня чего-то нет, — значит оно мне не нужно. Так что, по определению, — сказал я ей ловко и решительно, — когда ты делаешь, мне подарок, ты даешь мне то, чего я не хочу. Поэтому ты не обидишься, если я верну его, правда?

Она пошла на кухню. Ее волосы легко рассыпались по плечам и вниз по спине. Навстречу ей важной походкой вышел ее старый кот, очевидно, считая, что пришло время ужинать. Подарок был без упаковки. Это была обычная большая чашка из магазина дешевой распродажи, из самого дешевого магазина, и внутри нее был нарисован поросенок. Если бы я это увидел, я бы сразу купил!

Это сногсшибательно! Что это за прекрасная… штука? Это чашка для поросенка. А вот… ложечка для поросенка! Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме, опускался к полу.

Я стал защищаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой холодильник такие экстравагантные сласти лишь, для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи. Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой. Вот тебе. Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика.

Разве он тебе больше не нравится? Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать, слово «хот-фадж» до конца жизни. Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его. Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее! Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась.

И ты тоже можешь. Я и сам еще не делал этого в этом пространстве-времени. Точнее, в том, что я считаю этим пространством-временем. Видишь, вопрос становится все более запутанным. Hо я работаю над ним постоянно. Я помешал фадж, который окружил мою ложку одной сплошной массой в полфунта весом.

Она даже не моргнула, услышав мой вопрос, и не потребовала от меня объяснений. Однажды в Мексике. А однажды — в Долине Смерти, на вершине холма ночью под звездным небом. Я наклонилась назад, чтобы посмотреть, и свалилась вверх, оказавшись, среди звезд… — Вдруг у нее на глаза появились слезы. Я тихо скачал: — Ты помнишь, как легко было, когда ты была свободной от тела среди звезд, как там все естественно, просто, правильно, реально-как-по-возвращении-домой? Это сила, которая у нас… это одно из проявлений силы, которая у нас есть.

Все легко и естественно. Нам следует усердно заниматься и остерегаться использовать эту силу, а то ограничения земной жизни станут совсем запутанными и выйдут из-под контроля, и мы не сможем больше ничему научиться. Наша беда в том, что так мы привыкли говорить себе, что мы привыкли говорить себе, что мы не будем пользоваться нашей реальной силой, что теперь, мы думаем, что не можем этого делать. Когда я был там с Шимодой, никто не задавал никаких вопросов. Когда его не оказалось рядом, я прекратил занятия. Я считаю, что даже небольшие достижения в этом деле уже очень много значат.

Я пристально посмотрел на нее.

Бесплатная доставка от 2000 руб Курьером по Москве 235 руб, 2-5 рабочих дней Пункты выдачи по России от 149 руб Почтой от 176 руб Точная стоимость расчитывается при оформлении заказа Оплата Наличными или картой курьеру при получении Безопасная оплата банковскими картами онлайн О книге Об авторе О книге "Мост через вечность" Биография? Возможности Ричарда Баха беспредельны...

Отзывы, вопросы и статьи

• Бах Ричард. Мост через вечность.
• Мост через вечность: краткое содержание, описание и аннотация
• Сорок семь - Мост через вечность (Ричард Бах) | Читать онлайн бесплатно без регистрации
• "Мост через вечность". Ричард Бах - YouTube

Рекомендуем ознакомиться:

• Цитаты из книги «Мост через вечность»
• Другие статьи в литературном дневнике:
• Бах Ричард. Мост через вечность.
• Смотрите также
• «Мост через вечность» Ричард Бах
• Доступные форматы

Ричард Бах, Мост через вечность

Почему же я так не нравлюсь себе сейчас? Я спустился по лестнице в ангар, толчком открыл крышку кабины и вскочил в нее. Летая в этом аэроплане, я встретил Кэти, подумал я. Привязные ремни для плеч, ремни сиденья, открыть смеситель. Не выполнила моих условий и пытается заставить меня жениться. Будто бы я никогда не объяснял ей всех отрицательных сторон вступления в брак и не показывал, что я только частично похож на того мужчину, который бы идеально соответствовал ей. Через полминуты после взлета я быстро набрал высоту, поднимаясь на две тысячи футов в минуту, а ветер бил по моему шлему и перчаткам. Как я люблю это! Очень медленный переворот за ним другой, и так до шестнадцати.

Небо чисто? Вот это да! Зеленая равнинная местность во Флориде. Озера и болота величественно поднимаются справа от меня, становятся огромными и широкими над головой и исчезают из виду слева. Горизонтальный полет. Затем — РАЗ! Вытягиваю самолет вверх до полной остановки, нажимаю на левую педаль, ныряю отвесно вниз, тогда как ветер завывает в тросах между пластинчатыми крыльями. Затем отвожу рычаг вперед и лечу вверх ногами, пока скорость не достигнет 160 миль в час.

Я откидываю голову назад и смотрю вверх на землю. Резко отвожу рычаг назад, сильно жму на правую педаль, и биплан начинает переворачиваться обратно. Его правое крыло замедляется, он дважды оборачивается вокруг своей оси, а зеленое небо и голубая земля делают двойное сальдо. Рычаг вперед, левая педаль и — ФИТЬ! В течение доли секунды пять земных тяжестей вдавливают меня в сидение. Панорама передо мной сужается до маленькой светлой точки на сером фоне, я ныряю вниз до высоты ста футов над летным полем, а затем после набора высоты снова перехожу на горизонтальный парадный полет. Это проясняет ум. Зеленые мхи, с ревом приближающиеся к лобовому стеклу, и болото, заросшее кипарисами и кишащее аллигаторами, вращающееся со скоростью один оборот в секунду вокруг головы.

Но сердце по-прежнему одиноко. Двенадцать Некоторое время мы играли, не проронив ни слова. Лесли Парриш спокойно сидела со своей стороны орехово-сосновой шахматной доски, я — со своей. На протяжении девяти ходов в захватывающем дух миттельшпиле в комнате стаяла тишина, нарушаемая лишь, тихим звуком передвигаемых с места на место коня или ферзя да изредка — приглушенно-резким «гм» или «эх», когда, делая ход фигурами, шахматисты рисуют собственный портрет. Г-жа Парриш не блефовала и не была обманута сама. Она играла прямо и открыто и была сильным шахматистом. Я украдкой наблюдал за ней и улыбался, хотя она как раз захватила моего слона и грозилась на следующем ходу взять коня, — такую потерю я вряд ли мог себе позволить. Я впервые увидел это лицо за много лет до того, как мы встретились — самым важным из способов.

После секундной паузы дверь с грохотом закрылась. Серо-голубые глаза ответили мне благодарным взглядом. Я встретил этот взгляд, задержавшись не более чем на четверть секунды, говоря этим, что мне было приятно подождать, затем вежливо отвел глаза. Проклятая вежливость, подумал я. Какое прекрасное лицо! Где я видел ее — в кино, по телевизору? Я не осмеливался спросить. Мы поднимались молча.

Она была мне по плечо; золотые волосы вьются и подобраны под шапку цвета корицы. Одета не как кинозвезда: выцветшая рабочая блуза под курткой от военно-морской формы, голубые джинсы, кожаные ботинки. Какое милое лицо! Она здесь на натурных съемках, подумал я. Может, она — в составе съемочной группы. Какое это было бы удовольствие — познакомиться с нею. Но она так далека… Разве это не интересно, Ричард, как бесконечно она далека? Вы стоите, разделяемые тридцатью дюймами, но нет способа преодолеть пропасть и сказать: «привет».

Если б только мы могли изобрести способ, думал я, если бы только это был мир, в котором незнакомые люди могли бы сказать друг другу: «Ты мне нравишься» и «Я бы хотел знать, кто ты». С кодом: «Нет, спасибо», если симпатия не окажется обоюдной. Но такой мир еще не создан. Полуминутный подъем завершился в молчании. С тихим шумом дверь открылась. Поспешно, почти бегом, она прошла по холлу к своему номеру, открыла дверь, вошла, закрыла ее за собой, оставив меня в коридоре одного. Мне бы так хотелось, чтобы ты не уходила, думал я, заходя в свой номер, через две двери от нее. Мне бы так хотелось, чтобы тебе не нужно было убегать.

Делая ход конем, я мог изменить направление угрозы на Доске, смягчить ее атаку. Преимущество было у нее, но она не выиграла, — пока еще. Конечно, думал я. Угроза NxP, NxR! Я сделал ход и снова наблюдал за ее глазами, любуясь красотой, удивительно невозмутимой перед моей контратакой. Через год после нашей встречи в лифте я предъявил иск режиссеру фильма по поводу сделанных им без моего одобрения изменений в сценарии. Хотя суд потребовал от него убрать некоторые худшие изменения, я едва мог удержаться, чтобы не крушить мебель, когда обсуждал с ним этот вопрос. Необходимо было найти посредника, через которого каждый из нас мог бы говорить.

Посредником оказалась актриса Лесли Парриш, женщина, которая поднималась вместе со мной из вестибюля на третий этаж. Рейдж таял, разговаривая с ней. Она была спокойна и рассудительна, — я ей сразу доверился. На сей раз в Голливуде хотели экранизировать мою последнюю книгу. Я поклялся, что скорее готов увидеть повесть сожженной, чем позволить исковеркать ее в экранном варианте. Если это должно было осуществиться, то не будет ли лучше сделать это моей собственной компании? Лесли была единственным человеком, которому я доверял в Голливуде, и я вылетел в Лос-Анжелес переговорить с нею еще раз. На приставном столике в ее офисе стояла шахматная доска.

Шахматы для офиса — это чаще всего каприз дизайнеров, — созданные прихотливой фантазией ферзи, слоны, пешки разбросаны наобум по доске. Это были деревянные шахматы с 3,5-дюймовым королем на 14-дюймовой доске, развернутой углом к правой руке игрока, и с обращенными вперед фигурами коней. Я не был лучшим игроком в городе, но не был и плохим. Я играл с семи лет и был довольно самонадеян за шахматной доской. Она взглянула на часы. Ее победа ошеломила меня. То, как она выиграла, рисунок ее мыслей на шахматном доске вновь и вновь очаровывали меня. Во время следующей встречи мы играли на две лучшие партии из трех.

В следующем месяце мы создали корпорацию. Она усадила меня за решение вопроса о том, как сделать фильм с наименьшей вероятностью провала, и мы сыграли на шесть лучших партий из одиннадцати. После этого не требовалось встреч. Я бы примчался в своем новоприобретенном самолете, 8-тонном реактивном, бывшей собственностью ВВС, из Флориды в Лос-Анжелес, чтобы провести с Лесли день за игрой в шахматы. Наши партой стали менее состязательными, допускался разговор, на столе — печенье и молоко. На ее части доски ситуация была угрожающей. Прелестный ход, не правда ли? Кровь отхлынула у меня от лица.

Шах, — я ожидал его, ферзь был сюрпризом. Вот те на… Х-м… Ход найти можно и очень симпатичный. Но я ускользну, как тень. Зверь, г-жа Парриш, этак, словно тень, ускользнет… Иногда зверь выкручивался, иной раз его отправляли в загон и наносили полное поражение только затем, чтобы позже подать кусочек пряника; и новая ого попытка увлечь ее в свои силки. Какая странная алхимия наших отношений! Я предполагал, что у нее есть множество мужчин для романов, так же, как у меня — женщин. Предположения было достаточно: никто из нас не любопытствовал, каждый с глубочайшим уважением относился к личной жизни другого. Как-то посреди партии она сказала: «Сегодня в Академии — фильм, который мне надо посмотреть.

Режиссер был бы доволен. Пойдемте со мной? Я ощущал некий романтический ореол, проезжая мимо здания. И вот я был внутри, на новом фильме со множеством кинозвезд. Как странно, думал я, моя простая летная жизнь вдруг оказалась тесно связанной с миром Голливуда, — благодаря книге и другу, который почти всегда меня побеждает в любимой игре. Она отшатнулась. И партию в шахматы? Вы не заметили, что я сижу на крупах, сырых овощах и йогурте и даже печенье только изредка во время партии в шахматы?

Поэтому вам нужно свежее мороженое. Как давно вы его ели? Только честно. Если это было на прошлой неделе, так и скажите — на прошлой неделе. В прошлом году! Похоже на то, что я ем мороженое? Посмотрите на меня! Впервые я посмотрел.

Я откинулся на сиденье; я был поражен, обнаружив то, что самый тупой мужчина замечал сразу, — передо мной была чрезвычайно привлекательная женщина, и мысль творца, создавшего совершенное лицо, в полной гармонии с ним создала и тело. За эти месяцы моего знакомства с ней я видел очаровательную бестелесную фею, ум, в котором были танцевальные па, справочник по кинопродукции, классическая музыка, политика, балет. Можно сказать, что я питаюсь мороженым? Нельзя сказать! Это определенно НЕ такое тело, какое бывает от мороженого! Позвольте вас заверить… — Я сгорал от смущения. Какая глупость, — подумал я, — взрослому мужчине… Ричард, смени-ка тему поскорее! Если вы сможете там свернуть, мы бы получили прямо в руки, горячее, маленькое, прямо сейчас… Она посмотрела на меня и улыбнулась, давая понять, что наша дружба осталась невредимой; она поняла, что я впервые обратил внимание на ее тело, и она не возражала.

Но ее мужчины, подумал я, возразили бы наверняка, и это создало бы проблемы. Без обсуждений, не произнеся ни слова, я выбросил мысли о ее теле из головы. Для романа у меня была великолепная женщина; чтобы иметь друга и партнера по бизнесу, мне нужно было поддерживать отношения с такой Лесли Парриш, какой она и была со мной. Тринадцать — Это не конец света, — спокойно сказал Стэн еще до того, как я сел по другую сторону его стола. Товарная биржа Западного побережья вчера потерпела крах. Они застрахованы на случай банкротства. Ты потерял немного денег. Мой финансовый менеджер всегда имел заниженные данные, потому, как только он это произнес, мои губы сжались.

Я сглотнул. Как дела в торговой палате в Чикаго? Я уверен, временные. У тебя сейчас самый длинный ряд убытков, который мне когда-либо приходилось регистрировать. Так не может продолжаться все время, но пока ситуация не из лучших. Ты потерял около 800 тысяч долларов. Он называл большую сумму, чем та, которая у меня была! Как мог я потерять больше, чем имел?

На бумаге! Он, должно быть, имеет в виду бумажные потери. Невозможно утратить больше денег, чем имеешь. Если бы я был способен что-нибудь изучить о деньгах, возможно, было бы хорошо уделить этому более пристальное внимание. Но мне пришлось бы учиться на протяжении месяцев; обращение с деньгами — это не полеты, это удушающе тоскливое дело; трудно разобрался даже в схемах. Но если бы у меня был выбор, я бы предпочел не терять. Я не ощутил ни злости, ни отчаяния, словно очутился в комедийной ситуации, достаточно быстро повернуть стул, на котором я сидел, — и я увижу телевизионные камеры и людей в студии вместо стен этого офиса. Неизвестный писатель зарабатывает миллион и теряет его за одну ночь.

Не банальна ли такая ситуация? Неужели это действительно моя жизнь? Люди с миллионными доходами, — они всегда были кем-то еще. Я же всегда был самим собой. Я авиапилот, посредственный актер, продающий прогулки на самолете со скошенных полей. Я писатель, пишущий как можно реже, разве что — вдохновляемый слишком привлекательной идеей, чтобы оставить ее не изложенной на бумаге… Какой мне интерес иметь дело с банковским счетом на более чем сто долларов, который все равно вряд ли кому-нибудь понадобится сразу? Ее клиент исчез вместе с деньгами. Там было только пятьдесят тысяч долларов, но тебе следует знать.

Я но мог в это поверить. Она доверяла ему! И он исчез? Вот тебе на. Пожалуйста, только не столь избитое клише! Хорошенькая женщина накалывает богатого дурака на пятьдесят тысяч. Мне кажется, это ее почерк на обратной стороне чека. Другое имя, но тот же почерк.

Он раскрыл папку, достал конверт и дал мне погашенный чек. Высокие стремительные прописные буквы, изящные окончания букв «у». Увидев их на конверте, я готов был поклясться, что это было написано Тамарой. Стэн ничего больше не сказал. Он был уверен, что деньги у нее. Но Тамара была в моем ведении; никакого расследования не могло быть, пока я его не потребовал. Я никогда не спрошу и никогда не скажу ей об этом ни слова. Но я никогда ей не доверюсь.

После долгой полосы неудач должен произойти поворот в нашу пользу. Сейчас ты мог бы перевести оставшиеся средства в иностранную валюту. У меня есть предчувствие, что курс доллара относительно немецкой марки может упасть сейчас в любой момент, и ты смог бы за ночь вернуть себе утраченное. Судя по вспышкам сигнальных огней и звону колоколов, возвещающих об опасности, мои владения, похоже, оказались атомной станцией за три минуты от катастрофы. Наконец я встал, взял с тахты свою летную куртку. Словно не услышав этого, он произнес: — Я хотел сказать тебе еще одну вещь. Это непросто. Знаешь, говорят: «Власть коррумпирует, но при абсолютной власти — и коррупция абсолютная».

И это так. Я думаю, это должно быть верно и для меня тоже. Я не знал, что он имеет в виду, но я боялся спрашивать. Его лицо было невозмутимо. Стэн продажен? Это невозможно. Я уважал его много лет, я не мог сомневаться в его честности. Это положение он, конечно, исправил, но тем не менее чувствует себя виноватым, обязанным сообщить мне.

И, ясное дело, — если он говорит мне об этом сейчас, — он намерен не допускать впредь таких ошибок. Сейчас важно выйти из этого положения. Я забыл об этом разговоре. Оставшимися деньгами распоряжался Стэн и люди, которых он знал и которым доверял, — мы им хорошо платили за услуги. Хотелось ли им бросить все эти сложные денежные дела, запустить их куда-нибудь в небо? Конечно, нет, особенно сейчас, когда все шло не так плохо. Неудачи случаются со всеми, но мои менеджеры хорошо соображают, — думал я, скоро найдут решение — быстро и правильно. Четырнадцать — Здесь реактивный Один Пять Пять Икс-рей, — сказал я, нажав на кнопку выхода в эфир, — я снижаюсь для посадки с уровня три-пять-ноль на уровень, два-семь-ноль.

Я смотрел поверх своей кислородной маски с высоты семи миль на пустыни Южной Калифорнии, инспектируя голубизну неба внизу с помощью длительной замедленной бочки. Фактически я летел на запад, чтобы провести беседу в университете Лос-Анжелеса, которая должна была продолжаться целый день. Я был рад, однако, что в запасе было еще несколько дней. Снижайтесь медленнее. Снижение со скоростью четыреста миль в час не казалось мне слишком быстрым. Я хотел посадить свой аппарат и повидаться с Лесли скорее, чем мог позволить самолет. Я подтвердил это и направил нос своего самолета в сторону земли еще быстрее. Стрелка измерителя высоты устремилась вниз.

Земля желает вам удачной посадки! Следы от кислородной маски еще не сошли с моего лица, когда я постучал в дверь ее дома на окраине Беверли-Хиллз. Я нажал на кнопку дверного звонка. Музыка стала тише. И вот она выходит, глаза сияют, как свет солнца на морской волне, звучит радостное приветствие. Ни одного прикосновения, никаких рукопожатии, и ни один из нас не подумал, что это странно. Извини, что я никогда не говорил тебе об этом, но я полностью и всецело ненавижу сюрпризы, даже если это подарки. Все, что мне нужно, я покупаю сам.

Если у меня чего-то нет, — значит оно мне не нужно. Так что, по определению, — сказал я ей ловко и решительно, — когда ты делаешь, мне подарок, ты даешь мне то, чего я не хочу. Поэтому ты не обидишься, если я верну его, правда? Она пошла на кухню. Ее волосы легко рассыпались по плечам и вниз по спине. Навстречу ей важной походкой вышел ее старый кот, очевидно, считая, что пришло время ужинать. Подарок был без упаковки. Это была обычная большая чашка из магазина дешевой распродажи, из самого дешевого магазина, и внутри нее был нарисован поросенок.

Если бы я это увидел, я бы сразу купил! Это сногсшибательно! Что это за прекрасная… штука? Это чашка для поросенка. А вот… ложечка для поросенка! Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме, опускался к полу. Я стал защищаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой холодильник такие экстравагантные сласти лишь, для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи.

Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой. Вот тебе. Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика. Разве он тебе больше не нравится? Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать, слово «хот-фадж» до конца жизни. Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его.

Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее! Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась. И ты тоже можешь. Я и сам еще не делал этого в этом пространстве-времени. Точнее, в том, что я считаю этим пространством-временем. Видишь, вопрос становится все более запутанным. Hо я работаю над ним постоянно.

Я помешал фадж, который окружил мою ложку одной сплошной массой в полфунта весом. Она даже не моргнула, услышав мой вопрос, и не потребовала от меня объяснений. Однажды в Мексике. А однажды — в Долине Смерти, на вершине холма ночью под звездным небом. Я наклонилась назад, чтобы посмотреть, и свалилась вверх, оказавшись, среди звезд… — Вдруг у нее на глаза появились слезы. Я тихо скачал: — Ты помнишь, как легко было, когда ты была свободной от тела среди звезд, как там все естественно, просто, правильно, реально-как-по-возвращении-домой? Это сила, которая у нас… это одно из проявлений силы, которая у нас есть. Все легко и естественно.

Нам следует усердно заниматься и остерегаться использовать эту силу, а то ограничения земной жизни станут совсем запутанными и выйдут из-под контроля, и мы не сможем больше ничему научиться. Наша беда в том, что так мы привыкли говорить себе, что мы привыкли говорить себе, что мы не будем пользоваться нашей реальной силой, что теперь, мы думаем, что не можем этого делать.

О том, как он её искал через века и миры, рассказывается в этой книге. Автор говорит в ней не только о том, как найти свою вторую половинку, но и о том, как сохранить отношения в браке. Для этого необходимо понимать своего партнёра. Однако эта книга не является учебником психологии. Она посвящена простой и житейской истории обычных людей. Автор в ней рассказывает не только об обычных событиях из его жизни, но и пишет также о различных сказочных вещах.

Ричард Бах «Мост через вечность». Мысли и цитаты из книги Ричард Бах «Мост через вечность». Мысли и цитаты из книги Ричард Бах — американский писатель, философ и публицист. Ни одно желание не дается тебе отдельно от силы, позволяющей его осуществить.

Ветвятся и множатся под их гидропланом световые дорожки, ведущие в новые пространства, - как им вернуться домой? С книгой «Мост через вечность» читают.

Ричард Бах - Мост через вечность

Новости. Знакомства. Мы — мост через вечность, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви. Скачать книгу «Мост через вечность» Баха Ричарда Дэвиса в форматах fb2, epub, pdf, txt, rtf или читать онлайн.

Похожие новости: