Новости кто бы не изучал биографию пушкина подчеркивали

Минпросвещения опровергло исключение произведений Пушкина и Лермонтова из заданий ЕГЭ. 3) Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору. Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант.

Журналистская деятельность А. С. Пушкина

В своей биографии поэта Юрий Лотман сформулировал этот тезис с предельной остротой, утверждая, что Пушкин был «человек без детства». Д) ошибка в употреблении имени числительного. 1) Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору. Д) ошибка в употреблении имени числительного. 1) Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору.

Интересные факты о Пушкине

Вот я и шел посоветоваться с вами»… Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон. В заключение я сказал ему: «Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь, и без всякого опасения. Положитесь, безусловно, на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности». Тут, еще поговорив немного, мы расстались: Пушкин пошел к Милорадовичу. Часа через три явился и я к Милорадовичу, при котором состоял я по особым поручениям. Милорадович, лежавший на своем зеленом диване, окутанный дорогими шалями, закричал мне навстречу: «Знаешь, душа моя! У меня сейчас был Пушкин!

Мне ведь велено взять его и забрать все его бумаги; но я счел более деликатным пригласить его к себе и уж от него самого вытребовать бумаги. Вот он и явился очень спокоен, с светлым лицом, и когда я спросил о бумагах, он отвечал: «Граф! Все мои стихи сожжены! Прикажите подать бумаги; я напишу все, что когда-либо написано мною разумеется, кроме печатного с отметкою, что мое и что разошлось под моим именем». Подали бумаги. Пушкин сел и писал, писал… и написал целую тетрадь… Вот она указывает на стол у окна , полюбуйтесь!

Завтра я отвезу ее государю. А знаешь ли? Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою обхождения». На другой день я пришел к Милорадовичу поранее. Он возвратился от государя, и первым словом его было: «Ну, вот дело Пушкина и решено! Государь улыбнулся на мою заботливость.

Потом я рассказал подробно, как у нас дело было. Государь слушал внимательно, и наконец спросил «А что же ты сделал с автором? Я объявил ему от имени вашего величества прощение! Помолчав немного, он с живостью сказал: «Не рано ли? Между тем, в промежутке двух суток, разнеслось по городу, что Пушкина берут и ссылают. Гнедич с заплаканными глазами я сам застал его в слезах бросился к Оленину.

Карамзин, как говорили, обратился к государыне Марии Федоровне , а Чаадаев хлопотал у Васильчикова, и всякий старался замолвить слово за Пушкина. Но слова шли своею дорогою, а дело исполнялось буквально по решению». Судя по этому рассказу, участь Пушкина была предрешена еще до доклада генерал-губернатора Милорадовича об обстоятельствах дела. Александр I встретил доклад с уже обдуманным вердиктом — служить поэту на юге. Приложили к принятию этого решения свои усилия многие. Пушкин рассказал о своих обстоятельствах и о грозящей опасности и Карамзину, и Чаадаеву, и другим знакомым.

Те в свою очередь задействовали свои связи. И главным человеком, повлиявшим на судьбу поэта, мог быть, прежде всего, Каподистрия. Направляя Александра Пушкина в Кишинев, Иоанн Каподистрия, надо полагать, имел на него свои собственные виды, как на «прекрасного слугу государства». Горячий патриот Греции, Каподистрия всю свою жизнь отдал борьбе за освобождение родной страны. В 1827 году, в самый разгар войны греков за независимость, он официально покидает русскую службу и избирается первым президентом Греческой республики. На этом посту вскоре и был убит.

Естественно, Бессарабия, как важнейший форпост России в ее внешней политике на юге, лично для статс-секретаря Коллегии иностранных дел являлась сферой особых интересов. Скорее всего, по его настоянию и управление Югом России осуществлялось непосредственно через Коллегию. Потому, направляя именно туда Александра Пушкина а мест для его ссылки на Руси было немало , граф, без сомнения, рассчитывал на применение его талантов и способностей для решения важнейшей внешнеполитической миссии России: поддержать освободительную борьбу греческого народа против турецкого ига. А вот и еще одно подтверждение того, что ехал на юг Пушкин не в так называемую ссылку, как настойчиво утверждала впоследствии молва. За две недели до принятия решения императором по поводу Пушкина и когда еще об отъезде поэта из Санкт-Петербурга ничего не было известно, директор одного из департаментов Коллегии Н. Тургенев 23 апреля 1820 года пишет С.

Тургеневу в Константинополь: «Пушкина дело кончилось очень хорошо. У него требовали его оды и стихов. Он написал их в кабинете графа Милорадовича. Как сей последний, так и сам государь сказали, что это ему не повредит и по службе. Он теперь собирается ехать с молодым Раевским в Киев и в Крым». Государь велел написать всю его историю, но он будет считаться при Каподистрии».

Все это развенчивает давнюю легенду, что Пушкин был сослан на юг за ненадлежащее поведение и порочные стихи. Однако официальные власти не могли опровергать расхожие домыслы по поводу отъезда Пушкина. В самом деле, не объявлять же во всеуслышание, что сотрудник Коллегии иностранных дел Александр Пушкин отъехал по служебной надобности для выполнения секретной миссии накануне намечающейся войны с Турцией. На юге Что нам известно о делах Пушкина на юге? По приезду в Екатеринослав 17 мая 1820 года он знакомится с генералом Инзовым. Через неделю, после купания в Днепре, он заболевает «лихорадкой».

В это время в Екатеринославе проездом оказывается семья Раевских. Якобы с разрешения Инзова Пушкин отправляется на лечение вместе с семьей генерала Н. Раевского на Кавказ. В то самое путешествие на Кавказ, а затем в Крым, о котором писал еще до выезда Пушкина из Петербурга Н. Тургенев в Константинополь. Удивительное «предвидение»!

Если же учесть, что «лечился» Александр Сергеевич целых четыре месяца, при этом ехал по весьма замысловатому маршруту и только в конце сентября объявился в Кишиневе, то можно усомниться в том, что причина поездки сотрудника Коллегии иностранных дел по Кавказу и Крыму вызвана простудой. Разве можно серьезно воспринимать рассказ о том, что сосланного царем опального чиновника из-за простуды вдруг отпускают на отдых со случайно проезжающим мимо знакомым генералом? Чтобы больного излечить, требуется уложить того в постель, а не тащить сотни верст в коляске по ухабам и рытвинам. Да и Кавказ с Крымом не лежат по дороге в Кишинев. Очевидно, миссия, с которой выехал Пушкин на юг, была известна узкому кругу людей. Так что появление легенды, связывающей отъезд поэта с его болезнью, вполне объяснимо.

И даже Инзову, чтобы отпустить Пушкина с Раевскими, не требовалось самостоятельно принимать решение, брать на себя ответственность за снисходительное отношение к «опальному чиновнику, сосланному за проступки». Согласитесь, начальство могло бы не одобрить лояльность к человеку, вызвавшему неудовольствие самого императора. Впрочем, генерал был избавлен от размышлений, как же ему поступить с заболевшим поэтом в связи с проездом Раевских через Екатеринослав. Генералу былопредписано поступить так, как он поступил. Граф Каподистрия в своем письме прямо указывает: «император уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и рекомендовать его вам». Но во всеуслышание было объявлено и ныне повторяется во всех биографиях поэта причиной отъезда именно болезнь Александра Сергеевича.

Как нельзя кстати случилась эта простуда после купания в Днепре. И это обстоятельство помогало придать поездке на Кавказ вид этакой оздоровительной прогулки. Что же это за поездка в Кишинев через Кавказ и Крым, в которую Пушкин определен еще в Петербурге, но окружающим и знакомым она представлялась отъездом для излечения со случайными, хотя и хорошо знакомыми попутчиками? Официально командир IV корпуса Николай Николаевич Раевский вместе со своими детьми — Александром, прикомандированным к Кавказскому отдельному корпусу, Николаем, ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка, расквартированного в Царском Селе, и дочерьми — совершает поездку по Кавказу и Крыму, чтобы отдохнуть. В те годы подобные семейные путешествия-командировки были для высокопоставленных чиновников естественным делом. В свое время командующий войсками Гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович в инспекторской поездке по округу, продолжавшейся несколько месяцев, взял с собой не только адъютантов и порученцев, но также свое семейство, журналистов, художников, фотографов.

Результатом стало великолепно иллюстрированное описание этой поездки, войск, населенных пунктов и местности, по которым проехал великий князь со свитой. Но ведь это была служебная поездка. Несмотря на то, что и супруга, и дети были рядом. Поездку Раевских и Пушкина представляют частным делом. Если поверить этому, то странно выглядит оторванность генерала главнокомандующего войсками на юге России , двух его сыновей-офицеров и чиновника иностранной коллегии от службы на целых четыре месяца. Да и обставлен проезд их очень серьезно.

Генерала Раевского и его сопровождающих охраняют отряд в 60 казаков с пушкою. Всюду его встречают, зная заблаговременно о приезде. Маршрут — Ставрополь, Владимирский редут, станция при реке Безымянная, Прочный окоп, Царицынский редут, Темижбек, Кавказская крепость, Казанский редут, Тифлисский редут, Ладожский редут, Усть-Лабинская крепость, Карантинный редут, где их встречает сам атаман Черноморского казачьего войска полковник Григорий Кондратьевич Матвеев и сопровождает до Екатеринодара. Далее Темрюк, Пересыпь, Сенная. Наконец, 14 августа они оказываются в Тамани. Перебираются в Крым, следуют из Керчи в Феодосию и оттуда на военном бриге в Гурзуф.

Из Гурзуфа вместе с молодым Раевским Пушкин следует верхом на лошадях до Ялты. Оттуда через Мисхор и Алупку он направляется в Бахчисарай. Эта поездка больше похожа на инспекторскую проверку по приграничным войскам, но отнюдь не на оздоровительную прогулку. Тем более, что молодого поэта тоже не оставляют без внимания. К примеру, 18 августа 1820 года А. Тургенев пишет князю Вяземскому в Варшаву: «получил от одного из моих чиновников известие с Кавказа о Пушкине.

Он там с Раевским». В пути Пушкин писал. Оставим для литературоведов его стихи и поэмы. А вот его «Замечание о донских и черноморских казаках» — не сохранившееся произведение — было бы интересно прочитать. В своем письме брату Льву 24 сентября 1820 года Пушкин обмолвился: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских казаков — теперь тебе не скажу об них ни слова». Возникают вопросы о том, для кого замечания были написаны, кому предназначались, где могут находиться?

Быть может, следы их в недрах архивов департамента, в котором служил Пушкин? Ведь нашли же его «Заметку о секте езидов», то есть о курдах, более чем через столетие после поездки Пушкина в 1829 году на Кавказ. Заметим, то была писарская копия, то есть предназначалась «Заметка» для представления по инстанции. А ведь Пушкин на тот момент официально на службе не числился, но окружающую обстановку продолжал анализировать, по привычке писал. Уместно добавить, что именно в те годы курдам было разрешено селиться в России, поскольку они были признаны союзниками России в борьбе с Турцией. Впрочем, поездка в Арзрум — предмет отдельного исследования… Закончилось путешествие Пушкина с Раевскими по Кавказу и Крыму прибытием в Кишинев более чем через четыре месяца.

Для отсутствия в течение столь длительного времени служащего канцелярии, присланного на «перевоспитание», нужны были очень веские причины. Значит, они были. По приезду в Кишинев Пушкин отписывает брату Льву письмо-отчет о своем путешествии. Судя по фактам, Александр Сергеевич несколько лукавит, видимо, зная, что письмо будет известно многим друзьям Пушкина. Не упоминая о том, что вопрос о поездке на Кавказ и в Крым с Раевскими был решен еще до отъезда на юг, он пишет: «Сын его ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные , сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь». А что же еще остается делать генералу, коль получил распоряжение из Коллегии иностранных дел, утвержденное императором?

Уже то обстоятельство, что и сам Пушкин вынужден был скрывать от ближайшего окружения предопределенность еще в Петербурге своего путешествия по Кавказу и Крыму, дает повод задуматься над тем, в чем заключалась его деятельность там. Царская немилость стала следствием выезда поэта на юг? Или это стало возможностью проявить себя на службе? Бессарабия 21 сентября 1820 года Пушкин со своим вечным спутником дядькой Никитой Козловым прибыл в Кишинев. И сразу попадает в новое окружение. В основном это офицеры местной дивизии, среди которых и офицеры Генерального штаба — квартирмейстеры и топографы, присланные для изучения театра военных действий.

Армии требовались топографические карты и всевозможные сведения именно этого региона. Бисмарк как-то заметил: «друзей нам служба предлагает». Кто же те люди, с которыми Александра Пушкина связали узы товарищества? Генерал Иван Никитич Инзов, главный попечитель о колонистах южной России и исправляющий должность наместника Бессарабской области. В его канцелярии поэт числился сверх штата, оставаясь в подчинении у Каподистрии. В лице Инзова молодой Пушкин, всю жизнь не знавший родительской ласки, получил не только мудрого и заботливого начальника, но и любящего, без обиды строгого отца.

Инзов поселил Пушкина в своем доме, поил, кормил, давал взаймы денег. Ему же он давал поручения по службе. Михаил Федорович Орлов, командир 16-й пехотной дивизии, и офицеры его дивизии. Горчаков окончил муравьевскую школу колонновожатых. В начале ноября 1820 года приехал в Кишинев на должность квартирмейстера при штабе дивизии. Нужно заметить, что к занятиям квартирмейстерской части было отнесено: «1 Собирание и рассмотрение военно-исторических, топографических и статистических сведений о России и иностранных государствах.

Причем специально указывалось: «для вождения войск в деле с неприятелем, и для нечаянных нападений, засады, отступлений и других воинских движений, употребляются вожатыми войск Офицеры Генерального Штаба, и особенно те из них, которые делали съемку самих мест действия, или оные обозревали». В прочих случаях уместно было в проводники брать людей осведомленных. Капитан над вожатыми «людей проворных и имеющих сведения о большом пространстве земли, обязан соглашать на службу при Армии, с жалованием по договору». Он «обязан давать проводникам следующую им плату и прокормление, строго надзирая, чтобы они, по отобранию от них сведений, не могли доставить неприятелю каких-либо догадок о предприятиях Армии». Средства на проводников получались непосредственно от начальника Генерального штаба. В Кишиневе находилась также топографическая комиссия, которая занималась съемками Бессарабского края.

С ее начальником полковником Корниловичем, офицерами Лугининым, Зубовым, Кеком, Полторацкими Пушкин был в самых близких отношениях. Но особенно он выделил среди них Александра Фомича Вельтмана, писавшего и прозу, и стихи. Кстати, Вельтман до определения в офицеры Генерального штаба тоже окончил школу колонновожатых. Самым любопытным из новых знакомых, с кем особенно сдружился Пушкин, стал подполковник Генерального штаба Иван Петрович Липранди. Привлекал он внимание не только Пушкина, но и всей военной молодежи Кишинева своим острым умом и пламенным характером. Человек это чрезвычайно интересный и стоит рассказать о нем подробнее.

В сытинской «Военной энциклопедии» о нем говорится: «военный писатель и критик... В 1832 г. В 1839 г. Проработав 2 г.

В научных статьях практически не уделяется внимания государственной службе А. А ведь служил он 14 лет. В пушкиноведении сложилась парадоксальная ситуация.

Со школьной скамьи всякий россиянин должен уяснить, что Пушкин учился в Лицее, по его окончании переехал в столицу, завязал литературные знакомства, общался с будущими декабристами. Вольнолюбивые стихи стали причиной ссылки в Бессарабию. Оттуда был отправлен в родовое поместье Михайловское, после восстания декабристов допрошен, оправдан, но сомнения в верности престолу остались. По возвращению в Петербург занялся активной литературной деятельностью. Поскольку считался противником самодержавия, его держали под надзором полиции и секретных агентов Бенкендорфа. Он даже хотел бежать за границу, но дуэль, подстроенная недоброжелателями, помешала исполнению его тайных замыслов. Такова вкратце ныне принятая версия.

Что касается государственной службы, то стараниями исследователей сложилось впечатление, что поэт непродолжительное время только числился в каком-то департаменте, не имея никаких обязанностей. Указывают на пренебрежительное отношение Пушкина к такому поприщу: мол, «бежал от службы и чинов». При этом ссылаются на свидетельства Льва Сергеевича, брата поэта. Действительно, в «Биографическом известии об А. Пушкине до 1826 года» тот сообщал следующий случай: «Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по имени Киргоф. В число различных ее занятий входило и гадание.

Однажды утром Пушкин зашел к ней с некоторыми товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный. Рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письма с деньгами получать ему было неоткуда. Деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы.

Они разговорились. Орлов коснулся до службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался довольно долго, по крайней мере, это был самый продолжительный из всех, которые он имел о сем предмете. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами. Оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправлялся за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то картежный долг еще школьной их шалости. Г-жа Киргоф предсказала Пушкину его изгнание на юг и на север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и, наконец, преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постепенным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал».

Плетнев вторит Льву Сергеевичу: «Три года проведенные им в Петербурге по выходе из лицея, отданы были развлечениям большого света и увлекательным его забавам. От великолепнейшего салона вельмож до самой нецеремонной пирушки офицеров, везде принимали Пушкина с восхищением, питая и собственную, и его суетность этою славою, которая так неотступно следовала за каждым его шагом». Граф М. Корф, лицейский однокашник поэта, пишет: «В свете Пушкин предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как здоровье и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его не раз на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он — ушел далеко.

В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств, и он полагал даже какое-то хвастовство в отъявленном цинизме по этой части: злые насмешки, — часто в отвратительных картинах, — над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над родственными привязанностями, над всеми отношениями, — общественными и семейными, — это было ему ни по чем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели в самом деле думал и чувствовал… Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата». Вяземский возражал на эти рассуждения Корфа чрезвычайно решительно: «Сколько мне известно, он вовсе не былпредан распутствам всех родов. Не был монахом, а был грешен, как и все в молодые годы. В любви его преобладала вовсе не чувственность, а скорее поэтическое увлечение, что, впрочем, отразилось и в поэзии его. Никакого особенного знакомства с трактирами не было, и ничего трактирного в нем не было, а еще менее грязного разврата. Все эти обвинения не только несправедливая строгость, но и клевета». Современники вспоминали, что «в Петербурге, в Толмачевом переулке, от Гостиного Двора к нынешнему Александринскому театру, бывшем, кажется, глухим, был кабак вроде харчевни.

Пушкин с Дельвигом и еще с кем-то в компании, человек по пяти, иногда ходили, переодевшись в дрянные платья, в этот кабак кутить, наблюдать нравы таких харчевен и кабаков и испытывать самим тамошние удовольствия». Заметим, не столько для удовольствий переодевался Пушкин сотоварищи. А чтобы «наблюдать нравы», набираться впечатлений. Вслед за П. Анненковым укажем еще на одно обстоятельство: «П. Катенин заметил в эту эпоху 1819 г. Фаддей Булгарин после знакомства с Пушкиным также отмечал, что тот «скрытен в суждениях, любезен в обществе и дитя по душе».

А вот еще наблюдения. Он славился как неутомимый ходок пешком, страстный охотник до купанья, до езды верхом, и отлично дрался на эспадронах, считаясь чуть ли не первым учеником известного фехтовального учителя Вальвиля». Сын князя П. Вяземского Павел вспоминал: «В 1827 году Пушкин учил меня боксировать по-английски, и я так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах вызывал желающих и не желающих боксировать, последних вызывал даже действием во время самых танцев». Итак, есть две полярные точки зрения на личность, поведение, стиль жизни недавнего выпускника лицея. С одной стороны — безапелляционные утверждения в пренебрежительном отношении Пушкина к службе. Все его существо окунулось в наслаждения жизни, и над ним «господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия».

Другая точка зрения представлена не столь ярко, но его ближайшие друзья говорят, что в молодые годы он был грешен не более чем другие. А если присовокупить к этому еще занятия спортом, самообразование? Первые послелицейские годы как-то выпадают из наблюдения современников, но впоследствии близко его знающие люди утверждали, что творческие успехи Пушкина — результат целенаправленной работы над собой. Думается, стоит внимательнее изучить все обстоятельства жизни поэта, чтобы сделать объективный вывод, где заканчиваются шалости юноши, вырвавшегося из стен учебного заведения с закрытым пансионом, а где начинаются его служебные обязанности. Даже брат его, свидетельства которого можно было бы считать одними из самых достоверных, не мог знать, чем и как жил поэт по выпуску из Лицея. Но на извлеченную из его воспоминаний мимолетную фразу: «О службе Пушкин никогда не говорил и не думал», как раз и ссылаются исследователи. Но можно ли всецело принимать эту точку зрения?

Служил ли Пушкин? Вспомним, что Льву Пушкину в момент выпуска старшего брата из Лицея было всего 12 лет, жил он в университетском Благородном пансионе. И хотя братья виделись в доме родителей, не думается, что у них, при существенной разнице в возрасте, находились поводы для разговоров о политике и службе. Может быть, и не согрешил Лев в своем «Биографическом известии». Но делать из его воспоминаний вывод о том, что дела служебные для Александра Пушкина были безразличны, наверное, опрометчиво. И вот тому свидетельства. Прошло совсем немного времени с момента разлуки братьев — всего два года.

Поэт уже в Кишиневе. Очень редко пишет родственникам. Но вот письмо Пушкина брату от 21 июля 1822 года: «В службе ли ты? Пора, ей богу пора. Ты меня в пример не бери — если упустишь время, после будешь тужить — в русской службе — должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь — следственно разочти; — тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи — учение не пропадет. Конечно, я не хочу, чтобы ты был такой же невежда, как В.

Козлов, да ты и сам не захочешь. Чтение — вот лучшее учение — знаю, что теперь не то у тебя на уме, но все к лучшему». В другом своем письме осенью 1822 года Пушкин наставлял брата: «Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твое поведение надолго определит твою репутацию и, быть может, твое благополучие. Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них все самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это — средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет.

Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем. Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать: люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе. Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего — предательство. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства».

Оказывается, Пушкин с братом о службе говорил, но нигде не упоминал о собственных служебных делах, чему были достаточно веские причины и даже обязательства об этом ниже. Хотя даже в этом письме он подчеркивает, что в перечисленных советах — его житейский опыт. Изучая факты биографии поэта в бытность его в Петербурге в 1817 — 1820 годах, нельзя не обратить внимания на то, что все воспоминания о Пушкине касаются, как правило, одного времени суток — вечера. Именно тогда общество собиралось на балах и в театрах, в ресторанах и салонах. Именно тогда Пушкин, как и прочие господа, был на виду. А днем все находились на службе. Дворяне в то время обязаны были служить и служили.

Был ли исключением Пушкин? Так уж устроена человеческая память, что в ней остается, прежде всего, нечто необычное. А рутину канцелярий или шагистику плацев, то есть время, проведенное на основной работе, забывается быстрее всего. И в мемуарах позднее не находится места этой будничной рутине. Не менее существенно и другое. Сам Пушкин не только не возражал против своей нелестной репутации, но, напротив, способствовал ее утверждению. Как отмечает П.

Анненков, в семействе Пушкина сохранилось такое предание. Однажды на упреки в излишней распущенности, которая могла иметь для него роковые последствия, Пушкин отвечал: «Без шума никто не выходил из толпы». Складывалось впечатление, что такую репутацию Пушкин создавал себе сам. В результате, как пишет П. Плетнев, «он сделался идолом преимущественно молодых людей, которые в столице претендовали на отличный ум и отличное воспитание. Такая жизнь заставила Пушкина много утратить времени в бездействии. Но всего вреднее была мысль, которая навсегда укоренилась в нем, что никакими успехами таланта и ума нельзя человеку в обществе замкнуть круга своего счастья без успехов в большом свете».

Но какую бы репутацию ни нарабатывал себе Пушкин, он одновременно с этим продолжал еще и служить. Оставим на совести литературных критиков, что они не увидели в нем человека служивого, предоставив нам лишь возможность судить о нем как о поэте и в то же самое время как о человеке взбалмошном и неуравновешенном, неуживчивом и безалаберном. На этот вопрос исследователи пытаются ответить словами самого поэта, приводя черновик письма Пушкина об отставке от 22 мая 1824 года к Александру Ивановичу Казначееву, начальнику канцелярии графа Воронцова: «7 лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти 7 лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны. Жалобы с моей стороны были бы не у места. Я сам загородил себе путь и выбрал другую цель». Есть признание Пушкина — о чем еще говорить?

Вопрос «служил — не служил», «служил или только числился» после подобного заявления закрывается сам собой: не служил и служить не желал! Личное признание в советской юриспруденции, как известно, было царицей доказательств. Но возьмем другой черновик письма к тому же Казначееву, написанный в те же дни, когда поэт добивался выезда с юга. О своей неудавшейся карьере? С этим я примирился уже 4 года». Вот и возникает вопрос — семь лет прошло или все же четыре года с того дня, как Александр Пушкин поставил крест на своей чиновничьей карьере? Означает ли это, что до ссылки на юг Пушкин все же лелеял надежды на успешную карьеру?

Интересно было бы взглянуть на сами письма, а не на черновики. Ведь черновик не всегда и не во всем повторяется в отправленном письме. Да и само письмо часто отражает мимолетное настроение, а не характеризует жизненные устремления и помыслы. Когда поэта сослали в Михайловское, он при встрече с лицейским приятелем Иваном Пущиным так и не сумел толком объяснить ему, за какие проступки оказался в псковской глуши. Позднее приятель вспоминал: «Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню; он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать некоторые смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частные его разговоры о религии. Мне показалось, что он вообще неохотно об этом говорил». Оказывается, Пушкину приходилось писать служебные бумаги.

Значит, все-таки служил, а не просто числился в государственном учреждении, куда определен был по окончании Лицея? Кстати, по выпуску «добивался он у отца позволения вступить в военную службу в гусарский полк, где у него уже много было друзей и почитателей. Начать службу кавалерийским офицером была его ученическая мечта. Сергей Львович отговаривался недостатком состояния и соглашался только на поступление сына в один из пехотных гвардейских полков». Судьбе же было угодно, чтобы Александр Сергеевич поступил на службу в Коллегию иностранных дел. С этого момента в написанных исследователями биографиях Пушкина начинаются странности: сплошь недосказанность, а то и попросту мифы. Вопрос о деятельности поэта в серьезнейшем ведомстве замалчивается.

Судите сами — стихотворство было его увлечением, «пламенной страстью». Но ведь никуда нельзя деться от того факта, что по выпуску из лицея Пушкин стал, прежде всего, государственным служащим. Среди его друзей многие баловались стихами. Но даже самые талантливые вирши вряд ли давали им право пренебрегать служебными обязанностями. Мог ли молодой, пусть даже гениальный человек манкировать службой, за которую, кстати, получал жалование? Отец с матерью, как известно, «деньгами его не ссужали вовсе», публикации тоже не оплачивались.

Автор Гузель задал вопрос в разделе Школы укажите пример с ошибкой в образовании формы слова и получил лучший ответ Ответ от IRiSkA[активный] А3 1 ответ А5 - 4 На фабрике "трехгорная мануфактура" устроили праздник бывшим работникам этого предприятия Ответ от Ёергей Иванов[гуру] А3 - 1 инженерЫ А5 - 4 мануфактурЫ Ответ от Ксения Чилаева[мастер] 1 ответ в А3 в А4 будет ответ 1, так как указательное местоимение не "это", а "этот" должно быть.

Если же там просто не пропечаталось, тогда ответ 4.

Биография Пушкина есть, может быть, единственный литературный труд, в котором гораздо более разъездов и визитов, чем занятий и кабинетного сидения. Мне удалось уже отобрать письменные сведения у барона Корфа, Матюшкина, Комовского, Яковлева товарищей Пушкина по Царскосельскому лицею. Много еще обещают впереди. Я писал отсюда к Вельтману и С. Полторацкому, прося их о сообщении историй их знакомства с Пушкиным, особенно касательно кишиневской и одесской ее эпох, но ответов еще не получил. Горько будет, если совсем не получу. Много и здесь я получил от друзей-неприятелей его странных поминок, но в самых рассказах их превосходная личность Пушкина выказывается чрезвычайно ясно, назло им» [14]. До нас дошли бумаги Анненкова, в которых отражен круг современников, к помощи которых он обращался. Берг записал для Анненкова воспоминания о Пушкине С.

Анненкову удалось также записать в 1851—1852 годах устные рассказы о Пушкине и его эпохе или получить рукописи письменных воспоминаний о них от брата поэта Л. Пушкина, его сестры Ольги Сергеевны и ее мужа Н. Павлищева, Я. Сабурова, К. Данзаса, П. Нащокина, П. Катенина, В. Даля, С. Соболевского, В. Соллогуба, А.

Кононова, Н. Вульфа, ознакомиться с рядом неизданных архивных документов о поэте. Пушкина-Ланская предоставила в распоряжение Анненкова часть писем поэта к ней, к ее матери и к другим лицам, а также рассказала ему некоторые подробности о взаимоотношениях Пушкина с семьей Гончаровых в период, предшествовавший их женитьбе. Помощь Анненкову в ходе работы над монографией оказывали также Н. Гоголь, П. Вяземский и П. В сентябре 1851 года Гоголь писал М. К записи своих воспоминаний о поэте Погодин приступил лишь в 1864 году, передав их для публикации П. Тем не менее Анненков и после 1856 года не оставлял работы над собиранием и изучением воспоминаний современников о Пушкине. В 1857 году ему удалось через посредство Л.

Толстого получить рукопись воспоминаний о встрече с Пушкиным на Кавказе в 1829 году И. Пущина, а в 1859 году — воспоминаний о нем А. Анненков был также одним из первых, оценивших значение воспоминаний о Пушкине И. Пущина, опубликованных впервые в неполном виде в 1859 году, хотя сам Анненков, в отличие от Пущина, вынужден был в «Материалах» полностью обойти вопрос о личных и идейных связях поэта с декабристами, да и позднее в книге «Пушкин в александровскую эпоху» 1874 трактовал их с иных, чем Пущин — умеренно либеральных позиций. Вторым источником анненковской биографии Пушкина послужило изучение русских газет и журналов 10—30-х годов. Майков, первый издатель собранных Анненковым черновых материалов, опубликовавший часть их после смерти критика, — биограф придавал особое значение старинной журнальной полемике и справедливо искал в ней указаний на то, как постепенно слагалось в русском обществе воззрение на поэтическую деятельность Пушкина» [16]. Наконец, главный источник «Материалов» составили рукописи поэта, которые впервые после В. Жуковского стали доступны Анненкову и глубокое тщательное изучение и использование которых помогло ему создать не обычную биографию поэта в ходовом, общепринятом смысле слова, а поистине уникальную по своему жанру и выдающуюся по художественным достоинствам книгу о великом русском поэте. Между тем «войти в какие-либо близкие, родственные, интимные отношения с одним уже отжившим существованием можно только через посредство исторического чутья и художественного инстинкта, соединенных вместе». Только таким образом биограф добьется цели «освободить благородное лицо Пушкина от условных представлений и возвратить ему в биографии то мужественное нравственное выражение, которое производило такое обаятельное выражение на окружающих при его жизни и способное выдержать, не изменяясь, все возможности разоблачения, факты и даже позорные нападки после того» [18].

Примечательно письмо Анненкова к А. Только при соблюдении этого условия биограф и мемуарист, согласно Анненкову, становятся достойными получить «имя летописца, эпохи» [19] Стремясь в «Материалах» и других своих трудах о Пушкине дать характеристику Пушкина как «человека и замечательного типа своего времени», Анненков, по собственному признанию, тщательно избегал панегирического тона [20] , того, что в XX веке Маяковский, говоря о работах пушкинистов, называл «хрестоматийным глянцем». Биографию поэта Анненков стремился основать на «местной правде», «на истине и неопровержимых «фактах» [21]. Обобщая и объединяя в «Материалах» свидетельства современников о поэте, Анненков смог донести до нас живые их голоса, сумев в то же время придать лучшим страницам своей книги внутреннюю художественную цельность и ту редкую свежесть и убедительность, которая свойственна обычно живым свидетельствам современников. Его книга приобрела для сегодняшнего читателя ту же особую ценность, что и произведения Анненкова-мемуариста, хотя он и не был непосредственным свидетелем жизни поэта или его собеседником, а писал свою книгу на основе тонкого художественного творческого «вживания» в атмосферу еще сравнительно близкой ему пушкинской эпохи. Эти слова Чернышевского можно отнести и к анненковской биографии Пушкина, несмотря на свойственные ей недостатки, обусловленные как временем и обстоятельствами ее появления, так и противоречиями мировоззрения самого первого биографа Пушкина. Слова эти определяют новаторский характер его «Материалов». Стремясь очертить особое, специфическое место Пушкина в истории русской поэзии, Белинский проводил рубеж между Пушкиным и его предшественниками, с одной стороны, Пушкиным и преемниками его в русской литературе, с другой. Творчество Пушкина, по мысли Белинского, было закономерным звеном развития истории и русской культуры, оно было подготовлено всеми его предшественниками в истории русской поэзии, творчество которых влилось в его поэзию, как малые реки в большую. Но в то же время между Пушкиным и его предшественниками было, по Белинскому, и существенное различие.

У русских поэтов допушкинской поры от Ломоносова до Жуковского поэзия была выражением благородных и добрых чувств, имела более или менее дидактический характер. Пушкин же дал в России непревзойденный образец поэзии уже не как проявления благородного чувства, но поэзии как искусства в высшем и совершеннейшем значении этого слова. Его поэзия явилась живым отблеском не прекраснодушной мечты, но реальной красоты и поэзии самой жизни, облаченным в столь же совершенную, адекватную ей артистическую художественную форму. Освободить поэзию от всех посторонних примесей и благодаря этому остаться навсегда эстетическим воспитателем будущих поколений русского общества — таковы были, по Белинскому, призвание и величайшая, вечная заслуга Пушкина в истории русской культуры. Но, сохранив навсегда значение нормы и образца русского художественного гения, поэзия Пушкина в другом отношении, по мнению критика, стала рубежом, который русское общество и русская культура исторически закономерно должны были на известное время оставить за собой в процессе дальнейшего развития. Ибо для передовой России вслед за эпохой «искусства» наступила другая эпоха — «мысли» и революционного «дела» — и представителями этой эпохи явился уже не Пушкин, а его ученики — Лермонтов и Гоголь, страстное и беспокойное творчество которых, насыщенное критическим духом, пафосом сомнения и отрицания, отвечало революционному характеру новой, послепушкинской эпохи русской жизни. Утверждая взгляд на Пушкина как на «поэта-артиста», «поэта-художника», историческая миссия которого вытекала из исторических задач его времени и состояла в создании для будущих поколений высшего возможного образца «поэзии как искусства», Белинский исходил из тех же социально-исторических соображений, из которых, например, исходил в Германии Г. Провозгласив Гете величайшим художником слова, Гейне отнес его тем не менее к миновавшей для новейшего революционного времени «эпохе искусства» «Kunstperiode» , которой суждено одновременно навсегда остаться вершиной национальной художественной культуры и в то же время исторически закономерно уступить свое место иному, более субъективно экспрессивному, энергичному типу творчества, непосредственно обращенному к новым потребностям жизни, ее резким противоречиям и противоборствующая тенденциям. Исходя в «Материалах» в ряде случаев из тезиса Белинского о Пушкине как «поэте-художнике» по преимуществу, Анненков придал этому тезису новый — полемический — оттенок, чуждый Белинскому. Эстетические идеи Пушкина Анненков сблизил не только с эстетической платформой «Московского вестника», но и с теорией «чистого искусства», как понимал ее сам Анненков.

И, однако, своеобразный исторический парадокс состоит в том, что, провозгласив Пушкина — в соответствии с идеями «эстетической» критики 50-х годов — сторонником теории «бессознательного» «чистого искусства», искавшим в мире поэзии эстетического «примирения» противоречий жизни, именно Анненков на деле в анализе жизни и, творчества поэта вступил в глубочайшее явное и очевидное противоречие с этим тезисом. Книга его всем своим содержанием не только подрывала представление о Пушкине как о стороннике теории «бессознательного» творчества, но и существенно корректировала взгляд Белинского на Пушкина как на поэта, руководящим, верховным законом мысли и творчества которого было по преимуществу «художническое», «поэтическое» отношение к жизни и ее явлениям. Уделив пристальное внимание стихотворениям Пушкина о свободе и не зависимости поэта и его высоком, «артистическом» призвании, Анненков впервые поставил вопрос о том, что взгляды поэта на сложные отношения поэта и «толпы», получившие выражение в этих стихах, явились результатом осмысления Пушкиным его драматических отношений с правительством и современным поэту дворянством. Мучительно переживая разлад с окружающим обществом, непонимание публики, постоянные попытки правительств» Николая I и рептильной, казенно-официальной прессы вмешиваться в его личную жизнь, подчинить своим корыстным целям его талант и вдохновенна, с одной стороны, а с другой, уступая порою своей порывистой и страстной натуре и в силу этого невольно становясь жертвой страстей и неблагоприятных обстоятельств, Пушкин — по Анненкову — был вынужден затвориться в своем рабочем кабинете; только здесь поэт мог обрести на время свободу, успокоение и внутреннее просветление, которых не мог найти за его пределами. Истолкованные таким образом стихи Пушкина о поэте и поэзии получили в устах его биографа очевидное социально-критическое звучание, предстали как отражение трагической исторической судьбы Пушкина — поэта и человека. Первый оценив по достоинству рабочие тетради Пушкина, Анненков не случайно отвел в «Материалах» особое место описанию и характеристике этих тетрадей. Ибо творческая жизнь Пушкина в отражении его рабочих тетрадей с пестрой сменой в них автобиографических признаний, творческих набросков и рисунков поэта предстала перед Анненковым как жизнь постоянной, ни на минуту не прекращавшейся работы живой, энергичной мысли Пушкина, а его великие, гармонически художественные творения — как продукт огромного, тщательно обдуманного труда. Изучение рабочих тетрадей Пушкина, его черновиков, творческих планов, исторических и автобиографических набросков, литературно-критических статей и фрагментов — частично неопубликованных, а частично, хотя и напечатанных при жизни, но не вошедших в первое издание его сочинений и недооцененных предшественниками Анненкова — «Истории Петра», пушкинских писем позволили Анненкову нарисовать в «Материалах» совершенно новый, иной образ поэта, чем тот, который был привычен для большинства дворянских читателей и светских знакомых Пушкина, перед которыми он сознательно не хотел раскрывать свою драматическую, богатую и сложную внутреннюю жизнь. В результате внешний биографический материал хотя и занял в «Материалах» свое, надлежащее место, но не стал для автора важнейшим. На первое место в общей картине, нарисованной биографом, выдвинулась внутренняя творческая биография Пушкина, воссоздание динамики его творческого процесса, путь развития и углубления его исторической и художественной мысли, картина постоянного, сложного взаимодействия между мыслью Пушкина и окружающей действительностью.

Пушкин предстал в изображении Анненкова как художник-мыслитель, вся внутренняя жизнь и творческая работа которого были неотделимы от реальной жизни и событий его времени. Исследуя черновики поэта и прослеживая по ним основные вехи творческой истории «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Путешествия в Арзрум», «Тазита», «Медного всадника» и других произведений Пушкина, Анненков постарался не только показать внутреннюю эволюцию каждого из этих пушкинских замыслов, но и нащупать тот внутренний центр, который скреплял воедино отдельные разрозненные звенья жизни и творческой биографии поэта. Жизнь Пушкина впервые оказалась показанной в «Материалах» в сложном единстве семейно-родового и личного, исторически обусловленного и психологически-индивидуального, общего и особенного. Лики Пушкина — человека, поэта, истерика, критика, полемиста, черты его житейского и литературного облика влились в единый, цельный портрет, заняли в книге свое место, не нарушая гармонии общего впечатления. Существенную помощь в этом Анненкову оказало широкое обращение к пушкинским письмам, к дошедшим до нас фрагментам уничтоженных «Записок» и другим автобиографическим наброскам поэта, а также введение произведений Пушкина в контекст историко-литературных, моральных и эстетических суждений, разбросанных в его статьях и черновиках. Мысль, выраженная в этих словах, стала на деле определяющей для общего смысла истолкования Анненковым образа Пушкина — человека и поэта — вопреки предрассудкам, свойственным Анненкову как представителю «эстетической критики» 50-х годов. Отсюда и ряд других, немаловажных акцентов, впервые внесенных Анненковым в истолкование Пушкина и составлявших шаг вперед по сравнению с оценкой ряда сторон его творчества в статьях Белинского. Так Анненков, в отличие от Белинского, высоко оценил «Сказки» Пушкина, отметив общее — огромное — воздействие на поэта в зрелые годы элементов народного мировоззрения, «гениальное» проникновение его в дух русского народного творчества, умение «голосом великого мастера» пропеть русскую деревенскую песню, возвысив ее до уровня высочайшего художественного совершенства, воссоздать самые «склад и течение» народной речи. Существенный шаг вперед Анненков сделал и в истолковании прозы Пушкина. Правда, в «Повестях Белкина» Анненков оценил не столько их содержание, сколько «нежность красок», «тонкую иронию, лукавый и вместе добродушный юмор», «простоту языка и средств, употребляемых автором для сцепления и развития происшествий».

Но уже в «Истории села Горюхина» он увидел признаки поворота поэта «к простой действительности и к быту», «истинное сочувствие» к ним, предвещающее последующие его прозаические произведения с их богатым культурно-психологическим и социальным содержанием. Трагедию «Борис Годунов» Анненков справедливо истолковал как то «зерно, из которого выросли исторические и большая часть литературных убеждений поэта», как решающий рубеж на пути его возмужания, обретения им полной творческой зрелости и самостоятельности. Работа над «Борисом Годуновым» явилась, по Анненкову, первым, исходным шагом движения Пушкина, приближавшего его к широкому, эпическому постижению прошлого и настоящего русской жизни. Оно получило выражение в усилившемся у Пушкина в 30-е годы тяготением к эпосу, к широте и масштабности осмысления действительности, в обращении к религиозно-легендарным и философско-историческим образам и темам. Анненков систематизировал в «Материалах» рассказ о предках поэта — Пушкиных и Ганнибалах — и очертил ту роль, какую воспоминания об их славных заслугах перед родиной играли в формировании общественно-исторического мировоззрения поэта. Личность матери, отца и дяди поэта, черты его семьи и воспитания выступили ярко в его рассказе со своими живыми, неповторимыми красками. Стремясь уже на первых страницах своей книги показать, какими глубокими и прочными нитями личность поэта была связана с миром русской народной культуры, Анненков уделяет особое внимание няне Пушкина, как живой посреднице между ним и национально-народной культурой во всем богатстве ее разнообразных отражений. Относя Арину Родионовну к «типическим и благороднейшим лицам русского мира», биограф пишет о ней и влиянии ее на поэта: «Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодости с притворной строгостию, — оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у ней с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин так много знал, слышал он от Арины Родионовны.

Отмечает Анненков и другой важный фактор, способствовавший уже в детские годы пробуждению у Пушкина интереса к русской народной жизни и культуре, — впечатления летней жизни семейства Пушкиных в селе Захарове, где будущий поэт слышал народные песни, наблюдал хороводы и пляски и впервые познакомился с историческими преданиями о Борисе Годунове: «Таким образом, — замечает по этому поводу биограф, — мы встречаемся, еще в детстве Пушкина, с предметами, которые впоследствии оживлены были его гением». Изображая на дальнейших страницах личность поэта в ее постоянном движении и развитии, Анненков впервые органически связал каждый из этапов творчества поэта с определенным периодом его биографии. Родительский дом, лицей, пребывание на Кавказе, в Крыму, в Кишиневе, в Одессе, годы, проведенные в глубоком творческом уединении в Михайловском, возвращение в Москву и Петербург, поездки поэта в Арзрум и Оренбург, болдинская осень стали в изображении Анненкова важнейшими вехами не только жизни, но и внутренней творческой биографии поэта. Биографу удалось выпукло и ярко показать, характеризуя каждый из периодов жизни Пушкина, какое влияние конкретные неповторимые особенности местной природно-географической среды и культурной обстановки, окружавшей поэта в этот период, имели на тематику, сюжеты и образную ткань его произведений, на направление и характер движения его поэтической мысли. Тем самым Анненков заложил основы той биографической периодизации творчества Пушкина, которой мы пользуемся до сих пор. Широко показал Анненков роль мировой культуры, литературы, искусства в жизни Пушкина: «…с девятого года начала развиваться у него страсть к чтению, которая и не покидала его во всю жизнь. И в дальнейшем биограф тщательно прослеживает, как каждый период жизни и творчества поэта был связан с вовлечением в орбиту его размышлений и художественных интересов новых общественно-исторических, культурных и литературных явлений, закономерную смену его художественных вкусов и интересов под влиянием духовного возмужания поэта, углубления и расширения его умственного кругозора. Открывая обзор поэзии Пушкина его первыми полудетскими опытами, Анненков внимательно и серьезно прослеживает весь ход его творческого развития вплоть до последних произведений и незавершенных замыслов. При этом каждое отдельное произведение он стремится одновременно вписать в рамки определенного периода творчества поэта и рассмотреть в перспективе его общего развития. Особое внимание биограф уделяет вопросу о формировании творческой индивидуальности Пушкина.

Он показывает, что постоянный рост художественной самобытности, углубление народности пушкинского творчества было его своеобразной художественной доминантой, основным, определяющим законом. Прекрасно понял Анненков, что поэзия была для Пушкина страстью, свободным, органическим проявлением его натуры, делом, без которого он бы не мог жить и дышать. Это было важное дело его жизни, несмотря на все усилия его скрыть тайну свою от света и уверить других в равнодушии к поэтической своей способности». Анализируя произведения поэта, Анненков на многочисленных примерах показал любовь Пушкина к ясности и отчетливости мысли и выражения, его стремление избегать всего бесформенного и неопределенного. Он так же мало способен был к нежничанью и к игре с ощущениями, как, наоборот, легко подчинялся настоящей страсти. Мы знаем, что он советовал людям, близкий его сердцу, скорее отделываться от неопределенных томлений души, выходить на прямую дорогу и назначать цель своим стремлениям. То же требование бодрости и силы, которое присущно было ему по натуре, перенес он и на самый язык впоследствии» — этими прекрасными словами Анненков охарактеризовал общий, господствующий пафос поэзии Пушкина. Широко освещая открытость души Пушкина «всем впечатленьям бытия», говоря о внимательном изучении им поэтов других времен и народов, Анненков подчеркивает, что поэты, которых он изучал и влияние которых испытал, были для Пушкина «ступенями, по которым он восходил к полному проявлению своего гения». На примере сцены Григория и Пимена из «Бориса Годунова» которую Анненков называет «гениальной сценой, плодом глубокого размышления и неослабного поэтического вдохновения» , Анненков стремится показать, что поэзия Пушкина «есть столько же наше достояние, сколько и достояние литератур всех образованных народов».

Кто бы не изучал биографию пушкина подчеркивали

Это как сдавать экзамен по алгебре, не зная, что дважды два — четыре. Для них, видимо, это нормально. Считаю, что это не только вопиющая некомпетентность и непрофессионализм, но самая настоящая диверсия против русской культуры. Не говорю уже о том, что практически ежегодно в КИМах контрольно-измерительных материалах к ЕГЭ встречается масса ошибок и опечаток, а вопросы сформулированы так, что на них порой не могут ответить доктора филологических наук. Не говорю про совершенно идиотскую систему пересчета первичных баллов во вторичные, ставящую лучших учеников в одинаковое положение с середнячками в этом году она ещё ужаснее , об этом будет отдельный разговор. Необходима наша общая работа, чтобы не допустить непоправимого.

Максимальный репост и огласка не просто желательны — обязательны! Как только пост Карпова стал достоянием общественности, на Николая вмиг спустили многотысячную свору интернет-собак, кои не только Бродского не читали, но и про «Мертвые души» думают, что второе слово в заглавии — глагол. Карпов был вынужден закрыть свою страницу в социальных сетях, а угрозы и нелепости в его адрес настолько мерзки и тошнотворны, что сразу вспоминается Надежда Дмитриевна Хвощинская, с её бессмертной строчкой: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Как думаете, кто натравил на доцента СПбГУ этих «опричников»? Совершенно с вами согласен, более некому.

Но тех, кто поддержал педагога, в тысячи раз больше. И среди них, например, глава комитета Госдумы по труду и социальной политике Ярослав Нилов, написавший возмущенно: кто бы мог подумать, что «разгрузка» детей от излишков информации начнётся с такого дикого по содержанию списка «лишних» это наши светила-то лишние?! А вот, что пишет правительственная «Российская газета» в материале за 29 августа.

Можно, конечно, сказать, что школьным учителям никто не запрещает давать это понимание на уроках. У нас в целом очень любят взывать к «моральному облику» педагога, но не понятно, а зачем им это делать?

Знания и благодарность учеников — это, конечно, очень приятно, но как-то непредметно, а вот злобные глаза родителя, которому кажется, что его ребёнка перегружают, да ещё и необязательной информацией, ведь она не повлияет на заветные, «определяющие будущее» баллы, они здесь, рядом. К счастью, кажется, стандарты подготовки скорректируют. Чуть ли не первое, что отметила Решетникова в своём выступлении — это то, что данные документы неокончательные. Мы их специально публикуем на сайте и приглашаем к общественно-профессиональному обсуждению. Принимаем предложения, замечания, какие-то реплики, обрабатываем их.

После этого проходит процедура методических советов по всем предметам, где всё это обсуждается. Дальше только к ноябрю месяцу мы имеем утверждённые варианты, — рассказала директор ФИПИ. Обсуждение определённо получилось. Комитет Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей направил запрос главе Минпросвещения Сергею Кравцову с просьбой объяснить, почему эти произведения убрали из программы подготовки. Отреагировали негативно не только учителя, но и школьники, которые начали забрасывать сообщениями общественников.

Вяземский писал Пушкину 10 мая 1826 года, что девушка «едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим». Эти слова невозможно понять иначе как то, что Вяземский сообщает Пушкину о новом факте, неизвестном Пушкину: что, приехав с девушкой из Михайловского в Москву, отец ее тогда же, в первых числах мая, и получил от Сергея Львовича назначение в Болдино. Так и я понимал в своей статье.

Вот выводы, которые приходится сделать на основании прямых показаний двух близких к Пушкину лиц и которые разрушают все построения Щеголева, а мою гипотезу оставляют непоколебимой. И если мы захотим твердо, точно, «научно» основываться на документах, — мы только эти выводы обязаны сделать, а не другие. Чтобы принять выводы Щеголева, необходимо отвергнуть ясные показания двух свидетелей-современников, то есть именно «научные данные».

Нужно признать, что и Павлищев ошибся, считая в 1835 году срок калашниковского хозяйничанья двенадцатилетним, и Вяземский ошибся, думая, что отец девушки только тогда, в мае 1826 года, впервые отправился в Болдино. Несомненно, что так и было: Павлищев мог ошибиться, потому что только после женитьбы на О. Пушкиной в 1828 году вошел в дела пушкинской семьи; Вяземский мог ошибиться, потому что недостаточно вникнул в дело.

Но доказать, что оба они ошибались, мы не можем. Напротив, нам еще надо отвергнуть и косвенное показание самого Пушкина, который, зная, что отец девушки живет в Болдине, написал Вяземскому странную фразу: вместо того, чтобы написать: «Приюти ее в Москве, а потом отправь в Болдино в мою вотчину, где живет ее отец », он написал умолчав об отце , — «в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи». Однако оставим научное крючкотворство.

Я лишь хотел доказать, что Щеголев, с осторожной молчаливостью отвергнув показания Павлищева и Вяземского, был по существу прав, но — «ненаучен». Я признаю, что при помощи своих документов, которые мне не могли быть известны, он верно угадал отнюдь все же не доказал судьбу девушки. Как же, однако, быть с моей статьей?

Щеголев горделиво уверен, что он уничтожил «досужие домыслы Ходасевича». Так бы это и было, если бы я пытался только восстановить биографический факт. Но Щеголев не понял думаю — сделал вид, что не понял цели моей статьи.

Я хотел установить связь «крепостного романа» с «Русалкой» и другими произведениями Пушкина — и все-таки установил ее, да так прочно, что сам Щеголев только и делает, что за мной следует, повторяя мои мысли, мои сопоставления. Я противопоставляю поступок Пушкина его негодующим стихам из «Деревни» о юных девах, которые «цветут для прихоти развратного злодея» — Щеголев тоже. Я связываю «Деревню», ее пейзажную часть, с Михайловским — Щеголев тоже.

Я утверждаю, что связь с девушкой заняла место в творчестве Пушкина до меня этого не писал никто — Щеголев тоже. Я, говоря о гареме Троекурова, осторожно намекаю на роль няни Арины Родионовны как надзирательницы за пушкинской девичьей — Щеголев говорит о том же, лишь более грубо и вовсе не справедливо, не учитывая ни няниной простодушной любви к Пушкину, ни ее крепостной психологии. Я говорю о способности Пушкина одновременно и с очень своеобразной окраской чувства любить нескольких женщин — Щеголев тоже, причем он базируется, как и я, на «Дориде» и на «Кавказском пленнике».

Я указываю на чрезвычайное прислушивание Пушкина к голосу совести, на ее значение в его творчестве — Щеголев тоже, со ссылкой на то же «Воспоминание». Я говорю об остро почувствованной Пушкиным «социальной неправде» в его отношениях с крепостной девушкой — Щеголев тоже, и в той же терминологии. Одного только не хочет Щеголев: связать «крепостную любовь» с «Русалкой».

Ни того, что в драме, как и в михайловской истории, налицо обольщение девушки; ни того, что и там и здесь обольститель — господин ее; ни того, что в обоих случаях господин бросает свою возлюбленную беременной; ни того, что эта разлука есть прямое следствие «социальной неправды»; ни хотя бы того, что пейзажно, как я доказал, не только роман Пушкина с девушкой, но и место действия «Русалки» очевидно связано с Михайловским, — ничего этого Щеголев не хочет заметить. Он предпочитает «пройти мимо», «не задерживаясь» на моем «фантастическом построении». Он предпочитает делать вид, будто с исчезновением «трупа» исчезла и связь «Русалки» с историей 1826 года.

Однако ж, она отнюдь не исчезла. Мое предположение о смерти девушки ныне отпадает. Но откуда взял Щеголев, что ее судьба не представлялась Пушкину горькой, тяжкой?

Разве ее жизнь с вором-отцом и нелюбимым мужем, пьяницей, «самой развратной жизни человеком», «нечувствующим ее благодеяний», жизнь без «надежды иметь кусок хлеба» — была сладка? Да, «крепостной роман получил довольно прозаическое развитие» — гораздо более прозаическое, чем я допускал. Но это прозаическое развитие самой прозаичностью своей могло и должно было тревожить совесть Пушкина — быть может, не меньше, чем если бы оно было внешне трагическим.

Новые данные, опубликованные Щеголевым, со временем заставят меня глубоко и во многом переработать мою статью. Но ее основной пункт: о «Русалке» как о драме, внушенной крепостным романом и хранящей внешние следы этого романа, — остается в силе. Действительные события были не совсем те, как я предполагал, и «углы преломления» в драме — не совсем те.

Что ж из этого? Рушится ли мое построение? Еще в 1924 году М.

Гершензон писал мне: «В истолковании фактов вы неправы, а общая ваша догадка правдоподобна». Не только мог, а и писал; преображая факты, но исходя именно из них. Щеголев думает, что он это опроверг, потому что какое же раскаяние, когда «нет трупа» и когда я не могу «по советским, например, законам в настоящее время» привлечь Пушкина «по ст.

Если Щеголеву единственным моральным критерием кажется советское уложение о наказаниях, то не так было для Пушкина. Пушкин был «сам свой высший суд» не только в вопросах искусства, но и в области нравственной. Уступая воззрениям и обстоятельствам эпохи, Пушкин сперва легко примирился с той социальной и человеческой неправдой, которая определила судьбу брошенной девушки.

Легкомысленно обольстил, легкомысленно бросил, «стряхнул с белой ручки», как рукавицу. Легкомысленно писал об этом Вяземскому. Но потом призадумался, сознал свой проступок, свою вину перед девушкой.

Совесть в нем заговорила. Два фактических обстоятельства, на которых подолгу останавливается Щеголев, говорят именно о том, что совесть Пушкина была неспокойна, — только Щеголев этого не хочет заметить. Эти обстоятельства — многолетнее, деятельное участие Пушкина в судьбе его бывшей возлюбленной и странное отношение к ее отцу.

Как видим, в 1833 году Пушкин все еще с ней переписывается, заботится об ее делах и делах ее мужа, «нестоющего человека». Много униженного смирения в ее письме, как и в ее положении. Очень возможно, что бывшая крепостная возлюбленная сама не понимала своей униженности: выросла и жила в рабстве.

Но Пушкин-то ведь понимал, хотя бы потому, что когда-то написал «Деревню». Потому и помогал ей не в пример прочим, потому и переписывался. По-видимому, не сознавая своего объективного унижения, и она все же чувствовала что-то вроде права на исключительное внимание Пушкина: в ее письме есть известная непринужденность, есть интимность, которой не было бы, если бы все прошлое было Пушкиным раз навсегда зачеркнуто.

Оно и не было зачеркнуто. Житейски история получила прозаическое развитие, но в сознании Пушкина, в его совести она оставила глубокий след. Так на сей раз преломилась действительность в его творчестве.

Я ошибся, первоначально думая, что преломление было менее резко, что Dichtung была ближе к Wahrheit. Но, повторяю, в том, что именно эта, а не другая Wahrheit была запечатлена в «Русалке», — я был и остался прав. Второе обстоятельство, отмечаемое Щеголевым, пожалуй, еще нагляднее подтверждает мои сопоставления.

Щеголев много и документированно говорит о том, что назначенный Сергеем Львовичем Михайло Калашников, которого еще в 1824 году Пушкин знал как отъявленного вора, продолжал хозяйничать в Болдине очень долго, даже и тогда, когда управление всеми делами Пушкиных сосредоточилось в руках Александра Сергеевича. Щеголев старательно подчеркивает, что и сам Пушкин знал о разорительном воровстве Михайлы, и Павлищев требовал отставки Михайлы и «всего его мерзкого семейства» — но все было тщетно. Даже когда был назначен новый управляющий, Пеньковский, Михайло продолжал исполнять какие-то хозяйственные функции.

Пушкин явно ему покровительствовал, проявляя долготерпение и снисходительность, каких поистине не проявлял к собственному отцу. И все потому, что Михайло был ее отец, потому что она за него хлопотала, потому что Пушкин, скажем мы, чувствовал перед ней свою давнюю неправоту. И снова: в своей статье я указывал, что мельник старается извлечь денежную выгоду из связи своей дочери с князем и что тут — след истинных отношений Пушкина с отцом его возлюбленной.

Я ошибся, приурочивая эти отношения к 1825—1826 гг. Я ошибся, отождествляя отца девушки с «человеком», которого Пушкин тогда же, в мае 1826 года, прогнал из Михайловского. Словом — ошибся в последовательности событий и в частностях, опять-таки неверно вычислив угол преломления действительности.

Но я был прав в существе дела: хоть и не до отъезда девушки из Михайловского, а после того, в Болдине, — но отец ее извлекал-таки пользу из своего положения «блудного тестя», как извлекает мельник. И в этом пункте, значит, мне предстоит пересматривать свою статью, переделывать ее, но не отказываться от нее. Щеголев не разрушает мной установленную связь «Русалки» с крепостным романом, а только заставляет иначе увидеть и объяснить некоторые нити этой связи.

Я полагал, что Пушкин ближе следовал внешнему ходу событий.

Какого-то Пушкина с Гоголем. Вот такая логика фипишных чинуш. Это как сдавать экзамен по алгебре, не зная, что дважды два — четыре. Для них, видимо, это нормально. Считаю, что это не только вопиющая некомпетентность и непрофессионализм, но самая настоящая диверсия против русской культуры.

Не говорю уже о том, что практически ежегодно в КИМах контрольно-измерительных материалах к ЕГЭ встречается масса ошибок и опечаток, а вопросы сформулированы так, что на них порой не могут ответить доктора филологических наук. Не говорю про совершенно идиотскую систему пересчета первичных баллов во вторичные, ставящую лучших учеников в одинаковое положение с середнячками в этом году она ещё ужаснее , об этом будет отдельный разговор. Необходима наша общая работа, чтобы не допустить непоправимого. Максимальный репост и огласка не просто желательны — обязательны! Как только пост Карпова стал достоянием общественности, на Николая вмиг спустили многотысячную свору интернет-собак, кои не только Бродского не читали, но и про «Мертвые души» думают, что второе слово в заглавии — глагол. Карпов был вынужден закрыть свою страницу в социальных сетях, а угрозы и нелепости в его адрес настолько мерзки и тошнотворны, что сразу вспоминается Надежда Дмитриевна Хвощинская, с её бессмертной строчкой: «Бывали хуже времена, но не было подлей».

Как думаете, кто натравил на доцента СПбГУ этих «опричников»? Совершенно с вами согласен, более некому. Но тех, кто поддержал педагога, в тысячи раз больше.

В Минпросвещения опровергли исчезновение Пушкина и Гоголя из ЕГЭ

Достоевский положил в основу романа «Преступления и наказания» уголовное происшествие. На картине И. Айвазовского «Девятом вале», признанной шедевром в первый же день выставки в далёком 1850 году, изображено море после сильного ночного шторма. Сюжет поэмы «Мёртвых душ» был подсказан Н. Гоголю А. В журнале «Этнографическом обозрении» Д. Ушаков опубликовал статьи о поверьях русских крестьян. Даниель Дефо 1660—1731 — английский писатель, автор известного романа «Робинзона Крузо».

Капитан Иващенко совершил более девятисот боевых вылетов и на своём самолёте «Красном пролетарии» сопровождал победное наступление на Берлин. О пьесе «Вишнёвом саде» А. Чехов писал, что у него вышла не драма, а комедия. Фирсова «Юном живописце» изображена домашняя мастерская художника. Начало ХХ века ознаменовалось для России военными неудачами: Русско-японская война завершилась гибелью крейсера «Варяга» и выплатой огромной контрибуции. Художественные средства, которые были использованы в стихотворении А. Пушкина «Деревне», тяготеют к классицистической традиции.

Современное состояние фамильного имения князей Шаховских оставляет желать лучшего, о чём было подробно рассказано ещё в середине 1990-х годов в журнале «Новом мире». Неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом 1. Всем по окончанию работы необходимо сдать книги в библиотеку. По окончанию института наши выпускники могут рассчитывать на трудоустройство в профильных компаниях. Вопреки предсказаний старожилов было тепло и солнечно. В первый день шестой бомбардировки Севастополя, 24 августа 1855 года, согласно приказов английского и французского командования, было выпущено по городу 150 тысяч снарядов. Право на получение жилого помещения в собственность или на условиях договора социального найма имеют военнослужащие, признанные нуждающимися в жилых помещениях, по достижению общей продолжительности военной службы 20 и более лет.

Согласно данных Красной книги языков народов России, на водском языке в начале 1990-х годов говорили всего несколько человек. Классическая гимназия была единственным типом общеобразовательной средней школы, по окончанию которой можно было поступить в университет. Алексей с детства привык поступать по-своему, и ни разу ему не пришлось сожалеть о совершённых поступках, вот и на этот раз он решил действовать вопреки советов родителей, приняв на себя всю ответственность за последствия своих действий. В сражении при Лесной русская армия разгромила шведский корпус, шедший с огромным обозом из Прибалтики навстречу войска Карла ХII. Паспорт гражданина Российской Федерации выдаётся юноше или девушке по достижению ими четырнадцатилетнего возраста. По завершению похода на Камчатку сибирского казака Владимира Атласова были составлены географическое и этнографическое описания этого живописного края. Благодаря дружбы с семьёй С.

Аксакова Н. Гоголь по приезде из Петербурга поселился в доме писателя. Согласно правил, вводные слова выделяются на письме запятыми. Наперекор мнения родителей я принял собственное решение. Согласно библейской легенды, жители Древнего Вавилона пытались построить башню, которая должна была достигнуть неба. Вопреки прогнозов аналитиков, в этом году авиакомпании удалось сохранить объём перевозок на уровне прошлого года. Снег помогает дольше удерживаться свету, поэтому вопреки расхожего мнения зимние дни не кажутся слишком короткими, особенно если светит солнце.

После того как заболел пятнадцатый ребёнок, детский сад согласно требований безопасности нужно было закрывать на карантин. Нарушение видовременной соотнесённости глагольных форм 1. Герой чеховского рассказа рисует большого человека и рядом с ним изобразил маленький дом. Первая встреча в Монреале в 1972 году между хоккеистами СССР и Канады окончилась со счётом 7:3 в пользу советских спортсменов и становится началом знаменитых матчей между нашими хоккеистами и канадскими профессионалами. В 1870-е годы Л. Толстой по-другому смотрит на своё творчество и написал, что «Война и мир» кажется ему многословным романом. Приходит осень и раскрасила все листья в жёлто-красные цвета.

Эта книга раскрывает пороки современного общества и вызвала живой отклик у читателей. Снег шёл не переставая и неожиданно заканчивается. На минуту дождь утихает и застучит вновь. Ночь опустится на, город и скрывает его во мраке. Девушка входит в зал и не обратила на меня внимания. Толстой по-другому взглянул на своё творчество и говорит, что «Война и мир» кажется ему «слишком многоречивым романом». Осенью целыми днями шли холодные дожди — земля пропитается водой, поэтому дороги размыло.

Когда учитель узнал о конфликте, он не обсуждает его с классом. В мае громко поют птицы и ярко светило солнце. Нарушение связи между подлежащим и сказуемым 1. В 1914 году лингвист Е. Поливанов совершил первую поездку в Японию: Токио поразило его своей оригинальной восточной культурой и бережным отношением к народным традициям. Российская Арктика славится природными ресурсами, однако долгий срок реализации проектов, огромные финансовые затраты, тяжёлые климатические условия и сложность логистики стоит на пути их освоения. Столичный район Сокольники были включены в состав первой линии Московского метрополитена, открывшейся в мае 1935 года.

Те, кто хотя бы раз разговаривал с графом Н. Румянцевым, был восхищён его неподражаемым остроумием. Овладевший Керчью десант союзников разграбили город и нанесли ему серьёзные повреждения. Те из посетителей, кто увлекается историей космоса, с интересом следил за проектом «Валерка встречает Гагарина». В этом учебном году МГУ провело несколько олимпиад для школьников. Администрация школы, прежде всего директор и завуч, особое внимание уделяли повышению профессионального мастерства педагогов. Все, кто побывал в Долине гейзеров, понимает, почему её считают одним из чудес света.

Те, кто видел первый мощный фонтан нефти Шаимского месторождения, стал свидетелем начала широкомасштабных поисков нефти в Западной Сибири. Те, кто не изучает иностранный язык, лишён возможности читать в подлиннике шедевры мировой литературы. Корабль «Арктика» считалась долгое время самым крупным атомным ледоколом. Все, кто присутствовал на заседании учёного совета, убедился в обоснованности решения о недопуске соискателя к защите диссертации. Все, кто написал рецензию на отлично, дал глубокий анализ произведения и обосновал свою точку зрения. Все, кто любит русскую культуру, знает имена великих поэтов А. Пушкина и М.

Часть глав романа «Евгений Онегин» было опубликовано с посвящением другу А. Пушкина П. Те, кто хотя бы раз любовался закатом солнца, не сомневается, что это одно из самых красивых зрелищ. В 1970-е годы все мальчишки страстно любили детские фильмы, а кинотеатр «Надежда» в центре города уже с утра осаждалась ребятами, жаждущими увидеть приключения своих сверстников. Шевцов уже давно отвык от полезного питания, поэтому в санатории первое время ничего не мог ни есть, ни пить; особенно поражало его то, что к каждому завтраку неизменно подавался какао. Те, кто увлечённо работает в какой бы то ни было области знаний, часто становится новатором. Многих читателей журналов в первую очередь интересует теоретические статьи экономистов и социологов, которые ставят в своих публикациях проблемные вопросы.

Многие из тех, кто верно служил английскому королю, получил земельные владения в разных областях страны. Все, кто любит поэзию, знает А. Фета как тонкого лирика, певца искусства, любви и природы. Все, кто видел море лунными южными вечерами, часто вспоминает о нём. Многие из тех, кто бывал в парке усадьбы «Михайловское», восхищался красотой деревьев. Ключевский писал, что «история учит даже тех, кто у неё не учатся: она проучивает их за невежество и пренебрежение». Ошибка в построении сложного сложноподчинённого предложения 1.

Лермонтова, Н. Гоголя и других из заданий ЕГЭ не соответствует действительности», — говорится в заявлении. Минпросвещения подчеркивает, что ни одно произведение древнерусской литературы, литературы XVIII и первой половины XIX веков не исключили из образовательной программы. В соответствии с российской традицией преподавания литературы произведения Александра Пушкина, Михаила Лермонтова и Николая Гоголя изучались и изучаются в основной школе и выносятся на проверку при проведении основного государственного экзамена. В то же время в программу старшей школы включены произведения советской литературы, в частности, Николая Островского, Александра Фадеева «Молодая гвардия», произведения о Великой Отечественной войне, сообщает Минпросвещения.

Vol 2.

Karatygin P. Калуга, 2006. Kireevskij I. Polnoe sobranie sochinenij: In 4 vols. Kaluga, 2006. Korf M.

Larionova E. Saint Petersburg, 2010. Пушкин в изображении М. Majkov L. Pushkin v izobrazhenii M. Труды и дни.

Mann Ju. Trudy i dni. Moscow, 2004. Работы П. Modzalevskij B. Raboty P.

Moscow, 2015. Nemirovskij I. Дневник: В 3 т. Nikitenko A. Dnevnik: In 3 vols Vol. Pushkin i ego sovremenniki.

Issue 31—32. Полное собрание сочинений: В 10 т. Pushkin A. Polnoe sobranie sochinenij: In 10 vols Vol. Moscow, 1957. Pjatkovskij A.

Отд-ние лит. Sajtanov V. Otd-nie lit. Leningrad, 1986. Sandomirskaja V. Moscow; Leningrad, 1966.

Тургенева к К. Turgeneva k K. Пушкин и декабристы. Pushkin i dekabristy. Moscow, 1979. Из биографии и творчества.

Iz biografii i tvorchestva. Moscow, 1987. Языкова к П. Письма H. Языкова к родным за дерптский период его жизни 1822—1829. Jazykova k P M.

Issue I. Jazykova k rodnym za derptskij period ego zhizni. Saint Petersburg, 1913.

Дмитрий Ивинский. Наверное, нет особой нужды напоминать читателю, кем для Набокова являлся Пушкин. В своем блистательном эссе «Пушкин, или Правда и правдоподобие» Набоков пишет о том, что нам страшно повезло — Пушкин не дожил всего два-три года до зарождения фотографии, иначе бы мы вместо портрета Кипренского любовались бы неким человеком, одетым во все черное, «будто он носил траур по былой радужной жизни». С Набоковым тут не поспоришь.

Но вот не так давно в глобальной сети началось триумфальное шествие «родственника из семейного альбома». Сеть уверяет нас, что на фотографии, вернее, дагерротипе, запечатлен не кто-нибудь, а сам Александр Сергеевич Пушкин. В этой связи позвольте спросить у вас, как у ученого, как вы относитесь к подобного рода мифотворчеству? О чем говорят построения мифов вокруг судеб гениальных людей? Что в них есть дурь и блажь от народа, а что законный вопрос, на который ученому хорошо бы знать ответ? В случае с пушкинской фотографией я бы разграничил две темы. Первая, самоочевидная, это жажда «литературных» сенсаций, обуревающая какие-то сегменты интеллектуально неразборчивой части общества; вторая, очевидная чуть менее, — это потребность в подлинности, которая сама по себе есть несомненное благо, но именно на этом благе по традиции паразитируют те, кто жаждет порождать и потреблять сенсации.

АМ Как такое могло случиться? Пушкин-то оказывается, всех обманул. На дуэли не погиб, бежал до города Парижу, в каковом городе тайно осел и принялся писать романы за Александра Дюма. Под этот миф, как это часто бывает, подводится эдакая «научная база», что-то вроде того, что папеньки поэта на его похоронах не было, жены тоже, хоронили тайком, при вскрытии могилы были обнаружены два черепа и кости и т. Как все это объяснить? ДИ Случай с Дюма из того же ряда, но чуть более сложный: он откликается на миф о чудесном спасении, который всегда был востребован в России, наиболее очевидным образом в связи с темой самозванчества, убитого и чудесным образом «воскресшего» монарха или наследника престола. Но одновременно игра с Пушкиным-Дюма откликается на тот уровень литературной образованности, который характеризует «массовое сознание»: здесь существенно, что для «сюжета» о чудесном или рукотворном — гуляет по сети и версия о Пушкине — законспирированном разведчике, которого тогдашние спецслужбы, имитировав его гибель, вывели из внутрироссийского пространства во внешнее и зачем-то внедрили во французское общество под видом Дюма спасении Пушкина был избран именно Дюма, романы которого « Три мушкетера », во всяком случае пользуются, как когда-то говорили и писали, общенародной известностью.

АМ Хотел бы задать вам вопрос по поводу еще одной мистификации. Меня интересует все, что связано с «Гавриилиадой». Есть письмо, в котором Пушкин пишет другу: «Ты зовешь меня в Пензу, а того и гляди, что я поеду далее. Прямо, прямо на восток. Мне навязалась на шею преглупая шутка. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность.

Грамматические ошибки все кто изучал биографию пушкина

Жизнь и творчество Александра Пушкина	Для изучения лицейского периода в биографии Пушкина первостепенное значение имеет публикация лицейских лекций А. П. Куницына и П. Е. Георгиевского по записям.
Социология или давление на общественное мнение?	Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант.
Как Пушкин стал пророком (из истории ранних пушкинских биографий)	Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант.

Литература. 6 класс

Но Пушкин был не из тех, кто отступает или спасается бегством. Он смело зашел в помещение, где царила напряженная тишина. Автор подготовленного послания став на середину громко начал читать, повернувшись в сторону Александра Сергеевича Пушкина: — Дарю поэта я ослиной головою… Внезапно Пушкин парировал эту строчку, обращаясь к публике: — А сам останется с какою? Смутившись неожиданной контратакой, насмешник продолжил: — А я останусь со своею. Пушкин вопросительно : — Да вы сейчас дарили ею! Незадачливый соперник бессильно умолк. Бурный хохот был однозначным выражением восторга гениальному поэту. Будучи камер-юнкером, молодой поэт однажды явился в дом высокопоставленного лица.

Лениво развалившись на диване, хозяин и не подумал переменить позу при появлении гостя. Когда Пушкин решил свои вопросы и собрался уходить, чиновник надменно приказал сказать ему что-то экспромтом. Выдержав короткую паузу Александр выдал: «Дети на полу — умный на диване». Господин был раздосадован тем, что такая бессмысленная фраза прозвучала от человека изучающего словесность. Невольно повторяя ее вслух, он внезапно обнаружил, что она имеет не совсем однозначный смысл: «Детина полуумный на диване». Придя в ярость, он велел немедленно выгнать молодого наглеца. Еще одна весьма забавная и интересная история из жизни Пушкина известна по его студенческим воспоминаниям.

Как-то он, вместе со своим лучшим другом Кюхельбекером, решил поехать в Петербург, чтобы немного развеяться. Однако гувернер по фамилии Трико категорически отказал лицеистам в выходном дне и сказал, что он теперь будет следить за ними, чтобы они не сбежали, нарушив его запрет. Но молодым людям было невмоготу, их охватила такая охота съездить в задуманное путешествие, что они-таки сбежали. Разумеется, Трико последовал за ними. Он и не подозревал, что ему была приготовлена гениальная ловушка! Первым на заставу подошел Пушкин и представился: Александр Однако. Через время сюда же подъехал Кюхельбекер и назвался: Григорий Двако.

Подозрительно глянув на молодого человека, заставный офицер все-таки пропустил его. Прошло еще немного времени, и к заставке подъехал наш гувернер. На вопрос заставного о фамилии, ничего не подозревающий преследователь назвался: Трико. Придя в ярость, офицер закричал: — Врешь! Вы что играться со мной вздумали? Одна-ко, Два-ко, Три-ко! И на целые сутки арестовал Трико до выяснения обстоятельств.

А довольные лицеисты уже преспокойно гуляли по Питеру. Гм, в таком случае, кто же был его отец? Надеемся, что Вам понравились интересные факты об А. Если Вы также относитесь к числу поклонников гениального поэта, обязательно поделитесь в социальных сетях этой статьей. В наше время, время потребительского культа, Пушкин уже почти забыт, а ведь это колоссальная, ничем невосполнимая утрата для русского человека!

Завтра я отвезу ее государю. А знаешь ли? Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою обхождения». На другой день я пришел к Милорадовичу поранее. Он возвратился от государя, и первым словом его было: «Ну, вот дело Пушкина и решено! Государь улыбнулся на мою заботливость. Потом я рассказал подробно, как у нас дело было. Государь слушал внимательно, и наконец спросил «А что же ты сделал с автором? Я объявил ему от имени вашего величества прощение! Помолчав немного, он с живостью сказал: «Не рано ли? Между тем, в промежутке двух суток, разнеслось по городу, что Пушкина берут и ссылают. Гнедич с заплаканными глазами я сам застал его в слезах бросился к Оленину. Карамзин, как говорили, обратился к государыне Марии Федоровне , а Чаадаев хлопотал у Васильчикова, и всякий старался замолвить слово за Пушкина. Но слова шли своею дорогою, а дело исполнялось буквально по решению». Судя по этому рассказу, участь Пушкина была предрешена еще до доклада генерал-губернатора Милорадовича об обстоятельствах дела. Александр I встретил доклад с уже обдуманным вердиктом — служить поэту на юге. Приложили к принятию этого решения свои усилия многие. Пушкин рассказал о своих обстоятельствах и о грозящей опасности и Карамзину, и Чаадаеву, и другим знакомым. Те в свою очередь задействовали свои связи. И главным человеком, повлиявшим на судьбу поэта, мог быть, прежде всего, Каподистрия. Направляя Александра Пушкина в Кишинев, Иоанн Каподистрия, надо полагать, имел на него свои собственные виды, как на «прекрасного слугу государства». Горячий патриот Греции, Каподистрия всю свою жизнь отдал борьбе за освобождение родной страны. В 1827 году, в самый разгар войны греков за независимость, он официально покидает русскую службу и избирается первым президентом Греческой республики. На этом посту вскоре и был убит. Естественно, Бессарабия, как важнейший форпост России в ее внешней политике на юге, лично для статс-секретаря Коллегии иностранных дел являлась сферой особых интересов. Скорее всего, по его настоянию и управление Югом России осуществлялось непосредственно через Коллегию. Потому, направляя именно туда Александра Пушкина а мест для его ссылки на Руси было немало , граф, без сомнения, рассчитывал на применение его талантов и способностей для решения важнейшей внешнеполитической миссии России: поддержать освободительную борьбу греческого народа против турецкого ига. А вот и еще одно подтверждение того, что ехал на юг Пушкин не в так называемую ссылку, как настойчиво утверждала впоследствии молва. За две недели до принятия решения императором по поводу Пушкина и когда еще об отъезде поэта из Санкт-Петербурга ничего не было известно, директор одного из департаментов Коллегии Н. Тургенев 23 апреля 1820 года пишет С. Тургеневу в Константинополь: «Пушкина дело кончилось очень хорошо. У него требовали его оды и стихов. Он написал их в кабинете графа Милорадовича. Как сей последний, так и сам государь сказали, что это ему не повредит и по службе. Он теперь собирается ехать с молодым Раевским в Киев и в Крым». Государь велел написать всю его историю, но он будет считаться при Каподистрии». Все это развенчивает давнюю легенду, что Пушкин был сослан на юг за ненадлежащее поведение и порочные стихи. Однако официальные власти не могли опровергать расхожие домыслы по поводу отъезда Пушкина. В самом деле, не объявлять же во всеуслышание, что сотрудник Коллегии иностранных дел Александр Пушкин отъехал по служебной надобности для выполнения секретной миссии накануне намечающейся войны с Турцией. На юге Что нам известно о делах Пушкина на юге? По приезду в Екатеринослав 17 мая 1820 года он знакомится с генералом Инзовым. Через неделю, после купания в Днепре, он заболевает «лихорадкой». В это время в Екатеринославе проездом оказывается семья Раевских. Якобы с разрешения Инзова Пушкин отправляется на лечение вместе с семьей генерала Н. Раевского на Кавказ. В то самое путешествие на Кавказ, а затем в Крым, о котором писал еще до выезда Пушкина из Петербурга Н. Тургенев в Константинополь. Удивительное «предвидение»! Если же учесть, что «лечился» Александр Сергеевич целых четыре месяца, при этом ехал по весьма замысловатому маршруту и только в конце сентября объявился в Кишиневе, то можно усомниться в том, что причина поездки сотрудника Коллегии иностранных дел по Кавказу и Крыму вызвана простудой. Разве можно серьезно воспринимать рассказ о том, что сосланного царем опального чиновника из-за простуды вдруг отпускают на отдых со случайно проезжающим мимо знакомым генералом? Чтобы больного излечить, требуется уложить того в постель, а не тащить сотни верст в коляске по ухабам и рытвинам. Да и Кавказ с Крымом не лежат по дороге в Кишинев. Очевидно, миссия, с которой выехал Пушкин на юг, была известна узкому кругу людей. Так что появление легенды, связывающей отъезд поэта с его болезнью, вполне объяснимо. И даже Инзову, чтобы отпустить Пушкина с Раевскими, не требовалось самостоятельно принимать решение, брать на себя ответственность за снисходительное отношение к «опальному чиновнику, сосланному за проступки». Согласитесь, начальство могло бы не одобрить лояльность к человеку, вызвавшему неудовольствие самого императора. Впрочем, генерал был избавлен от размышлений, как же ему поступить с заболевшим поэтом в связи с проездом Раевских через Екатеринослав. Генералу былопредписано поступить так, как он поступил. Граф Каподистрия в своем письме прямо указывает: «император уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и рекомендовать его вам». Но во всеуслышание было объявлено и ныне повторяется во всех биографиях поэта причиной отъезда именно болезнь Александра Сергеевича. Как нельзя кстати случилась эта простуда после купания в Днепре. И это обстоятельство помогало придать поездке на Кавказ вид этакой оздоровительной прогулки. Что же это за поездка в Кишинев через Кавказ и Крым, в которую Пушкин определен еще в Петербурге, но окружающим и знакомым она представлялась отъездом для излечения со случайными, хотя и хорошо знакомыми попутчиками? Официально командир IV корпуса Николай Николаевич Раевский вместе со своими детьми — Александром, прикомандированным к Кавказскому отдельному корпусу, Николаем, ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка, расквартированного в Царском Селе, и дочерьми — совершает поездку по Кавказу и Крыму, чтобы отдохнуть. В те годы подобные семейные путешествия-командировки были для высокопоставленных чиновников естественным делом. В свое время командующий войсками Гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович в инспекторской поездке по округу, продолжавшейся несколько месяцев, взял с собой не только адъютантов и порученцев, но также свое семейство, журналистов, художников, фотографов. Результатом стало великолепно иллюстрированное описание этой поездки, войск, населенных пунктов и местности, по которым проехал великий князь со свитой. Но ведь это была служебная поездка. Несмотря на то, что и супруга, и дети были рядом. Поездку Раевских и Пушкина представляют частным делом. Если поверить этому, то странно выглядит оторванность генерала главнокомандующего войсками на юге России , двух его сыновей-офицеров и чиновника иностранной коллегии от службы на целых четыре месяца. Да и обставлен проезд их очень серьезно. Генерала Раевского и его сопровождающих охраняют отряд в 60 казаков с пушкою. Всюду его встречают, зная заблаговременно о приезде. Маршрут — Ставрополь, Владимирский редут, станция при реке Безымянная, Прочный окоп, Царицынский редут, Темижбек, Кавказская крепость, Казанский редут, Тифлисский редут, Ладожский редут, Усть-Лабинская крепость, Карантинный редут, где их встречает сам атаман Черноморского казачьего войска полковник Григорий Кондратьевич Матвеев и сопровождает до Екатеринодара. Далее Темрюк, Пересыпь, Сенная. Наконец, 14 августа они оказываются в Тамани. Перебираются в Крым, следуют из Керчи в Феодосию и оттуда на военном бриге в Гурзуф. Из Гурзуфа вместе с молодым Раевским Пушкин следует верхом на лошадях до Ялты. Оттуда через Мисхор и Алупку он направляется в Бахчисарай. Эта поездка больше похожа на инспекторскую проверку по приграничным войскам, но отнюдь не на оздоровительную прогулку. Тем более, что молодого поэта тоже не оставляют без внимания. К примеру, 18 августа 1820 года А. Тургенев пишет князю Вяземскому в Варшаву: «получил от одного из моих чиновников известие с Кавказа о Пушкине. Он там с Раевским». В пути Пушкин писал. Оставим для литературоведов его стихи и поэмы. А вот его «Замечание о донских и черноморских казаках» — не сохранившееся произведение — было бы интересно прочитать. В своем письме брату Льву 24 сентября 1820 года Пушкин обмолвился: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских казаков — теперь тебе не скажу об них ни слова». Возникают вопросы о том, для кого замечания были написаны, кому предназначались, где могут находиться? Быть может, следы их в недрах архивов департамента, в котором служил Пушкин? Ведь нашли же его «Заметку о секте езидов», то есть о курдах, более чем через столетие после поездки Пушкина в 1829 году на Кавказ. Заметим, то была писарская копия, то есть предназначалась «Заметка» для представления по инстанции. А ведь Пушкин на тот момент официально на службе не числился, но окружающую обстановку продолжал анализировать, по привычке писал. Уместно добавить, что именно в те годы курдам было разрешено селиться в России, поскольку они были признаны союзниками России в борьбе с Турцией. Впрочем, поездка в Арзрум — предмет отдельного исследования… Закончилось путешествие Пушкина с Раевскими по Кавказу и Крыму прибытием в Кишинев более чем через четыре месяца. Для отсутствия в течение столь длительного времени служащего канцелярии, присланного на «перевоспитание», нужны были очень веские причины. Значит, они были. По приезду в Кишинев Пушкин отписывает брату Льву письмо-отчет о своем путешествии. Судя по фактам, Александр Сергеевич несколько лукавит, видимо, зная, что письмо будет известно многим друзьям Пушкина. Не упоминая о том, что вопрос о поездке на Кавказ и в Крым с Раевскими был решен еще до отъезда на юг, он пишет: «Сын его ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные , сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь». А что же еще остается делать генералу, коль получил распоряжение из Коллегии иностранных дел, утвержденное императором? Уже то обстоятельство, что и сам Пушкин вынужден был скрывать от ближайшего окружения предопределенность еще в Петербурге своего путешествия по Кавказу и Крыму, дает повод задуматься над тем, в чем заключалась его деятельность там. Царская немилость стала следствием выезда поэта на юг? Или это стало возможностью проявить себя на службе? Бессарабия 21 сентября 1820 года Пушкин со своим вечным спутником дядькой Никитой Козловым прибыл в Кишинев. И сразу попадает в новое окружение. В основном это офицеры местной дивизии, среди которых и офицеры Генерального штаба — квартирмейстеры и топографы, присланные для изучения театра военных действий. Армии требовались топографические карты и всевозможные сведения именно этого региона. Бисмарк как-то заметил: «друзей нам служба предлагает». Кто же те люди, с которыми Александра Пушкина связали узы товарищества? Генерал Иван Никитич Инзов, главный попечитель о колонистах южной России и исправляющий должность наместника Бессарабской области. В его канцелярии поэт числился сверх штата, оставаясь в подчинении у Каподистрии. В лице Инзова молодой Пушкин, всю жизнь не знавший родительской ласки, получил не только мудрого и заботливого начальника, но и любящего, без обиды строгого отца. Инзов поселил Пушкина в своем доме, поил, кормил, давал взаймы денег. Ему же он давал поручения по службе. Михаил Федорович Орлов, командир 16-й пехотной дивизии, и офицеры его дивизии. Горчаков окончил муравьевскую школу колонновожатых. В начале ноября 1820 года приехал в Кишинев на должность квартирмейстера при штабе дивизии. Нужно заметить, что к занятиям квартирмейстерской части было отнесено: «1 Собирание и рассмотрение военно-исторических, топографических и статистических сведений о России и иностранных государствах. Причем специально указывалось: «для вождения войск в деле с неприятелем, и для нечаянных нападений, засады, отступлений и других воинских движений, употребляются вожатыми войск Офицеры Генерального Штаба, и особенно те из них, которые делали съемку самих мест действия, или оные обозревали». В прочих случаях уместно было в проводники брать людей осведомленных. Капитан над вожатыми «людей проворных и имеющих сведения о большом пространстве земли, обязан соглашать на службу при Армии, с жалованием по договору». Он «обязан давать проводникам следующую им плату и прокормление, строго надзирая, чтобы они, по отобранию от них сведений, не могли доставить неприятелю каких-либо догадок о предприятиях Армии». Средства на проводников получались непосредственно от начальника Генерального штаба. В Кишиневе находилась также топографическая комиссия, которая занималась съемками Бессарабского края. С ее начальником полковником Корниловичем, офицерами Лугининым, Зубовым, Кеком, Полторацкими Пушкин был в самых близких отношениях. Но особенно он выделил среди них Александра Фомича Вельтмана, писавшего и прозу, и стихи. Кстати, Вельтман до определения в офицеры Генерального штаба тоже окончил школу колонновожатых. Самым любопытным из новых знакомых, с кем особенно сдружился Пушкин, стал подполковник Генерального штаба Иван Петрович Липранди. Привлекал он внимание не только Пушкина, но и всей военной молодежи Кишинева своим острым умом и пламенным характером. Человек это чрезвычайно интересный и стоит рассказать о нем подробнее. В сытинской «Военной энциклопедии» о нем говорится: «военный писатель и критик... В 1832 г. В 1839 г. Проработав 2 г. Даже через многие годы после смерти Липранди, рассказывая о его судьбе, посчитали неуместным открывать всю правду. Завесу тайны срывает впоследствии Мариэтта Шагинян. В своих «Страницах из дневника», посвященных Пушкину, она называет все своими именами — пишет о Липранди: «военный историк иподполковник разведки». Официальным поводом к переводу из гвардии в армейский полк стала одна из многочисленных дуэльных историй Липранди. Заметим, именно он стал прототипом Сильвио в повести Пушкина «Выстрел». В ноябре 1822 года Липранди вышел в отставку в звании полковника, а 17 января 1826 года был арестован по делу декабристов. По свидетельству командира 17-й дивизии генерал-майора С. Желтухина, Липранди при аресте заявил: «Меня берут понапрасну, разве за то только, что я в коротких связях и переписке был с Муравьевым-Апостолом». Но ведь это тот самый, повешенный в числе пяти главных деятелей декабризма. Кроме того, Липранди утверждал: «Мне стоит поговорить с Николаем Павловичем и тогда оправдаюсь, буду освобожден и еще сделают меня или камергером, или флигель-адъютантом». И даже в своих мемуарных «Записках» он подчеркивает, что с самого начала был вполне уверен в своем скором освобождении. И действительно, через месяц Липранди уже на свободе. Причем в «Алфавите декабристов» было записано, что он, Липранди, к тайному обществу не принадлежал, о существовании такового не знал и ни с кем из членов его сношений не имел.

Это, конечно, вызывает ярость у любого жителя России, ведь строчка «Я помню чудное мгновение» стала уже частью «генетического кода», как любят выражаться некоторые публичные личности. С такой постановкой вопроса изменения вызывают полное недоумение, однако в Рособрнадзоре поспешили объяснить: классиков не собираются «изгонять» из школы. Значительно лучше, впрочем, не стало. Переводя на русский Реакцию вызвала публикация ФИПИ перечня элементов содержания, проверяемых на едином государственном экзамене по литературе — формулировка скорее юридическая, потому вскоре после того, как люди заметили, что начинается там всё с Островского и Гончарова, а, например, Лермонтова нет, Рособрнадзору пришлось давать дополнительные пояснения. Дело в том, что произведения указанных классиков первой трети XIX века ребята изучают в основной школе, в 5-9 классах, а не в 10-11 классах», — ответили на запрос СМИ в ведомстве, добавив, что при выполнении сопоставительных заданий и написании сочинений по литературе произведения и других авторов могут привлекаться. В сущности, они не сказали ничего нового, даже немного умолчали. В том же документе ФИПИ есть следующая формулировка: «Остальные произведения участники могут привлекать по своему желанию из списков, включённых в кодификатор, или из круга своего чтения при написании сочинения часть 2 или при ответе на задания 6 и 11 с учётом формулировки задания». Школьникам говорят, что использование примеров, например, из «Горе от ума» будет засчитываться также, как и цитирование «Грозы», то есть хотя бы не запретили — спасибо! Кроме того заявления, что упомянутых авторов не исключили полностью из заданий ЕГЭ, таким образом правдивы. Можно сделать трагикомичный вывод, что Александр Пушкин и Джоан Роулинг для ЕГЭ по литературе в России равноценны кто сказал, что «Гарри Поттер» не подходит как произведение «из своего круга чтения»? Но сегодня, 29 августа, директор ФИПИ Ольга Решетникова выступила с ещё одним разъяснением в рамках трансляции Минпросвещения, в котором была названа, а вернее точно сформулирована причина изменений. Только эти изменения мы и осуществили, — пояснила Решетникова, подчеркнув, что из школьной программы Пушкина и Лермонтова никто не убирал. Вот только в профессиональном сообществе никогда и не говорили, что этих авторов официально выкидывают из программы — некоторые отмечают, что это просто может произойти де-факто, в силу того, что ЕГЭ, к счастью или сожалению, единственный на данный момент объективный критерий того, знает ли ребёнок предмет.

Переводя на русский Реакцию вызвала публикация ФИПИ перечня элементов содержания, проверяемых на едином государственном экзамене по литературе — формулировка скорее юридическая, потому вскоре после того, как люди заметили, что начинается там всё с Островского и Гончарова, а, например, Лермонтова нет, Рособрнадзору пришлось давать дополнительные пояснения. Дело в том, что произведения указанных классиков первой трети XIX века ребята изучают в основной школе, в 5-9 классах, а не в 10-11 классах», — ответили на запрос СМИ в ведомстве, добавив, что при выполнении сопоставительных заданий и написании сочинений по литературе произведения и других авторов могут привлекаться. В сущности, они не сказали ничего нового, даже немного умолчали. В том же документе ФИПИ есть следующая формулировка: «Остальные произведения участники могут привлекать по своему желанию из списков, включённых в кодификатор, или из круга своего чтения при написании сочинения часть 2 или при ответе на задания 6 и 11 с учётом формулировки задания». Школьникам говорят, что использование примеров, например, из «Горе от ума» будет засчитываться также, как и цитирование «Грозы», то есть хотя бы не запретили — спасибо! Кроме того заявления, что упомянутых авторов не исключили полностью из заданий ЕГЭ, таким образом правдивы. Можно сделать трагикомичный вывод, что Александр Пушкин и Джоан Роулинг для ЕГЭ по литературе в России равноценны кто сказал, что «Гарри Поттер» не подходит как произведение «из своего круга чтения»? Но сегодня, 29 августа, директор ФИПИ Ольга Решетникова выступила с ещё одним разъяснением в рамках трансляции Минпросвещения, в котором была названа, а вернее точно сформулирована причина изменений. Только эти изменения мы и осуществили, — пояснила Решетникова, подчеркнув, что из школьной программы Пушкина и Лермонтова никто не убирал. Вот только в профессиональном сообществе никогда и не говорили, что этих авторов официально выкидывают из программы — некоторые отмечают, что это просто может произойти де-факто, в силу того, что ЕГЭ, к счастью или сожалению, единственный на данный момент объективный критерий того, знает ли ребёнок предмет. Благими намерениями Отметим, что изначально все заподозрили ФИПИ в заботе о школьниках: людям показалось, что таким образом пытаются упростить жизнь детям, а не просто без затей перенести госстандарт. Но понять их на самом деле нетрудно — из ЕГЭ просто убраны все писатели и литературные явления, изучавшиеся до 10 класса именно поэтому и из числа зарубежных авторов исключены Гёте и Байрон. Бедные дети ведь и так перегружены информацией, а тут их ещё заставляют помнить, что они проходили три года назад.

«Француз» в Царскосельском лицее

• «Вот Пушкин. Вот какой он…». К 220-летию со дня рождения А.С. Пушкина
• Кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали
• «Из одной крайности в другую»
• Пушкин Александр Сергеевич — биография поэта, личная жизнь, фото, портреты, стихи, книги
• «Француз» в Царскосельском лицее
• Пушкин и Лермонтов снова в ссылке: почему классиков «выгнали» из ЕГЭ и к чему это приведет

Литература. 6 класс

Наконец, много дает академическое издание и при изучении биографии Пушкина, его взглядов, эволюции его мировоззрения. Об этом министр сообщил на фоне новостей об отсутствии произведений Пушкина в демоверсии кодификатора ЕГЭ по литературе, опубликованной на сайте Федерального института педагогических измерений (ФИПИ). Кто бы ни изучал биографию Пушкина, все подчёркивали, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору.

«В Академии наук заседает князь Дундук»: как Пушкина «снесли под ноль» из ЕГЭ

Лучший ответ про кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали дан 23. Кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали. Важно внимательное изучение биографий писателя: кто и откуда, про родителей, дедушек. Биография о Пушкине Александр Сергеевич Пушкин. Александр Пушкин родился 26 мая (6 июня) 1799 года в Москве, в Немецкой слободе. Произведения Пушкина, Фонвизина, Гоголя изучают в 5−9 классах, а не в старшей школе.

Пушкин и Лермонтов снова в ссылке: почему классиков «выгнали» из ЕГЭ и к чему это приведет

Пушкин и Лермонтов снова в ссылке: почему классиков «выгнали» из ЕГЭ и к чему это приведёт	Боясь, как бы не вздумали каждое слово Пушкина толковать биографически, идет и дальше: «Знание биографии Пушкина ничего не прибавляет к пушкинскому произведению, ничего не объясняет в нем».
Ошибки кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали - Срочный ремонт техники на дому	Теперь перейдем к иллюстрации тех моментов из биографии Пушкина, которые характеризуют вышеупомянутую кривую в ее подъемах и спусках.

Похожие статьи

• 5 интересных, но малоизвестных фактов о Пушкине
• Посольство США в России «переименовало» Пушкина: Общество: Мир:
• Грамматические ошибки все кто изучал биографию пушкина
• В Минпросвещения опровергли исчезновение Пушкина и Гоголя из ЕГЭ // Новости НТВ

«Француз» в Царскосельском лицее

• Пушкин обожал ходить с тростью – не просто так
• Наверное каждого кто интересуется историей волнует непростой вопрос что неужели можно ошибка это
• Секретная жизнь Пушкина
• Александр Пушкин
• Литература. 6 класс

Кто бы не изучал биографию пушкина подчеркивали

В полном и окончательно обработанном виде эта работа доныне не появлялась [3]. Однако М. Гофмана она вдохновила на обширную главу, озаглавленную «Творческая память» и составляющую более половины его книги о психологии пушкинского творчества. Моя книга содержит большое число наблюдений над самоповторениями Пушкина. Эти самоповторения их у Пушкина великое множество открывают возможность сделать ряд различнейших наблюдений иногда над мыслью, пронесшейся в уме Пушкина, но непосредственно не запечатленною им; иногда над ассоциацией, мелькнувшей в его сознании; иногда над биографической или психологической связью строк, отделенных друг от друга годами и содержащихся в различных произведениях; иногда над приемами письма, над обнажением и автопародированием этих приемов, над переносом строк, образов, рифм из пьесы в пьесу и т. В соответствии с различным характером и значением этих самоповторений я указал в предисловии, что их изучение может оказаться полезно в разных областях пушкиноведения: в изучении пушкинской поэтики, стилистики, биографии, в вопросах об авторстве, даже о датировке.

Оспаривая все ту же главу о «Русалке», М. Гофман 7 февраля 1925 года в газете Руль назвал ее «самой неудачной главой из удачной книги» и высказал опасение, что эта глава может «подорвать значение» Поэтического хозяйства. Прошло три года, и сам занявшись тою же темою, М. Гофман забыл и об «удачности», и о «значении» моей книги. Теперь оказывается, что она просто «основана на недоразумении»: на том, что «читатель полного собрания сочинений Пушкина, встречая почти дословные а иногда и дословные места в различных произведениях поэта, готов в таком использовании старого неиспользованного материала, в использовании вполне сознательном, видеть невольные заимствования».

Жертвою такого недоразумения стал, будто бы, и Ходасевич, который «собрал большой, интересный, но беспорядочный материал, в котором он совершенно не разбирается…» Этот упрек мной решительно не заслужен. В своей работе я не задавался целью дифференцировать систему пушкинских самозаимствований, избегал всякой классификации и общих выводов. Как указано мной в предисловии, это был «ряд заметок, содержащих по преимуществу наблюдения и не стремящихся к обобщениям и выводам», которые делать мне казалось преждевременным, ибо как ни велик был собранный мной материал, все же он далеко не был исчерпан. Я лишь рассказывал о тех скрытых мыслях, ассоциациях, воспоминаниях, пристрастиях, которые открываются в Пушкине из сопоставления его самоповторений. В частности, там, где это подсказывалось существом дела, я различал использование черновых набросков от использования другого материала.

Такие различия проведены у меня, напр. Но там, где по смыслу и значению самоповторения было безразлично, откуда оно заимствовано, — я этого вопроса не касался. Но, вероятно, Гофман и не думает этого, ибо в число таких примеров он подсовывает еще один: «Мы рождены, мой брат названый, под одинаковой звездой», а этот отрывок помещен у меня не в тексте, а в примечании, с пояснением, что он сюда не относится, ибо здесь слово «рожден» имеет другой смысл. Впрочем, может быть, Гофман путает добросовестно. Он не только меня, а и Пушкина не понимает и в русском языке ошибается.

Он уверен, будто стихи: Порой белянки черноокой Младой и свежий поцелуй не могут относиться к крепостной девушке, потому что «белянка» значит «белица, монашенка»! Тут уж у меня руки опускаются. Как может прийти в голову, что «белянка» и «белица» одно и то же? Заметим, что и белица — не монахиня, а послушница. И вот, попав в такое смешное положение, Гофман еще уверяет, что это я «курьезно» принял «монашенку» за крепостную девушку.

Таким образом, брошенный мне Гофманом упрек отпадает. Но я должен указать, что сам Гофман напрасно смешивает использование старых черновиков с использованием отделанных, но не изданных пьес. Момент изданности или неизданности не определяет отношения Пушкина к его старым стихам. Тут главную роль играли для него соображения художественные. Не печатал же Пушкин своих вещей часто вовсе не потому, что был ими недоволен и в его глазах они превращались в запас чернового материала.

Весьма часто он делал это по иным причинам: личным, цензурным и т. Поэтому нет оснований заимствования из пьес законченных, но только не изданных огульно приравнивать к заимствованию из черновиков. К тому же, если бы Пушкин придавал печатанию такое решающее значение в этом деле, он никогда бы не заимствовал из напечатанного, а сам Гофман приводит немало таких случаев. Но вернусь ко второму обвинению Гофмана. Откуда он взял, что я все заимствования считаю невольными?

В первой же главе я пишу между прочим о стихах из «Подражаний Корану»: «Несомненно, что при писании этих строк Пушкин вспоминал свое послание к Вигелю и, пожалуй, сознательно воспользовался кое-чем оттуда». Прямые указания на сознательное самоповторение, на сознательные самопародирования и на разоблачения собственных приемов имеются у меня в главах 6, 7, 9, 21, 26, 35 и др. Об автоцитатах говорится в гл. Наконец, как решается Гофман говорить, будто я все самоповторения Пушкина считают невольными, — хотя бы после того, как моими наблюдениями о сознательном «разоблачении» рифмы сладость-младость-радость или о самопародии в «Домике в Коломне» он воспользовался в своей книге выдав мои наблюдения и мои мысли за свои собственные [4]? Единственное, в чем можно меня упрекнуть — это в том, что я несколько раз неправильно употребил термин «автореминисценция», тогда как из контекста видно, что дело касается самозаимствований сознательных.

Мне кажется, впрочем, что о несознательных самоповторениях Пушкина почти не может быть речи, поскольку дело идет не о традиционной фразеологии, не о рифменных, метафорических и т. Если даже допустим, что в первой стадии своей работы, набрасывая вчерне, Пушкин иногда повторялся нечаянно, то позже, в процессе отделки, он при своей изумительной памяти не мог не заметить таких повторений, и если сохранял их, то с этого мгновения они становились сознательными. Это подтверждается тем, что мы знаем несколько случаев, когда Пушкин уничтожал самозаимствование, вычеркивая соответствующие места из прежних произведений. Но тут мы имеем дело с «психологией печатания», если так можно выразиться, — а не с психологией творчества. Рецензирование гофманской работы, естественно, не входило в мою задачу.

Не буду также касаться отдельных спорных мест, неточностей и ошибок Гофмана увы, все это имеется и в Поэтическом хозяйстве Пушкина и ждет лучших времен для исправления. Оставлю в стороне и те многочисленные противоречия, которые имеются у Гофмана. Но одна глубоко характерная особенность этой работы должна быть отмечена. Приведя огромный и ценный материал, собранный самостоятельно и заимствованный у меня, Гофман перешел к выводам и итогам, которые не могут не поразить своею элементарностью. Творчество Пушкина, не являясь художественной автобиографией, неразрывно связано с его жизнью».

Гофман серьезно думает, будто эти выводы имеют значение «для характеристики поэтического творчества Пушкина». Каждому ясно, что эти «выводы» не только представляют собою общие места, применимые столько же к Пушкину, сколько и ко всякому другому поэту, но и могли быть сделаны без всякого изучения пушкинских самоповторений. Самоповторениями Пушкина раньше нас с Гофманом никто специально не занимался, а между тем все эти самоочевидности столь же общеизвестны, как другие афоризмы, рассеянные у Гофмана, вроде того, что «Пушкин не фотографирует жизнь», «Пушкин владеет в высшей степени даром художественной убедительности», что у Пушкина во все периоды «необыкновенно богатое воображение и какой-то чудесный гений», что «нельзя ставить знака равенства между Пушкиным и его героями», что «Пушкин является бытописателем современности и не перестает быть лириком», что «в течение своей короткой жизни Пушкин шел путем художественного совершенствования; его вел гений, и в этом пути его сопровождали и вдохновение, и творческий труд». В действительности из изучения или хотя бы лишь пристального всматривания в пушкинские самоповторения можно сделать много гораздо более новых и гораздо более характеризующих Пушкина выводов. Сейчас они заняли бы слишком много места и далеко увели бы меня от заданий этой статьи.

Отмечу лишь в нескольких словах, что повторения сходных и смежных мыслей, образов, приемов, интонаций, даже прямые автоцитаты есть у всех поэтов. Но только у Пушкина имеются они в таком огромном количестве и только Пушкин умел и хотел сделать их самостоятельным приемом, сознательным средством воздействия на своего главного, первейшего читателя — на самого себя, ибо он был не только «свой высший суд», но и лучший читатель: «я пишу для себя», — это он не перестает повторять на все лады, и это не фраза. Исходя из воспоминаний о старых сюжетах, мыслях, образах, местностях, событиях, приемах, даже рифмах, Пушкин не только «вольно или невольно говорит языком» соответствующих старых пьес, но сплошь и рядом именно вольно, на этом-то и играя, путем повторения закрепляет связь прошлого с настоящим. Поэтому огромное количество пушкинских автореминисценций, как раз наиболее «содержательных», — суть в той или иной степени автоцитаты, открытые или шифрованные, прямые или измененные, или пародированные. Это и есть как раз одна из самых замечательных его черт.

Его творчество стихи, проза, письма, дневники состоит из почти непрерывной и очень сложной сети идейных и биографических перекликаний. Пушкин не случайно и не нечаянно вспоминает свое прошлое и связанные с ним творения, но сознательно, крепко держит их в своей гениальной памяти. В известном смысле все творчество Пушкина — одно творение, в котором отдельные пьесы, при всей их законченности и цельности, — как бы лишь части, а повторения подобны лейтмотивам или повторениям в симфонии. Может быть, только для восстановления этих симфонических рядов, только для хотя бы условного созерцания этой божественной цельности стоит заниматься его самоповторениями. Вместо этого нам преподносят собрание общих мест, выдавая его за науку о Пушкине.

Наука, которая не видит того, кого изучает, есть не наука, а подражание науке, пустое наукообразие. Гофмана в недавно вышедшей книге Пушкин. Еще курьезнее, когда исследователь, принимающий на веру каждое выражение как это делает В. Ходасевич без всяких оснований отождествляет…. Ходасевича Поэтическое хозяйство Пушкина, обесцененная как этим заблуждением, так и наивными детскими приемами, чуждыми всякой не только научности, но и наукообразности любопытно, что сам автор говорит, что он и не претендует ни на научность, ни на наукообразность.

Ходасевич собрал большой, интересный, но беспорядочный материал, в котором он совершенно не разбирается и под одну скобку ставит использование старого материала, действительную реминисценцию и обычную стилистику Пушкина, а иногда даже и обычный, разговорный строй речи, объясняя все разнородные явления одним — невольной автореминисценцией" с. Гофманом публикация дневника А. Щеголев…» — см. О Щеголеве см. Здесь приводим полностью некрологическую заметку Ходасевича, посвященную Щеголеву опубл.

Щеголева 23 января в Петербурге скончался известный историк Павел Елисеевич Щеголев. В последние годы он слишком часто и явно переступал естественные пределы той неизбежной приспособляемости, на которую имеют неотъемлемое право все жители СССР. Роль Щеголева в деле бывшего провокатора Окладского была в высшей степени прискорбна.

Именно поэтому к 11 классу, когда надо писать итоговое сочинение судя по всему, и на его существование будут покушаться в Минпросе , а кто-то и сдаёт литературу ЕГЭ, детям однозначно приходится обращаться к репетиторам или усиленно посещать "допы". Таким образом, в последнем классе они, наконец, прочитывают то, что необходимо было прочитать до 11-го без прочтения нечего и пытаться сдать этот экзамен выше 25 баллов, то есть не сдать. А теперь оказывается, и это не нужно: ну что-то вы там в 6-9 классах же "проходили" и ладушки». Повторим, непонятный социологический центр демонстрирует якобы поддержку народа инициативы чиновников.

Поэтому возникает резонное подозрение, что опрос — заказ с целью подкрепления определенной политической позиции. Всё это напоминает попытку давления на общественное мнение при помощи инструментов социологии. И хочется в сердцах воскликнуть в День знаний — верните Пушкина и Гоголя в старшую школу! Позор, когда ЕГЭ экзамен по среднему полному образованию и одновременно экзамен для поступления в ВУЗ лишают вопросов, связанных с великими русскими гениями!

Такая жизнь заставила Пушкина много утратить времени в бездействии. Но всего вреднее была мысль, которая навсегда укоренилась в нем, что никакими успехами таланта и ума нельзя человеку в обществе замкнуть круга своего счастья без успехов в большом свете». Но какую бы репутацию ни нарабатывал себе Пушкин, он одновременно с этим продолжал еще и служить. Оставим на совести литературных критиков, что они не увидели в нем человека служивого, предоставив нам лишь возможность судить о нем как о поэте и в то же самое время как о человеке взбалмошном и неуравновешенном, неуживчивом и безалаберном. На этот вопрос исследователи пытаются ответить словами самого поэта, приводя черновик письма Пушкина об отставке от 22 мая 1824 года к Александру Ивановичу Казначееву, начальнику канцелярии графа Воронцова: «7 лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти 7 лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны.

Жалобы с моей стороны были бы не у места. Я сам загородил себе путь и выбрал другую цель». Есть признание Пушкина — о чем еще говорить? Вопрос «служил — не служил», «служил или только числился» после подобного заявления закрывается сам собой: не служил и служить не желал! Личное признание в советской юриспруденции, как известно, было царицей доказательств. Но возьмем другой черновик письма к тому же Казначееву, написанный в те же дни, когда поэт добивался выезда с юга. О своей неудавшейся карьере? С этим я примирился уже 4 года». Вот и возникает вопрос — семь лет прошло или все же четыре года с того дня, как Александр Пушкин поставил крест на своей чиновничьей карьере? Означает ли это, что до ссылки на юг Пушкин все же лелеял надежды на успешную карьеру?

Интересно было бы взглянуть на сами письма, а не на черновики. Ведь черновик не всегда и не во всем повторяется в отправленном письме. Да и само письмо часто отражает мимолетное настроение, а не характеризует жизненные устремления и помыслы. Когда поэта сослали в Михайловское, он при встрече с лицейским приятелем Иваном Пущиным так и не сумел толком объяснить ему, за какие проступки оказался в псковской глуши. Позднее приятель вспоминал: «Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню; он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать некоторые смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частные его разговоры о религии. Мне показалось, что он вообще неохотно об этом говорил». Оказывается, Пушкину приходилось писать служебные бумаги. Значит, все-таки служил, а не просто числился в государственном учреждении, куда определен был по окончании Лицея? Кстати, по выпуску «добивался он у отца позволения вступить в военную службу в гусарский полк, где у него уже много было друзей и почитателей. Начать службу кавалерийским офицером была его ученическая мечта.

Сергей Львович отговаривался недостатком состояния и соглашался только на поступление сына в один из пехотных гвардейских полков». Судьбе же было угодно, чтобы Александр Сергеевич поступил на службу в Коллегию иностранных дел. С этого момента в написанных исследователями биографиях Пушкина начинаются странности: сплошь недосказанность, а то и попросту мифы. Вопрос о деятельности поэта в серьезнейшем ведомстве замалчивается. Судите сами — стихотворство было его увлечением, «пламенной страстью». Но ведь никуда нельзя деться от того факта, что по выпуску из лицея Пушкин стал, прежде всего, государственным служащим. Среди его друзей многие баловались стихами. Но даже самые талантливые вирши вряд ли давали им право пренебрегать служебными обязанностями. Мог ли молодой, пусть даже гениальный человек манкировать службой, за которую, кстати, получал жалование? Отец с матерью, как известно, «деньгами его не ссужали вовсе», публикации тоже не оплачивались.

Так что денежное содержание за службу как раз и составляло главную статью его доходов. Поддерживаемое на протяжении многих десятилетий представление о Пушкине, как о трутне на государевой службе, даже если оно было в какой-то мере инициировано самим поэтом, непростительно для исследователей и оскорбительно для того, кто был и остается гордостью России. Бездельничать за государственный счет, не принося пользы Отечеству — это противоречит душевному настрою поэта. И если до недавнего времени подобное поведение Пушкина выглядело своеобразной формой протеста самодержавию, то ныне подобного рода идеологические шоры должны быть устранены. Коллегия иностранных дел Итак, 9 июня 1817 года девятнадцатый по рангу успеваемости воспитанник Царскосельского лицея Александр Пушкин, выпущенный в свет чиновником 10 класса по «Табели о рангах» в звании коллежского секретаря, получил назначение в Коллегию иностранных дел на должность переводчика с денежным содержанием семьсот рублей в год. Вместе с ним направление в Коллегию получили еще шесть выпускников. Пятая часть первого лицейского выпуска оказалась на службе в Коллегии. Служба всех зачисленных в Коллегию началась с присяги государю императору Александру Павловичу, принесенной 15 июня 1817 года. Кроме того, новички, поступающие в Коллегию иностранных дел, обязаны были ознакомиться с определением Коллегии от 5 марта 1744 года о неразглашении служебных тайн и указом Петра I «О присутствующих в Коллегии иностранных дел, о порядке рассуждения по делам особенной важности и по бумагам текущим, и о назначении числа чиновников с распределением должностей между ними». Такого количества подписок о неразглашении тайн и сегодня не дают чиновники.

Не в этой ли особой секретности причина отсутствия сведений о служебном поприще Пушкина? Коллегия иностранных дел была создана Петром Великим 13 февраля 1720 года для выполнения, прежде всего, разведывательных задач. Не случайно авторы «Очерков по истории российской внешней разведки» под редакцией академика Е. Коллегия иностранных дел включала в себя Секретную экспедицию, которую называли еще «политическим департаментом», поскольку оно занималось политической разведкой. Учреждая Коллегию, Государь предписал: «для сего дела иметь им особливый департамент и все дела тут отправлять и сочинять», и прибавил к этому: «делам быть тут только тем, которые касаются до иностранных государств». Вместе с тем он категорически запретил «волочить дела по дворам», то есть выносить секретные документы из служебных помещений, брать работу на дом. Особое внимание Петр Великий уделял надежности кадрового состава разведывательного органа: «К делам иностранным служителей коллегии иметь верных и добрых, чтобы не было дыряво, и в том крепко смотреть; а ежели кто непотребного в оное место допустит, или, ведая за кем в сем деле вину, а не объявит, то будут наказаны, яко изменники». Это было единственное учреждение, подчинявшееся не Сенату, а непосредственно императору — подобно тому, как нынешняя служба внешней разведки подчиняется только президенту России. При Коллегии находился еще и собственный прокурор, обязанностью которого, как и сегодня, было осуществление контроля за ее деятельностью. Интересно, что в ведомство Коллегии иностранных дел в то же время были отданы яицкие казаки — тогда неспокойное порубежье России.

Во времена Пушкина в непосредственном ведении Коллегии находилась Бессарабия — плацдарм русской внешней политики на юге Европы, правый фланг русско-турецкого противостояния. Одним из сотрудников Секретной экспедиции и стал Александр Сергеевич Пушкин. По понятным причинам он не оставил воспоминаний о том, чем занимался в Коллегии. Из этого некоторые исследователи делают поверхностный вывод, что поэт там якобы даже не появлялся. Между тем, один из сослуживцев поэта С. Жихарев через несколько месяцев после зачисления в Коллегию писал: «До сих пор я ничего другого не делаю, как дежурю в месяц раз да толкую о Троянской войне». Казалось бы, вот достоверное свидетельство абсолютного ничегонеделанья молодых чиновников. Однако все не так просто. Действительно, дни дежурств были утомительны: в течение суток из Коллегии нельзя было отлучаться ни на миг, даже обед доставлялся из ресторации, а спать приходилось ночью на столах. Но такое случалось раз в месяц.

Остальное время посвящалось «толкованиям о Троянской войне». В данном случае сослуживец Пушкина высказался эзоповым языком. Речь шла о подготовке вновь принятых в Коллегию к исполнению ими служебных обязанностей: под руководством умудренных опытом наставников они входили в курс дела. Панин, один из руководителей Коллегии, поучал своих питомцев: «Сотрудник иностранной коллегии должен уметь вербовать открытых сторонников и тайных осведомителей, осуществлять подкуп официальных лиц и второстепенных чиновников, писать лаконично и четко свои шифрованные и открытые донесения на родину не по заранее установленной форме, а исходя из соображений целесообразности». Тайный осведомитель — это и есть «троянский конь», засланный в стан врага, так что С. Жихарев в своих воспоминаниях не согрешил против истины. Серьезная подготовка требовалась новичкам для дальнейшего самостоятельного исполнения служебных обязанностей, в том числе и вдали от Санкт-Петербурга. Впоследствии Александр Горчаков уехал в русскую дипломатическую миссию в Лондон, Сергей Ломоносов — в Вашингтон, Александр Грибоедов был определен на Кавказ к командующему российской армии И. Паскевичу секретарем «по дипломатической части». Успех его миссии завершился вербовкой Гаджи-Махмуда-Агу — адъютанта командующего персидской армией, от которого Грибоедов получил согласие на тайное сотрудничество.

В результате Россия заключила победный мир с Персией, и та по условиям Туркманчайского договора признала присоединение к России Грузии, Северного Азербайджана, Эриванского и Нахичеванского ханств. А талантливый офицер-агентурист Грибоедов был назначен послом в Тегеран. Пушкин оставался до поры до времени в Петербурге. Хотя и для него было готово место в одной из зарубежных русских миссий. В письме Вяземскому в 1819 году А. Толстой сообщает, что Пушкин «не на шутку собирается в Тульчин, а оттуда в Грузию и бредит уже войною. Я имею надежду отправить его в чужие края, но он уже и слышать не хочет о мирной службе». Получается, что в Петербурге Пушкин вел как бы двойную жизнь. На виду у многих в свете — бравада и позерство, и одновременно с этим напряженная подготовка к разведывательной работе за рубежом. Интересное наблюдение сделал П.

Бартенев: «Дружбы между Пушкиным и Рылеевым не было. Плетнев передавал нам, что Пушкин посмеивался над неумеренностью суждений Рылеева, над его отзывами о европейской политике, которую будто изучал он по тогдашним русским газетам в книжной лавке Сленина». Скорее всего, сам Пушкин отзывы о европейской политике познавал отнюдь не по скудным газетным источникам. Поэт имел доступ к более существенному аналитическому материалу как сотрудник секретного департамента, непосредственно общавшийся со сведущими людьми. Повезло Пушкину и с наставниками. Ко времени появления лицеистов в Коллегии всеми делами там заправляли статс-секретари Иоанн Антонович Каподистрия и Карл Васильевич Нессельроде. Это был выдающийся разведчик. Достаточно сказать, что он сумел завербовать самого Талейрана — министра иностранных дел Франции. Да и министр полиции Фуше также использовался им втемную. Иными словами, ключевые фигуры в правительстве Наполеона были тайными осведомителями Нессельроде.

В Коллегии иностранных дел Нессельроде ведал западными делами, Каподистрия — восточными. Это был особый период в истории ведомства, когда им одновременно управляли два человека. Отношения между ними были натянутые. Как вспоминал впоследствии Горчаков, стоило ему начать свою карьеру под руководством Каподистрии, и этого было вполне достаточно, чтобы вызвать нерасположение Нессельроде. Пушкин, как и Горчаков, попал в непосредственное подчинение к Каподистрии, а потому тоже испытал со стороны Карла Васильевича неприязненное отношение. Впрочем, Нессельроде у многих вызывал нерасположение, даже чисто внешне. Он был так мал ростом, что ему дали прозвище «Карла». Тогда же Пушкин в поэме «Руслан и Людмила» создал образ коварного карлы «со взором, полным хитрой лести», очевидно, намекая на высокопоставленного чиновника. Сохранилось воспоминание: поэт, впервые увидев Нессельроде, съязвил, что в Коллегии не два, а полтора статс-секретаря. Покровительство графа Каподистрии По мнению исследователей, вызывающее поведение секретного сотрудника Пушкина, особенно его эпиграммы на графа Аракчеева, не могли остаться без внимания и без последствий.

На самом деле, когда генерал-губернатор Милорадович доложил обстоятельства дела Александру I и объявил от имени царя о прощении, оказалось, что судьба Пушкина уже решена — он должен ехать в Бессарабию. Вызывает сомнение, что причиной отъезда Пушкина стали упомянутые эпиграммы. Историк Борис Башилов категорически отказывает Пушкину в их авторстве. Исследователь аргументировано доказывает, что приписывали их Пушкину для того, чтобы показать — самодержавие устроило травлю поэта. Любопытно, но сам Аракчеев этим виршам принадлежавшим, скорее всего, Рылееву даже внимания не уделил. Менее известно истинное отношение Пушкина к графу Аракчееву. В одном из писем жене Пушкин с сожалением писал: «Аракчеев также умер. Об этом во всей России жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться». Чтобы понять, почему местом новой службы «провинившемуся» чиновнику Коллегии иностранных дел была выбрана Бессарабия, нужно напомнить кое-что из истории присоединения этого края к России, а также узнать поближе замечательного человека — графа Каподистрию. Бессарабская область, образованная в 1818 году, находилась в ведении Коллегии иностранных дел.

Управление этой провинцией сосредоточено было в руках статс-секретаря Иоанна Каподистрии, формально второго человека в Коллегии, но, как сообщал в Париж французский поверенный, «ничего сегодня не делается без господина Каподистрии, у которого тайком получают частную аудиенцию». Назначение Пушкина не могло состояться без ведома графа. Каподистрия, уроженец острова Корфу, по национальности — грек. Был министром иностранных дел Республики Ионические острова, основанной адмиралом Ушаковым после побед над турками. Но родина Каподистрии недолгое время была свободной. По Тильзитскому соглашению Россия уступила Франции протекторат над Ионическими островами. Отклонив предложения французов об участии в их администрации, Каподистрия уехал в Санкт-Петербург. Здесь был зачислен на службу в Коллегию иностранных дел. В 1811 году, будучи секретарем русской миссии в Вене, он основал Гетерию филомуз — Союз греческих патриотов. Вскоре после этого заведовал дипломатическими сношениями главнокомандующего русской Дунайской армией.

В войну 1812 года Каподистрия продолжал свою деятельность при штабе Барклая-де-Толли. Во время заграничного похода Александр I оценил его способности, приблизил к себе и назначил играть ведущую роль в русской внешней политике. В Санкт-Петербурге граф Каподистрия вел жизнь уединенную, ближайшими друзьями имел нескольких греков. Кроме того, хорошие отношения поддерживал с петербургскими литераторами. Карамзин якобы и попросил Каподистрию заступиться за Пушкина. Каподистрия предложил Александру I перевести Пушкина из Петербурга на службу в канцелярию Инзова, главного попечителя и председателя Комитета об иностранных поселенцах южного края России. Таким образом, и вроде бы наказан будет за сумасбродство молодой гений, и в то же время под пристальным взором попечителей искоренит в себе отрицательные черты. В письме к генералу Инзову, подписанному также Нессельроде, Каподистрия дает Пушкину самую благожелательную характеристику: «Исполненный горестей в продолжении всего своего детства, молодой Пушкин оставил родительский дом, не испытывая сожаления. Лишенный сыновней привязанности, он мог иметь лишь одно чувство — страстное желание независимости. Этот ученик уже ранее проявил гениальность необыкновенную.

Его ум вызывал удивление, но характер его, кажется, ускользнул от взора наставников. Он вступил в свет, сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменою принципов, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания. Нет той крайности, в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек, — как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований… Несколько поэтических пьес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства… Г. Карамзин и Жуковский, осведомившись об опасностях, которым подвергся молодой поэт, поспешили предложить ему свои советы, привели его к признанию своих заблуждений и к тому, что он дал торжественное обещание отречься от них навсегда. Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям. Однако эти его покровители полагают, что раскаяние его искренне и, что, удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятия и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, писателя первой величины… Отвечая на их мольбы, император уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и рекомендовать его вам… Судьба его будет зависеть от успеха ваших добрых советов». Александр I утвердил эту характеристику собственноручно. Иными словами, заступившиеся за молодого поэта Карамзин, Жуковский и прочие покровители несколько перестарались, по сути, став главными инициаторами направления Пушкина на юг. При ином повороте дел, если бы заступники Пушкина не поспешили, он продолжил бы службу в Петербурге, будучи прощеным Александром I с подачи генерал-губернатора Милорадовича. Вот как рассказал об обстоятельствах, предшествующих «наказанию» чиновника Коллегии иностранных дел, адъютант Милорадовича: «Раз утром выхожу я из своей квартиры и вижу Пушкина, идущего мне навстречу.

Он был, как и всегда, бодр и свеж; но обычная по крайней мере, при встрече со мною улыбка не играла на его лице, и легкий оттенок бледности замечался на щеках. Пушкин заговорил первый. Вот видите: слух о моих и не моих пиесах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства.

Правда, современники его и даже его близкие люди, не понимая конституцию психики поэта, часто ложно истолковывали эти резкие смены настроения, приписывая их той или иной мнимой причине, якобы зависящей от его воли и желаний. Тогда он являлся поэтом и гораздо более вдохновенным, чем во всех своих сочинениях". Точно также А. Он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту. Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-либо приятно вдохновляло его. Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи".

И верно подметила А. Теперь перейдем к иллюстрации тех моментов из биографии Пушкина, которые характеризуют вышеупомянутую кривую в ее подъемах и спусках. Причем оговариваемся, что ниже приводимые иллюстрации для этой цели являются далеко не исчерпывающим материалом для демонстрирования такой кривой. Эти материалы могут служить лишь канвой для попытки построения такой кривой, и этим могла бы быть охарактеризована маниакально-депрессивная психическая конституция Пушкина, а еще вернее было бы сказать—маниакально-депрессивный компонент психической конституции Пушкина, так как, по нашему мнению, в сложную психику Пушкина должны входить еще и другие компоненты, помимо маниакально-депрессивного3. Уже с самого раннего детства и юношества замечается эта циклическая смена кривой, которая то вверх возбуждение , то вниз депрессия сменяет одна другую. Так, в раннем детстве—до 7 лет—поэт был толстым, неповоротливым, угрюмым и сосредоточенным ребенком, предпочитавшим уединение всем играм и шалостям. Вдруг в возрасте 7 лет в Пушкине произошла резкая перемена: он стал резвым и шаловливым; родители пришли в ужас от внезапно проявившейся необузданности. На 8-ом году Пушкин стал сочинять комедии и эпиграммы, 12-ти лет поэт поступил в Лицей. Здесь он поразил всех товарищей ранним развитием, раздражительностью и необузданностью; опять-таки здесь отмечается, что характер его был неровный: то расшалится без удержу, то вдруг задумается и долго сидит неподвижно.

Учился Пушкин очень небрежно и только благодаря хорошей памяти смог сдать хорошо большинство экзаменов; он не любил математики и немецкого языка. Поэт окончил лицей в 18 лет. По описанию его друзей он был среднего роста, широкоплечий, худощавый, имел темные курчавые волосы, светло-голубые глаза, высокий лоб, смуглое небольшое лицо и толстые губы. Во всех его движениях видна была робость; он был очень неровен в обращении: то шумливо весел, то. С этого периода, т. Этот период характеризуется резкими приступами возбуждения, повышенного тонуса всех жизненых отправлений, далеко выходящего за пределы нормального повышения психического тонуса, свойственного юношам такого возраста. Здесь характерны данные воспоминания современников о Пушкине этого периода. И, действительно, в Петербурге он предается вихрю развлечений и разврата; дни и ночи он проводит в оргиях и вакханалиях, предаваясь разгулу и разврату, низводивших его не раз на край могилы; о его бесконечных дуэлях, странностях и выходках говорил весь Петербург. Отдыхает он и предается серьезному литературному творчеству только тогда, когда бывает болен венерическими болезнями.

Для характеристики приведем отрывки писем современников: Тургенев пишет Вяземскому 18.

Похожие новости: