Александр Ходаковский — все новости о персоне на сайте издания Командир батальона «Восток» Александр Ходаковский подчеркнул, что бои за Авдеевку нельзя оценивать как незначительные. С марта 2022 года Александр Ходаковский принимает участие в новой фазе вооруженного конфликта на востоке Украины как командир батальона «Восток» вооруженных сил ДНР, говорится в его биографии в Википедии. Ходаковский сообщал новости о ситуации в. Alexander Sergeevich Khodakovsky (Russian: Александр Сергеевич Ходаковский, IPA: [ɐlʲɪkˈsandr sʲɪrˈɡʲejɪvʲɪtɕ xədɐˈkofskʲɪj]) is the commander of the Russian separatist militia, the Vostok Battalion, which formed in early May 2014 during the 2014 insurgency in Donbas.
Комбат Ходаковский: «Без ужесточения мер нам не выжить»
Замначальника управления Росгвардии по ДНР Александр Ходаковский ©Наталья Селиверстова РИА Новости. Александр Сергеевич Ходаковский (Русский: Александр Сергеевич Ходаковский, IPA: Украинский: Олександр Сергійович Ходаковский Александр Александрович Ходаковский Александр Сергеевич командир пророссийского. Александр Ходаковский — все новости о персоне на сайте издания А сам Александр Ходаковский 30 марта 2023 года в соответствии с указом Президента РФ был назначен заместителем начальника Главного управления Росгвардии по ДНР. Alexander Khodakovsky. В этом Восточнославянское имя, то отчество является Сергеевич и фамилия является Ходаковский. Замначальника управления Росгвардии по ДНР Александр Ходаковский ©Наталья Селиверстова РИА Новости.
Кто такой Александр Ходаковский и чем он известен. Только важное и интересное из биографии
| Александр Ходаковский: Течение нашей жизни прежним уже никогда не будет | Мы вынуждены радоваться хоть каким-нибудь положительным эффектам, потому что мы не просто что-то упустили, а у нас это деятельно отнимали, желая убить Россию, лишив её продолжения. Цитируется по тг-каналу @Александр Ходаковский. |
| Александр Ходаковский «Скиф» | Последние новости о персоне Александр Ходаковский новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. |
| Кто такой Александр Ходаковский и чем он известен. Только важное и интересное из биографии | Командир батальона «Восток» Александр Ходаковский в тренировочном лагере формирования в Донецкой области, 2014 год. |
| Александр Ходаковский: командир бригады «Восток» | Совсем недавно командир батальона Восток, Александр Ходаковский в очередной раззаставил. |
| Ходаковский, Александр Сергеевич — Википедия | Александр Ходаковский, командир батальона "Восток" ДНР, фото. |
Александр Ходаковский: командир бригады «Восток»
В начале 2000-х годов он создал свою собственную охранную компанию и занимался охраной различных объектов. Активно участвовал в общественной жизни Луганска и стал одним из ключевых организаторов протестов и митингов против украинской власти. В 2014 году, после проведения референдума о статусе Луганской области, Ходаковский стал одним из лидеров движения за независимость Донецкой Народной Республики ДНР. Таким образом, ранние годы Александра Сергеевича Ходаковского были проходящими в духе патриотизма и стремления к самоопределению народа Луганска и Донбасса. Поход к дням солнцепека Александр Ходаковский прошел через многое, чтобы создать Донецкую Народную Республику. Он родился в городе Славянск, восточной части Украины, где провел свою молодость. Он всегда был патриотом и поэтому присоединился к Верховному Совету Донецкой Народной Республики, который боролся за независимость.
Ходаковский стал командиром специального полка «Восток». В апреле 2014 года Александр Ходаковский вместе со своими бойцами занял здание СБУ в Славянске и объявил о создании народной милиции. Он никогда не терял оптимизма и поэтому продолжал свою борьбу за независимость Донбасса. Каждый день наступал, словно день солнцепека, яркий и раскаленный. Ходаковский и его бойцы проходили трудные испытания во время войны, но они никогда не сдавались. Они боролись за свою землю и свою свободу.
Эти дни солнцепека стали символом долгих и жарких боевых операций, проводимых Ходаковским и его командой. Благодаря его лидерству и преданности идеалам Донецкой Народной Республики, силы осложненной военной обстановки не смогли сломить настроение и волю бойцов. Александр Ходаковский оставил огромное наследие своему народу и всем, кто верит в борьбу за свободу и независимость. Молодость в провинции Александр Ходаковский родился 22 февраля 1972 года в провинциальном городе Великобразных, расположенном в центральной части Украины. С самого детства он проявлял интерес к военной тематике и мечтал стать настоящим воином. В школе Александр отличался особой дисциплиной и усердием в учебе.
У него были прекрасные математические способности, и он смело мог посоревноваться с лучшими математиками своего класса. Также он был активным участником спортивных секций по борьбе и стрельбе из пневматической винтовки. После окончания школы Александр решил поступить в Военный университет, чтобы реализовать свою мечту о службе в армии. Его родители, хоть и были горды его решением, не могли позволить себе оплатить обучение в престижном учебном заведении. Однако, Александр не сдалися и решил пойти по пути контрактной службы. Таким образом, Александр Ходаковский после окончания школы поступил на вооружение в один из дивизионов специального назначения украинской армии.
Он прошел жесткое трехмесячное военное обучение, где показал себя как мужественный и дисциплинированный боец. Молодость в провинции оставила на Александре незабываемые воспоминания. Это было время, когда он узнал, что настоящая сила кроется в его душе и желании обеспечить безопасность своей родины. Это время также стало отправной точкой его пути к становлению настоящим героем и лидером Боевой Республики Донецк. Первая тревога в душе Биография Александра Ходаковского, одного из ключевых деятелей национально-освободительной борьбы в Донецкой Народной Республике ДНР , начинается с его первой тревоги в душе.
Ходаковский заявил, что его отодвинули от участия в дальнейшем развитии ДНР 1 ноября 2023 09:29 Александр Ходаковский. Основатель батальона «Восток» также обратил внимание на то, что «во время мобилизации на Уральский Федеральный округ легла самая высокая нагрузка».
Не сложно предположить, что и на самый крупный город в регионе Екатеринбург доля мобилизованных тоже выпала не малая.
На фоне неудач его отстранили от власти и отправили обратно в Россию, откуда он и прибыл. Но мифологизированная фигура Стрелкова для местного населения стала символом борца за независимость. О донбасских миллиардерах: как большинство очень богатых людей на постсоветском пространстве, донбасские нувориши пришли в бизнес из криминала, а затем устремились в политику. А потом смирились. О некоторых российских политиках: склонны переоценивать процессы, происходящие на Украине, и недооценивать живучесть Украины, которая при поддержке Запада имеет хорошую устойчивость и плавучесть. О бывшем главе ЛНР Игоре Плотницком: человек при власти, тем более с такой [бурной] биографией, не может быть абсолютным бессребреником. Наверняка он имел какие-то интересы, направления, которые курировал непосредственно сам.
О погибшем главе ДНР Александре Захарченко: поначалу взаимодействовали без проблем, друзьями не являлись, были слишком разными. Подчиненные называли его Батей, наводя на ассоциации на батьку Махно. Критику переносил плохо, что и помешало нам объединиться. Отношение к нему как к непутевому младшему брату.
Только для этого, конечно, нужно иметь очень важную причину, чтобы так себя вести, чтобы не просить пощады, чтобы не изменить чему-то важному, что от тебя требуют обстоятельства или какие-то конкретные люди, то есть важно иметь причину. И я подозреваю, что я, конечно, буду под воздействием такого сумасшедшего сильного страха, я максимум что могу сделать — это вырастить в себе эту причину, чтобы что-то противостояло этому страху, это единственное, что я могу сделать, больше я ничего не мог сделать.
Я такой, какой я есть, у меня есть свой порог стрессоустойчивости, есть своя реактивность определенная, я холерик, например, по темпераменту, у меня есть, я, как холерик, например, сильный и подвижный, но неуравновешенный, например, то есть я понимаю свои какие-то сильные и слабые стороны, но при этом я по совокупности понимаю, что для меня это будет очень сильный вызов. Я думаю, что для любого человека это будет вызовом, и дай Бог, чтобы нам в подобной ситуации хватило силы духа и вот этой причины или, как мы любим говорить сейчас: мотивации, но в этой ситуации, наверное, мотивация — это слишком такое затасканное и, наверное, неподходящее слово, а вот именно причины, чтобы повести себя так, как мы этого хотим, достойно, наверное, правильно. И мне кажется, вот я не знаю, ты со мной согласишься или нет, что, во-первых, люди это говорят немножко так клишированно, не очень задумываясь, над тем, о чем они говорят. Люди всегда предполагают, что это кто-то их может предать, никогда не относят это к себе, ну и вообще, часто под предательством понимают то, что, действительно, к предательству никакого отношения не имеет. Вот что ты думаешь по этому поводу? Мне кажется, вообще надо разобрать на составляющие само понятие «прощение», что мы применительно к себе, к человеческой природе думаем о прощении.
То есть мы говорим о том, что есть психоэмоциональный фактор прощения, то есть все, что связано с теми чувствами, которые надо в себе подавить, чтобы сказать, что мы простили, оно, как правило, лежит в области психологии, эмоций. То есть получается так, если мы говорим о прощении, то мы должны понимать, а справились ли мы с этими эмоциями и перестали ли мы в отношении человека испытывать эти эмоции. И второе: изменили ли мы структурное отношение к человеку, к его личностным и деловым качествам. Ну например, ведь предательство же бывает мотивированным предательством, бывает предательство неосознанным предательством, а бывает, когда ты говоришь человеку: «ты ненадежный человек, потому что ты способен подвести», это не предательство, часто люди путают, когда тебя подвели и когда тебя предали, иногда это через такую тонкую грань проходит. И вот ты говоришь: «Ты ненадежный человек, ты способен подвести, не потому что ты склонен к предательству, а потому что у тебя есть какие-то базовые, ты можешь быть безответственным, ты можешь быть, например, в каких-то ситуациях неосмотрительным и прочее, ты можешь создать угрозу какую-то, невольно, не задумываясь». И в этой ситуации, когда ты… и даже если речь идет, например, о предательстве, если ты квалифицировал это как предательство, все, ты провел с собой работу, ты убрал психоэмоциональную составляющую, но знание-то о человеке у тебя осталось.
Ну что значит простить человека — вернуть все, как было? То есть продолжать ему доверять и продолжать возлагать на него какие-то задачи, надежды и прочее? Поэтому тут надо правильно разобраться, если ты в состоянии, например, убрать… Ну давай все это перенесем в плоскость, где чаще всего происходит предательство — личные отношения, особенно мужчины и женщины. И вот есть муж, есть жена, вот ты прощаешь какой-то поступок, который ты классифицируешь и квалифицируешь как предательство, а потом у тебя стоит вопрос выбора: продолжать отношения с этим человеком или не продолжать? Спокойно, безэмоционально, исключительно на таком, механистическом уровне: а надо или не надо, то есть надежно или не надежно? А так можно разве, на спокойном уровне?
Это сложно, но, наверное, можно, потому что все же зависит от тех усилий, которые ты к себе приложил и от ответа на вопрос, зачем ты это сделал, для себя. Просто если ты, например, не хочешь с этим жить, с этой ненавистью, с этой эмоцией, которая тебя самого разлагает и разъедает внутри, ну, наверное, ты можешь приложить какие-то очень колоссальные, недюжинные усилия для того, чтобы вот это ощущение, чувство, прежде всего набор эмоций, тебя покинули — ради самоспасения, плюс фактор времени, когда мы говорим, что время лечит. Но тебе удавалось решить эту проблему, то есть тебе удавалось простить? Да, но до определенной степени. Это что значит? Например, я, как мне ни было неприятно и больно в том смысле, что себя же ведь в качестве причины сложно же ведь все-таки признать для самого себя, и я пытался говорить себе: ну подожди, хорошо, а твои действия, вот этот твой деспотизм, твоя требовательность… Это ты себе говорил?
Это я себе говорил. То есть ты возводил все до ранга акмеизма такого своеобразного, когда ты требовал по высшему разряду от людей самоотдачи такой, такой и такой, при этом сам таковым не являясь, себя же ты щадил, себя же ты где-то там умел пожалеть и где-то там снизить уровень нагрузки, ты же не можешь сказать, что ты четыре часа на сон отводил и все остальное время посвящал людям и прочее, а с других-то ты требовал. Ну вот посмотри на себя, может быть, это является следствием и твоих, собственно, твоего образа, который ты из себя формируешь, плюс то воздействие эмоциональное, психологическое, которое ты на человека оказывал. Вот человек, например, засбоил и вышел из твоей, например, команды и образовал у тебя брешь какую-то, которую тяжело заполнить, потому что каждый человек, который попадает в эту обойму, это человек, который прошел с тобой что-то. И в этой ситуации ты начинаешь уже саморегулировать как-то это все, причем прибегаешь к таким даже примитивным приемам: тебе хочется с ним не общаться, но ты усилием воли заставляешь себя общаться, заставляешь взаимодействовать, и потом на каких-то бытовые же отношения могли сохраниться, какие-то просто личностные отношения могли сохраниться, и на каком-то уровне, понуждая себя, ты все-таки потом начинаешь замечать, посмотрел направо-налево, а у тебя уходит, во-первых, ты начинаешь сильней к себе прислушиваться, то есть те аргументы, которые ты сам себе говорил и отторгал же их, потому что не хотелось, твое «я», твое эго сопротивлялось против аргументов твоей логики, когда ты сам себе говорил о том, что ты тоже часть этой ситуации, и ты мог являться даже первоисточником в какой-то степени этой истории. И в том состоянии, к которому ты приходишь через понуждение, когда ты на каких-то таких простых вещах не позволяешь себе разорвать общение, например, просто усилием воли, ты потом начинаешь понимать, что все устаканивается, и собственные аргументы у тебя уже не вызывают такого отторжения.
И в этот момент приходит то состояние, которое можно назвать прощением, что ты вот простил тот поступок. А скажи, пожалуйста, как ты думаешь, ты сам бывал в ситуациях, когда твои поступки по отношению к человеку — в дружеских, еще в каких-то — могли быть им тоже восприняты, как какая-то форма предательства? Да, безусловно. Тогда, возможно, я и не расценивал это как предательство со своей стороны, находил какие-то, действительно, оправдания для своих каких-то действий, для каких-то решений, со временем мог переоценить, мог дать уже другую квалификацию. И тут, безусловно, каких-то способов урегулировать, кроме как, если есть еще возможность, прийти и сказать об этом, что ты понял, ты осознал... Попросить прощения?
Или, если такой возможности нет, попросить у Бога прощения за то, что ты так поступил, в надежде на то, что… ведь предавая кого-то, предаешь не только человека, но ты же предаешь и Бога, потому что ты в этот момент поступаешь не по заповедям Его, получается, что ты совершаешь двойное предательство, и здесь, слава Богу, если удавалось потом, спустя время человеку в глаза сказать: ты знаешь, вот в этой ситуации я был не прав. И слава Богу, у меня хватало, я даже не знаю, какого-то прозрения внутреннего — осознать это, и, если я еще имел возможность это сделать, я это делал. И наверное, если мы сами умеем так поступать, то, наверное, чего-то подобного мы и от других ждем, и, может быть, вопрос нашего взаимодействия с людьми как самой главной составляющей нашего окружающего мира, потому что все остальное не имеет значения, только соприкосновение наших душ, нашего духа, вот это главное и важно. Наверное, нам было бы легче гораздо существовать в этом мире, если бы рядом были люди, которые способны были бы поступать вот так вот ,и тогда, вопрос прощения, он решался бы легче, и если говорить еще раз о прощении, то нам тяжелее простить то, что не осознается и не признается противоположной стороной, вот в этом, когда ты один на один остаешься с ситуацией и когда ты сам до конца не можешь ее правильно квалифицировать, потому что сам не уверен, насколько твой субъективный фактор повлиял на создание этой ситуации, и это разрывает сильнее всего. А вот когда, например, кто-то придет и скажет «прости» — это, конечно, как бальзам на душу. То, что люди в стрессовой, в критической ситуации, в ситуации боевых действий меняются, это такое общее место, такое клише.
А скажи, пожалуйста, с твоей точки зрения, что самое страшное может произойти с человеком на войне? Да я много вещей наблюдал, которые появлялись в результате того, что человек оказывался в таких нечеловеческих условиях. Все зависит, наверное, от того, что в нем преобладает, в этом человеке, изначально, потому что война, она же ведь примитивизирует, она не одухотворяет никогда и никого. Я не знаю, может быть, гусары после ящика шампанского одухотворенно скакали на лошадях и размахивали саблями в нижнем белье, но война современного типа, она вообще, она настолько примитивизирует человека, потому что ведь, собственно говоря, способ осуществления войны — это же убийство себе подобных, а убийство никогда не связано ни с чем высоким, благородным, как бы мы себе ни говорили про то, что мы боремся с врагом и прочее, я не видел за столько лет, сколько имею дело с военным сословием в условиях войны, войны разной интенсивности, я никогда не видел людей, которые сидят в окопе и говорят примерно то же, что говорят люди в соцсетях, например, о войне и о мотивах войны, — никогда. Только рутина, только преодоление, только концентрация усилий на превозмогание всех тех условий, которые создаются войной, страха, всех этих просто чудовищных бытовых условий, в которых человек пребывает, и у него нет возможности следить за собой, у него нет возможности спать по-человечески, у него нет возможности принимать пищу по-человечески, извините, ходить по нужде по-человечески, и все это в скотских условиях происходит, я никогда не видел там ничего такого. Я смотрел на этих дураков восторженных каких-то, замполитов, которые иногда приезжали к нам на передовую, не живя там, но иногда, периодически себя подвергая риску, чтобы чувствовать этот флер, чтобы потом основательно так: «я же там тоже был».
Жить там и навещать это место — это разные вещи, и меня всегда раздражали эти люди, которые толкали какие-то выспренные, высокопарные речи, нет этого, вот на войне этого на самом деле нет. Для тех участников войны, которые действительно участники войны, а не со-участники, для этих людей война это всегда действительно грязное неблагодарное дело. И я только потом, когда сам с этим соприкоснулся, начал понимать Толстого. Вот я никогда не мог понять, как он, офицер русской армии, который участвовал как минимум в двух кампаниях — Крымской и Кавказской, так не любил военное сословие и почему не любил, он ведь столько много писал об этом, так много говорил об этом, но он, на самом-то деле он не любил, ни войну, ни военное сословие, не романтизировал войну. Даже мало кто дочитывает до конца эту «Войну и мир» его, например, но, если там все-таки сюжетная линия заканчивается и все, кто женился, те женились, все кто умер, те умерли, или должен был умереть и умерли, все там уже случилось, там идут уже рассуждения о роли личности в истории, вполне такие спорные, он там приводит такие примеры различные, достаточно логичные, но в узком контексте, в узком рассмотрении. Но там он говорит еще и о войне ведь, он говорит о том, что война это неблагодарное дело, он говорит, что нравы военного сословия — праздность, пьянство, невежество и обман, но он говорит это про то военное сословие.
Сейчас все страшнее, не в том плане, что… там нет праздности, там нет пьянства, ну, невежество может быть, обман — это вещь условная, это чисто человеческие проявления, а вот там все стало вот так, как я описываю, это действительно человек, помещенный не то что не в комфортную, а в невозможную для себя среду, для которой он не предназначен, и постоянное нахождение в этой среде настолько испытывает все душевные силы, всю его волю, которая есть, и очень часто приводит к такому состоянию, когда ты просто видишь, что регулировать ситуацию нужно только ручными методами воздействия извне. Потому что человек лишается внутреннего кодекса, человек лишается какой-то очень такой понятной вроде бы как в обычное время внутренней структуры размышления, рассуждения о чем-то, в нем просыпаются простые вещи: выжить любой ценой, например, в этих обстоятельствах выжить любой ценой, в том числе и, может быть, за счет кого-то. И нужно постоянно работать, вот почему мы говорим про этот экран и отсутствие звука, когда ты не понимаешь состояние этой среды, то ты и не поймешь, когда там будет, в этой среде перейдена какая-то черта, когда это уже будет не армия, это уже будет не подразделение. А вот у тебя я услышал мысль, я об этом, естественно, никогда не думал, когда говорят про священников во время боевых действий, я всегда говорил, что священник нужен, потому что люди могут погибнуть, они находятся в критической ситуации, он за них молится. А ты сказал, что священник, если я правильно понял, очень нужен здесь, потому что, когда в человеке это просыпается — выжить за счет кого-то, у него может какая угодно появиться тяга, в том числе тяга убивать, и священник, как вот этот противовес, который может это попытаться как-то, вот внешнее воздействие. Правильно я услышал?
Одно из. Я просто беру такую ярко выраженную форму, одну крайность беру. Конечно, не без того, что на войне есть дух определенный, человеческий дух, и вот тут он как раз таки и проявляется, поэтому когда я говорю, что мне бы хотелось успеть, прежде чем я окажусь перед такими совершенно невозможными для себя обстоятельствами, невозможными для моего выживания, и мне бы хотелось накопить вот этого внутреннего духа, внутренней мотивации, внутренних причин оставаться человеком, потому что я видел разные формы и степени обесчеловечивания, разные. Потом я видел, как эти люди, выходя из этих критических ситуаций и попадая уже в более комфортные для себя условия, как их била истерика, причем она проявлялась в таких вот формах какой-то напускной веселости, все остальное, но ты понимаешь, что это все вызвано только одним: что человек сейчас нырнул туда, откуда он вынырнул весь в нечистотах, это на нем теперь, он это чувствует, он это понимает, и вот такими сублимированными какими-то способами он пытается показать, что он еще человек, он способен к юмору, улыбаться, смеяться и прочее, но на самом деле очень часто виден надлом. И я видел людей сильно мотивированных, и эта мотивированность помогала им сохранить человеческое лицо в таких обстоятельствах. И я видел людей, практически не мотивированных, и, к сожалению, эти люди не смогли сохранить в себе это состояние, облик человеческий.
Я сожалел о таких ситуациях, бывало не один раз, когда приходилось наблюдать такие картины и это очень показательно. Это показывает, во-первых, что дух бродит где хочет, не каждого человека можно научить или, там, прочитав несколько лекций на партсобрании, сделать его духоносным и, поместив его потом в эту среду, ждать от него каких-то внутренних духовных подвигов, чаще всего это совсем не так работает, потому что чаще всего они что носят в своей основе, в своей базе, они то и демонстрируют. Просто это и показывает, что вроде бы мы все люди, вроде бы одинаково устроены и говорим на одном языке, и тем же вербальным аппаратом пользуемся, а мы все разные на самом деле, и определяет, как раз таки наше «я» определяет тот дух, носителем которого мы являемся. Ты сегодня говорил и о том, что, в общем, ты себя довольно неплохо уже знаешь, и о том, что, конечно, есть ситуации, в которых ты не знаешь, как себя поведешь. А вот, поскольку мы сейчас говорим об этих тяжелых ситуациях, вот что для тебя было самым неприятным открытием себя в этих условиях, что вот ты понял, что ты на это способен? Знаешь, ничего нового, наверное, я о себе не открыл.
Я просто понял, что те вещи во мне, те качества, от которых я хотел бы избавиться, они подверглись катализации такой, мне приходится прилагать больше усилий для того, чтобы держать их в узде, например. Ну что, обычные вещи: самолюбие, гордыня человеческая; я не знаю, насколько я тщеславный человек, может, я в меньшей степени тщеславный, ну уж гордости-то во мне — в том, в нашем, христианском понимании — ее предостаточно. Понятно, что нам всем не хватает, того же терпения не хватает, которое, может быть, очень хорошо бы поконкурировало с другими способами воздействия. Просто если бы я, например, проявил во многих вещах просто терпение и сумел бы заткнуть свои эмоции прежде всего, свои эмоции, которые толкают к каким-то… ну есть же такой способ, как контролируемая истерика так называемая, когда ты посылаешь такой мощный шар энергетический, когда ты бьешь человека эмоциями, когда ты просто давишь его, прессуешь и заставляешь делать то, что тебе нужно. Я никогда не пробовал, например, а мог бы я это сделать другим способом, просто перемолчав ситуацию, а потом, вернувшись к ней, уже когда оба переварят — и я, например, и тот, на кого бы я хотел воздействовать, когда мы оба переварим эту всю историю и, вернувшись к ней, может быть, потом работа над чем-то была более продуктивной, чем когда надавил на человека. Я вижу, что кто-то там, извините, налажал, и я мгновенно проявляю реакцию и заставляю человека что-то менять, делать, это эффективно — это работает и чем это эффективнее работает, тем больше ты убеждаешься в том, что этим приемом надо пользоваться.
Причем это не столько прием такой, логически-рациональный, когда ты так — раз, посидел, перебрал спектр возможных приемов воздействия или способов воздействия, остановился на этом, отточил его до уровня совершенства и потом начинаешь применять, нет, это же идет все из тебя, это изнутри идет, и это ведь основано на тех вещах, про которые мы говорим, когда говорим о мистике, когда мы говорим про то, что нами, часто на нас воздействуют, управляют какие-то силы, и мы… я не говорю прямо про влияние, вмешательство потусторонних сил каких-то, но это все вещи взаимосвязанные. Если мы с этим в себе боремся, если мы это в себе подавляем, иногда это эффективно работает, и часто это эффективно работает, потому что среда человеческая, ты же имеешь дело примерно с такими же больными, хромыми и косыми, как ты сам, соответственно, вы на одном языке коммуникации и разбираетесь в этой всей жизни. Но от этого страдаешь ты, от этого страдает пространство вокруг тебя, и это все приводит к одной мысли: когда же бедная душа уже успокоится, когда ты уже выйдешь из этих обстоятельств, когда же ты сможешь жить так, как просит от тебя душа, которая по природе христианка, когда будешь тихо, спокойно, созерцать, смотреть на море, на лес, слушать пение птиц. Но пока ты во всем это находишься, конечно, ты работаешь с пространством только тем единственно возможным для тебя способом, который продемонстрировал свою эффективность, и не всегда это, конечно, лучший способ, но, как мы говорили в начале разговора, что это ты и это твое, и только то, что присуще тебе, оно становится частью этой всей системы взаимоотношений, к сожалению. Был бы я другим, был бы я метр девяносто ростом, косая сажень в плечах, и мог только одним своим видом и взглядом подавлять человека, мне, может, и не приходилось бы прибегать к этой управляемой истерике, а так, поскольку я метр семьдесят с кривыми ногами, то, условно говоря, меня воспринимают так, как воспринимают, и мне приходится ломать шаблоны отношений, стереотипов и прибегать к тем способам, которые себя зарекомендовали, к сожалению, и много взаимосвязей, конечно, и это работает, вот так это работает, скорее всего. Сложный на самом деле аспект такой — любить врага.
Кого считать врагами? Вот сейчас у нас вроде бы как есть враги, да? Могу ли я назвать их врагами для себя? Это вопрос личный, интимный, это внутренний вопрос, считаю ли я их врагами. Я думаю, ты очень постараешься, чтобы найти в моих многочисленных публикациях за несколько лет слово «враг». Это так, да.
Там только «противник». У меня нет врагов, объективно их нет, я не знаю, что такое любовь к врагу, я просто никогда не имел врагов на самом деле, вот таких, настоящих, убежденных, у меня если и были, то только противники. Ну вот сейчас мы имеем дело с нашим противником, и, к сожалению, к моей глубокой скорби, нашим противником стали мы сами по большому счету, и то, что мы, конечно, должны бороться сейчас с этой сложившейся ситуацией и в этой сложившейся ситуации, в ее рамках, но мы-то все равно понимаем, как люди, стоящие где-то в духовном смысле над ситуацией, что то, что происходит, это очень тяжелое испытание для нас для всех. Я думаю, что там найдутся такие же люди на той стороне, которые могут на этот вопрос ответить так же, но это тяжело дается. Сейчас, в данный момент у меня нет необходимости, если применять эту ситуацию к себе, не о какой-то говорить гипотетической ситуации, а говорить о конкретной ситуации, в которую я сейчас вовлечен, сейчас вовлечены другие люди, и если я в эту ситуацию вовлечен добровольно, осознанно и уже много-много лет, уже действительно много лет, уже больше восьми лет, то я сталкиваюсь, например, с российскими ребятами, которые оказались вовлечены в эту же ситуацию, и я и от их имени могу сказать: там нет ненависти к врагу, там нет любви к нему, но и ненависти нет, я не видел ни в ком — ни в морской пехоте, ни в мотострелках, ни в мобилизованных, я ни в ком не вижу этой ненависти, то есть, может быть, она и хороша как мотиватор дополнительный, с ней легче страх преодолевать, потому что мы же знаем, что адреналин вырабатывается и помогает побеждать этот гормон страха, это примерно в тех же железах и вырабатывается. С ненавистью легче жить, с ненавистью легче решать свою задачу, легче побеждать даже в какой-то степени, не зря мы же пытались и во время Великой Отечественной войны вызвать ненависть к врагу, не показывать какие-нибудь там затрофеенные фотографии немецких солдат, которые они получали из дому, где его какая-нибудь матрона с ребенком, а мы же показывали оскал волчий противника, что мы хотели этим добиться — вызвать ненависть, мы хотели, чтобы это чувство сопровождало нас.
А вот скажи, пожалуйста, если не абстрактно, я вот знаю, что, скажем, человек, который какое-то время сидел с тобой в одном кабинете, он после событий четырнадцатого года, он стал участвовать в АТО, в котором ты не стал участвовать, оказался по другую сторону, и, как мне говорили, даже в твоем кабинете стоял его шкаф, этих его вещей. Вот что ты по этому поводу чувствовал, понимая, что человек, который сколько-то лет, наверное, был с тобой рядом, вот он теперь там?
Александр Ходаковский — герой Донбасса, или...
Командир батальона «Восток» ДНР Александр Ходаковский. Александр Ходаковский — военный и политический деятель Донецкой Народной Республики, командир батальона «Восток» вооруженных сил ДНР. Командир батальона «Восток» ДНР Александр Ходаковский.
Ходаковский оценил заявление Херша о переговорах Залужного с Герасимовым
Но в своём историческом прошлом мы не создали ничего достаточно приемлемого в качестве оптимального образа государственного существования. Вместо того, чтобы доказывать, при ком нам жилось лучше - при царях или коммунистах, - нам бы трезво посмотреть на достижения и ошибки и тех, и других, не доводя свою апологетику до уровня бездумного поклонения. Мы накопили огромный опыт, который мог бы лечь в основу нашего будущего устроения, и постоянные оглядывания назад только мешают нам смотреть вперёд и под ноги, - а именно это нам сейчас более всего необходимо. Всякие попытки государства подружить богоборцев с богомольцами обречены. И обречено будет пространство подобного эксперимента. Золотая середина в противостоянии Света и Тьмы - это территория Тьмы. Господь призывал возлюбить врагов. Но не Христовых. Государству, как и всякому человеку, придётся сделать чёткий выбор. Третьего в этом случае не дано.
От этого выбора будет зависеть дальнейшая история преображённого развития или гибели". Я иногда шучу по поводу своей профдеформации, но и те, кто погружён в противостояние белых и красных, тоже подвержены своеобразной деформации - за пределами этого противостояния они уже мало что различают: весь их мир сфокусировался на этом большом и значимом для них жизненном деле. А между тем государство - это много национальностей, много религиозных конфессий, много людей неверующих, которые впоследствии вполне могут стать верующими, - как быть с этим? Задача государства - не становиться обслуживающим инструментом какой-либо из социальных групп, а создавать условия для приемлемого сосуществования всех, его населяющих. Вот мы, православные, - хотим, чтобы наше государство множилось людьми коренного происхождения, а не мигрантами? А разве для кого-то секрет, что для многих тормозящим фактором в вопросе деторождения является отсутствие жилья?
Александр Ходаковский: «Слушайте, я тут знаю одного еврея, которого срочно нужно найти и призвать к ответу» 20:30, 1 ноября 2023 Фото: ТГ-канал Александра Ходаковского «Вчера я увидел столько дуром расходуемой энергии! А давайте в порядке добровольной выдачи соберем всех этих вояк с детьми в автобусах и направим их жаркую нелюбовь в конструктивное русло.
У нас даже есть аэропорт — он как раз возле Авдеевки: можно его использовать, как плацдарм, и от него рвануть прямо на поимку еврея Зеленского.
Вот сейчас в твоей жизни есть такая категория, как мечта, и поменялась ли она, если есть? Сейчас у меня нет. У меня есть простое понимание того, что для того, чтобы функционировать, я должен создавать вокруг себя такой режим, который позволял бы мне жить и функционировать. Но в случае, если вдруг обстоятельства будут требовать прервать режим моего функционирования, я должен буду это сделать, чаще всего это не зависит от моего произвольного желания. И вот я говорю: «я должен буду», это говорит о том, что я закладываю в это механизм ручного управления — что я должен буду принять решение; а часто решение будет принято за меня, и я просто буду констатировать факт.
Так вот и здесь: я сейчас считаю, что я делаю то, что могу, я работаю с обстоятельствами именно теми, которые мне посылаются свыше и так, как я могу — с учетом своих каких-то способностей человеческих, с учетом тех, еще не преданных и не утраченных, талантов, которые мне изначально были даны при появлении моем на свет. А что касается «на миру и смерть красна», что касается такого высокого, на высокой ноте поступка, об этом в последнее время точно не приходится задумываться, потому что, когда мы говорим про описываемый тобой период, я тогда не имел дела с войной, я тогда не имел дела со всеми перипетиями, которые с ней связаны. И я воображал, я представлял что-то, я готовился, конечно, морально, что мне придется с этим столкнуться, но о том, что это настолько буднично, настолько прозаично, настолько тривиально, я бы сказал, — вот смерть человеческая, количество этих смертей, — я тогда абсолютно не задумывался. Мы всегда придавали смерти какое-то такое возвышенное значение, мы всегда думали — не зря я эту поговорку употребил: «на миру и смерть красна», мы все равно вкладываем какой-то смысл, наталкиваем в это понятие до тех пор, пока мы не сталкиваемся с этим явлением, со смертью. А когда мы понимаем, что это все настолько действительно не романтично вообще никак, тогда и, собственно, и мысли о том, как можно было бы красиво и хорошо умереть, они тебя просто покидают, потому что ты можешь умереть при таких банальных обстоятельствах, что лучше об этом в книге не писать. Но тем не менее если ты все-таки не пьяным за рулем влетел в столб, а выполняя что-то значимое, вот как ты упомянул про защиту Родины — стать офицером и прочее, если при таких обстоятельствах, то, наверное, в этом есть и оправдание, и смысл.
Знаешь, мне врезалось в память, когда мы с тобой недавно говорили, ты рассказывал, что, когда эти коптеры летают, ты смотришь… и говоришь: звука нет, и, когда человек убит, мы только видим, что он так вот… И мне просто, как-то шарахнуло меня, конечно, по башке, этот пример, он совсем далек от какой бы то ни было романтики, конечно, он такой… Да, тем более современные способы, они же ведь абсолютно такие прозаичные, это раньше знаменитый кадр, где-то, я не знаю где он был снят, но потом было установлено, что герой этого кадра — это житель Ворошиловградской области, и потом, по-моему, близкие родственники опознали его, и где-то эта информация уже была зафиксирована, когда он с пистолетом из окопа… Да, да, вот это да. Да, вот мы же на этом росли, мы это впитывали, что в какой-то момент нужно преодолеть себя, нужно перевалить через бруствер, встать в полный рост… Ну кто с пистолетом в атаку по-настоящему-то ходит, это же вообще не боевое оружие, военные смеются: это способ застрелиться в конце концов, но никто с пистолетом действительно, но это символ. Но это же важный символ. Это важный символ, но тогда этим символам было место, а сейчас этого места для них нет, сейчас все настолько упростилось. И тогда не каждый раз можно было продемонстрировать силу духа, символизм, преодоление человеческого страха, паники, ужаса предстоящей смерти усилием воли, какими-то внутренними мотивами, какими бы они ни были, мотивы, когда-то — за веру, царя и Отечество, потом — за Родину, за Сталина, за какие-то другие, но тем не менее человек встает, получает три пули в грудь, и он уже убит и все, ну вот он сумел это сделать. А сейчас этого можно просто не успеть и не суметь сделать, и ты так и не поймешь даже, что с тобой случилось, хорошо, если не поймешь, это категория легкой смерти.
Поэтому да, действительно, особенно когда это все обеззвучено, когда это все через технические средства, ведь тогда же этого не было, разве что мог только летчик с высоты, слушая через фонарь прорывающиеся звуки воздуха, трущегося об обшивку, увидеть что-то, что внизу происходит на поле боя, на штурмовике каком-то, еще что-то. А сейчас это стало вообще до банального просто: фиксация, фотофиксация так называемая, у каждого снайперский прицел, встроена возможность фиксировать то, что происходит, и это даже нужно, потому что нужно предоставить доказательства твоей работы. Вот то, что снимает беспилотник, он тоже фиксирует, как это работает, как работает артиллерия, какой результат она достигает. То есть все стало насколько обездушено, наверное, вот так, что это в какой-то степени даже и пугает, потому что на этом рождается поколение командиров, которые не понимают того, что происходит там, внизу, а тем более что сейчас же меняется и практика использования командиров. Вот этот человек, который достал пистолет, а между пистолетом и поясным ремнем у него там был какой-то шнурочек, чтобы пистолет не потерять, и вот эта связка: кулак, пистолет, шнурочек и поясной ремень — это все у нас в голове сразу вот так одном взгляде фокусируется, и этот человек наверняка командир роты, может быть, командир батальона. Симонов же еще писал, помните, этот замечательный персонаж там — Гурский, рыжий, я не помню, картавый он был или нет, этот журналист, он точно заикался, и он приветствовал там одного из героев, комбата Синцова, когда он говорил: «Рад видеть тебя на этом свете, так плохо приспособленном для жизни пехотных комбатов».
То есть он одной фразой определил статус пехотного комбата. Сейчас нет, сейчас же меняется методология, сейчас офицер вообще, мы же берем некоторые образцы Запада, заимствуем для подражания, офицеры не покидают командный пункт, они не ходят в атаку вместе с пехотой, есть сержантский состав, он должен выполнять эти функции. Кого мы рождаем таким образом: да, с одной стороны, управленческое звено, такое, как офицеры, оно должно сохраняться, потому что его заменить точно некем, если он подготовленный, если он тем более получил опыт, практику, организация, администрирование процессов, принятие решений, это действительно важно, из обоймы его так просто не достанешь, как патрон нужный, не отщелкнешь и не поставишь его вместо офицера. Но тем не менее, как побочный эффект, это такая реакция, такое обезличивание. Ты говорил, что он не может, иногда принимая решение, он не понимает морально-волевой дух и не понимает, что этому подразделению нельзя поручать это задание, да? Да, это часто, я это наблюдал очень часто, потому что я все-таки представитель старой школы — в той или иной степени, все-таки я воспитан на тех методиках подходов, которые бытовали, доминировали на поколение все-таки назад.
А современные молодые ребята-офицеры, где-то тридцать с небольшим, они демонстрируют явно новую школу уже, явно новый подход, и возникают, конечно, дискуссии. Другая тема немножко. Уже «Ходаковский-интеллектуал» — это такой телеграм-мем уже. Не будем определять содержание этого сложноуловимого слова, но даже Царев как-то написал: ну, Ходаковский, мол, Кафку читал. Не могу тебя не спросить: как тебе Кафка? Нет, я понял, я перестану быть человеком-функцией и буду читать Кафку.
Мне нужно быть человеком практичным, все свое существование направлять в какое-то конкретно-осязаемое русло, но если я буду погружаться в этот сложный экзистенциальный мир, который предлагает Кафка, то продуктивности я высокой не достигну на самом деле и потеряю, наверное, даже то, что имел. Я знаком с этим автором, но я читал, это не означает, что я его перечитывал и что он оставил глубокий след внутри меня, это просто ведь не на уровне действительно интеллекта. Интеллектуал — это, мне кажется, к этому отношения не имеет, это на уровне восприятия, это ложится на тебя, на твою матрицу, или не ложится, или отторгается. Я могу читать это — ну господи, ну высосанные из пальца какие-то проблемы, какие-то житейские сложности каких-то интеллигентов, которые замучили себя до ручки, не видя своей примененности в этой жизни, и вот они страдают, у них такая мощная рефлексия, я думаю: ну неужели с этим строем мыслей можно бабушку через дорогу перевести? Слушай, а вот в этих условиях, в ситуации человека-функции, там вообще нет места никакой литературе? Нет, для литературы места там много, потому что функциональность, она же должна быть… мало того что она высокопродуктивная должна быть, но она же должна основана быть на какой-то мотивации, ты же должен понимать, что ты и ради чего ты это делаешь, это же не просто действие ради действия, процесс ради процесса, ведь все равно даже в моем таком измерении, в моем сознании это должно иметь какую-то вполне понятную, разбираемую по запчастям какую-то цель, а цель, она формируется из того, что ты читаешь, из того, что ты в себя впитал в этой книге.
Ну вот ты сказал, что ты Кафку не перечитываешь, а кого ты перечитываешь? Есть у меня какие-то авторы мои любимые, это такой интим в каком-то смысле, в каком плане интим? Я ведь рос, я помню, мне было 17 лет, когда меня призвали в армию, я 18-летие, такой исключительный случай, не знаю, почему у меня так попало в жизни, но я 18-летие свое встречал там уже, спустя там пару недель после призыва, ну не суть важно. И первым делом что я сделал, когда я уже попал в строевую часть, — я пошел в библиотеку и спросил, а нет ли там «Роман-газеты» с Дмитрием Балашовым, с продолжением его вот этого цикла «Государи Московские», потому что я самого такого впитывал… ну, то что давал мне этот автор по крайней мере, он достаточно, он же вообще филолог, он мастер русской словесности и человек, который много времени провел в глубинке российской, вбирал все. И для меня это очень было близко, важно, и я где-то для себя, наверное, даже отмечаю, что этот автор очень много заложил в тех решениях, которые я потом, впоследствии, принимал, ну что такое — в 17 лет, в 18, но читал-то я его уже в 17 лет, если уже знал о нем и бежал быстренько продолжение… Кстати, к тому времени уже вышел роман, это был 90-й год, — «Симеон Гордый», это уже, по-моему, был третий роман из цикла, и я много чего вытащил оттуда, для себя взял и его перечитываю практически постоянно, это как настольная книга, потому что он меня возвращает в ту архаику и в те простые смыслы: вера, Бог, государство, преодоление смуты, преодоление феодальной раздробленности, это формирует те мои зачатки государственности, государственного мышления, которые во мне есть. Это один из авторов, которых можно и следует читать.
Вот я упомянул того же Симонова, например, он человек другой эпохи, человек, писавший о другом этапе жизни государства Российского, но в чем-то там есть тождественность во всем этом, все равно, начнем даже с самого простого, такого даже примитивного — имперскости в каком-то смысле. Если не говорить о религиозных авторах, о мыслителях из… Если не о религиозных, а о самых великих писателях русских, есть у тебя книги, к которым ты возвращаешься? Последнее время практически нет, на самом деле. Я перечитывал раньше, в те времена, Толстого, ну понятно, Достоевского, но сейчас… А Достоевского — я больше читаю о нем, чем его самого, просто есть же еще и внутренняя настроенность, если сейчас, я человек достаточно практичный, то мне сложно выкраивать какую-то часть внутреннего пространства на то, чтобы заниматься вот этими сложными переживаниями. Я знаю, что такое Достоевский, я знаю, кто он такой, и знаю, кто он для меня и часто его… если не часто, то все-таки прибегаю к нему в каких-то обстоятельствах, цитирую его, то, что для меня важно, я обязательно читаю выдержки из «Дневников писателя», когда мне попадаются на глаза. Я очень хорошо понимаю, что он тогда имел в виду, потому что, помимо Достоевского, о том сложном времени писал тот же Мережковский, например, но он совсем как-то ушел потом в итоге в сторону.
Но в тот период, когда он писал, например, даже свои такие публицистические статьи, большие статьи, такие как «Больная Россия», «Грядущий Хам», это очень сильные такие по-своему статьи, они чем-то перекликаются с современным временем, миром. И мне понятно все о том, что история циклична, такие обычные, банальные, и понятно, почему и как она циклична, и то, что мы сейчас видим, то, что мы сейчас понимаем, где-то уже происходило. И если мы отслеживаем эти процессы, то мы можем эти циклы спрогнозировать. Для меня это важно, я хочу понимать, что будет с моей родиной на ближайшую, на среднесрочную и на дальнюю перспективу. Потому что да, мы говорим о спасении, да, мы говорим о христианстве, да, мы говорим о Боге, но не меньшее значение для нас имеет конкретная наша страна, в которой мы реализуем все эти свои мысли о Боге, свою веру, мы же ведь с ней, без нее мы никак, потому что слишком абстрактное отношение к вере для человека земного невозможно. Я не знаю, конечно, есть такие люди, для которых понятие Родина — понятие отвлеченное, наверное, потому что для них есть Христос — и все, ничего другого не нужно, и, наверное, может быть, это где-то и правильно, но я не знаю никого, ни Игнатия Брянчанинова, ни из тех, кто писал, и никого другого, кто не отталкивался бы от своей Родины так или иначе.
Все равно, что Иоанн Кронштадтский, даже наши относительные современники, они все равно так или иначе привязаны к Родине, к своей земле, как будто она пропитана чем-то, без чего их вера практически невозможна. Наверное, так и есть. Тут недавно два модных, известных интервьюера, один у другого брал интервью. И один говорил, что это сменяемость власти и честные выборы, а другой говорил, что мы предали культуру и, грубо говоря, Эрмитаж важнее честных выборов. Вот тебе вообще вот эти разговоры какими кажутся — имеющими отношение к реальности или нет? Да все имеет отношение к реальности, но не все эту реальность отображает в полной мере, потому что это могут быть фрагменты реальности, это может быть либо даже не причина, а следствие.
Ну что такое честные выборы, в каких случаях они нужны? Или что такое культура, на чем она зиждется, эта культура? Если посмотреть на современную культуру, может быть, не все в этой культуре нужно бы и сохранить, в конце-то концов… Прямо так скажем. А если говорить о демократии, о выборах — это же ведь попытка подменить отсутствие в нас самих тонкого ощущения мира, построенного на любви. И демократия, для меня она не имеет ни малейшего значения, я не демократ абсолютно, я человек достаточно деспотичный в каких-то местах, я абсолютный авторитарист. Если я должен управлять людьми, если я должен добиваться от людей, преодолевая их леность, преодолевая их некомпетентность, какого-то результата, ну конечно, я должен применять какие-то формы и методы воздействия.
Вот здесь вроде бы, как говорил Евгений Гришковец, которого люблю перечитывать и пересматривать, это вот как раз не загружает, поэтому я для него выкраиваю где-то там в своем сознании участок, он говорил: ну, они вот так договорились и вот так они действуют в рамках договоренностей, что у одних есть высокотехнологичное оружие и у других, ну и все вроде как в рамках договоренностей и правил. А что касается людей, на которых не распространяется свод этих правил, то я не считаю себя вправе лишать таких людей жизни. Ну например, у нас же был период межвременья, смуты нашей маленькой, в четырнадцатом году например, когда у нас было полное безвластие, и я со своим арсеналом, со своим положением в обществе я был вправе принимать решения за всю государственную машину, я один — и весь тот набор функций, которые должно отправлять государство, начиная от социалки, заканчивая принятием мер в отношении тех лиц, которые, скажем так, представляют угрозу обществу. И в таких ситуациях кто-то подписывал, ничтоже сумняшеся, приговор смертный, я видел в этом только самообольщение, только попытку представить себя маленьким богом, который вправе от своего имени вершить судьбы человека, я никогда не считал, что я вправе так делать, так поступать. Любое общество, построенное на правилах и законах подчиненности, когда есть какая-то иерархия, оно исключает демократию. Я не говорю что ей нет места вообще в природе, но просто я всегда находился в такой среде и такую среду формировал вокруг себя, которая это исключала.
Но я всегда видел в этой среде братство, я всегда видел в этой среде любовь, присутствие этого, когда да, ты принимаешь решение о человеке, о его судьбе и создаешь ему те или иные условия жизни, когда ты можешь решением своим: ну посмотрел на человека — ну нет, этого не надо, этот пусть в тылу чем-нибудь там занимается, выполняет какие-то полезные функции. Тут же ведь надо еще и дерзнуть и предположить, наверное, или высказать такую надежду или мысль о том, что, когда ты берешь на себя какую-то миссию-функцию, ну наверное, и Господь дает какие-то дополнительные свойства или качества придает тебе, когда ты лучше распознаешь то, что вокруг тебя происходит. Назовем это интуицией, назовем это прозорливостью какой-то, зачаточное такое ощущение, очень такое слабое, на уровне UFO какого-нибудь, не более того. Но тем не менее, я неоднократно видел, у меня были прецеденты такие, когда я мог в этом убедиться. Когда я посмотрел на человека, вот он рвется, я вижу, я говорю: «нет, нет, я тебе запрещаю, ты остаешься здесь». Он нарушает мое «благословение», если говорить вот так, — и в этот же день погибает.
Я могу назвать два таких эпизода совершенно очевидных из тех, которые я сам сумел отследить и которые врезались мне в память, и причем это происходило мгновенно. Действительно, как будто если это все под сенью высших сил, то тут работают такие какие-то законы, в том числе они работают. И ты же, когда применяешь к человеку такие волюнтаристские подходы, ты можешь руководствоваться абсолютно не желанием его как-то задавить, не желанием самоутвердиться за счет него, получить себе лишние бонусы к статусу, нет, наоборот, ты руководствуешься абсолютной любовью к нему, абсолютным желанием, чтобы он выжил, — где здесь место демократии в такой форме взаимоотношений? Что здесь должно быть, что, он должен созвать совет младших чинов и выказать мне вотум недоверия, что должно произойти? Я просто понимаю, что здесь работают такие «инстанции», что это просто неуместно, это что-то искусственное, созданное, привлеченное к нашей жизни со стороны для того, чтобы подменить что-то более важное. И я так понимаю, что, кроме «Телеграма», ты сейчас ничего особо не ведешь, да?
Сложно с этим было бороться? Здесь еще есть один фактор. Помимо того, что, я не знаю, я настолько, мне кажется, разобрался в себе, может быть, там не совсем по деталям, что уже эти вещи, действительно, в области терпения лежат, там легендарный или не легендарный, я уже это… не то что это сильно мешает или искушает меня, или сбивает меня, как мне некоторые, плохо меня знающие: «вот смотри, чтобы медные трубы как-то вот тебя не испортили» и все остальное, но все-таки уже пятьдесят лет, это раз. Я, конечно, не обольщаюсь по поводу себя в этом смысле, я уверен, что все-таки мое тщеславие найдется много способов чем пощекотать, я уверен, что моя гордыня всегда готова броситься к кому-нибудь в объятия, чтобы ее приласкали и чтобы ей стало вообще хорошо, безусловно, этого хватает в избытке, и я абсолютно не считаю, что я в этом плане как-то сумел все-таки развиться и достичь какой-то духовной высоты, каким был, таким и остался. Но это в меньшей степени, наверное, влияло, но я посмотрел, как работают соцсети, это действительно такая была тяжелая нагрузка на внутренние духовные компоненты, потому что я… я не люблю футбол, я никогда его не смотрю. Смотреть или играть?
Нет, если в отношении играть как к физическому упражнению, я вполне к нему лояльно отношусь, а вот смотреть я не люблю, я не люблю футбольную индустрию — это я хотел сказать, не то что мне неинтересно, как одна команда переигрывает другую команду и прочее, нет, я не люблю что происходит с людьми, когда они вовлечены в этот процесс, вот такой азарт, такая страсть. Это мое личное мнение, «хлеба и зрелищ», что-то такое, я на этом уровне к этому отношусь плохо, я плохо отношусь к последствиям всего этого. И что-то я подобное увидел в соцсетях, особенно в этих вещах, когда комментируют, когда ставят вот эти вот, открывают функции, когда можно «лайкать» там, и человек попадает в такую зависимость, собственно говоря, и я тоже подвергся этой атаке, я посчитал, что слишком много на мою истерзанную психику и на мое «я» атак, надо хоть от чего-то избавиться, хватит мне этих соблазнов и искушений, но вот эти вот… Тем более я посмотрел, там же ведь что происходит, вот почему я люблю, вот сразу реклама, не нативная причем реклама, почему я люблю телеканал «Спас»… Да, давайте поподробнее. Я его всегда с удовольствием смотрю, потому что тут не разжигаются страсти. А когда я смотрю другие каналы, там даже сама подача, сама манера, но это же ведь все-таки НЛП и прочие вещи, это профессионально, это нормально, но это рассчитано на аудиторию, извините за выражение, «пипл хавает», когда говорят, сленговое выражение употребляют, А вот здесь я этого не вижу, я вижу, как создаются программы, они бережно относятся именно к духовной составляющей человека, не разжигают вот этих страстей, потому что да и так их хватает, мы все страстные люди, особенно деятельные люди, они всегда вот сверх меры страстные, и борьба с этим и так поглощает очень много энергии, а когда это еще искусственно присутствует… И вот эти соцсети — очень хороший способ разжигать эту страстность, с которой потом тяжело очень бороться.
В настоящей Ходаковский со своим подразделением крошит укронацистов, в виртуальной - укробританские сказки. Источник Новостной сайт E-News. Используя материалы, размещайте обратную ссылку.
Ходаковский Александр Сергеевич (Скиф)
С утра на земле пошли на работу мы. Надо избавиться от иллюзий, что это произойдет скоро. За каждый цех бои идут по несколько суток. Условная линия фронта в промзоне порой — на расстоянии броска гранаты. Вчера вечером наши бойцы зашли на одну сторону ангара, который всего-то ничего — метров 200 на 150, а на другой остались «азовцы». Утром мне мои ребята доложили, что всю ночь прислушивались к шорохам со стороны противника, но он все-таки сумел скрытно выскользнуть и занять оборону в соседнем ангаре. Видимо, сработала крысиная тактика. Помимо наличия подземных цехов и складов, вся территория металлургического комбината пронизана под землей «ливневками » — коллекторами для отвода воды. Высота труб — 1,6 метра, по ним можно спокойно перемещаться, пригнувшись. Вот «азовцы», как крысы, и бегают теперь под землей по этим норам по всей территории. Видимо, схема подземных ходов на руках у их командования, поэтому противник может маневрировать силами и средствами.
Еще эти коллекторы они стали использовать для организации огневых точек. Раскапывают землю, кувалдами проламывают бетонную трубу сверху, рядом выкладывают мешки с песком или обломки стен.
Никто никуда не уходит - оставайтесь со своими солдатами, - вы им нужны, - вспоминает силовик. Он сообщил, что почти шесть месяцев передавал "власть" структурам Минобороны и первым столкнулся со спецификой деятельности ведомства. Люди, которые когда-то служили под его началом, продолжают служить Родине, а некоторые до сих пор считают именно его своим командиром, сказал Ходаковский.
Основной задачей объединения Ходаковский видел борьбу с «киевской хунтой». Отряды батальона были сформированы в течение полутора месяцев, а уже в мае 2014 года бойцы «Востока» приняли первый бой в районе населенного пункта Карловка и нанесли поражение противнику. Однако удача быстро сменилась провалом во время майского штурма донецкого аэропорта.
Александр Ходаковский в 2014 году Российские добровольцы вместе с бойцами «Востока» заняли здание нового терминала, а украинский спецназ располагался в старом. Ходаковский как командир батальона провел переговоры с противником, договорившись избегать вооруженного столкновения. Но украинская сторона ударила по зданию терминала. Это было просто избиение младенцев. Все-таки авиабомбардировки — штука опасная», — вспоминал Ходаковский. При этом бойцы «Востока», хоть и имели в своем арсенале переносные зенитные ракетные комплексы, но не взяли их с собой в тот злополучный день. Зажатые в аэропорту военные попыталась прорваться на двух КАМАЗах и попали под «дружественный огонь», за что потом щедро критиковали командира батальона. Потери «Востока» составили от 60 до 70 человек.
Позже Ходаковский рассказал, что приказ о штурме аэропорта отдал председатель совета министров ДНР Александр Бородай, а сам он выступал против такого решения. Неудачным для «Востока» оказался и штурм украинского погранпункта «Мариновка» в июне того же года. Ополченцы попали в засаду, оказавшись под перекрестным огнем минометов, гранатометов и стрелкового оружия. Позже украинская сторона также начала наносить удары и с воздуха. Кроме того, он был избран в парламент ДНР первого созыва.
Содержание 1 рейс 17 Malaysia Airlines 2 По слухам, захват 4 Ссылки рейс 17 Malaysia Airlines 23 июля 2014 года международное информационное агентство Reuters сообщило, что Ходаковский был в Интервью подтвердило, что пророссийские повстанцы получили от России ракетную систему Бук , которую они использовали для сбития рейса 17 Malaysia Airlines, а затем "вероятно" отправили ее обратно в Россию, чтобы удалить доказательства ее присутствия. Это интервью Reuters было быстро оспорено другим лидером повстанцев, Александром Бородаем. И Ходаковский быстро отрицал, сказав Рейтер, что у сепаратистов были ракеты «Бук», когда в этом регионе разбился малайзийский авиалайнер: «Мы обсуждали теории, но одна простая фраза прорезала всюду, как красная линия, что у меня нет информации о том, что у милиции есть такие ракеты. Ходаковский сказал, что он не согласен и не отрицает утверждения о том, что повстанцы сбили самолет.
Ходаковский рассказал подробности о своей ЧВК
| Александр Ходаковский - Alexander Khodakovsky | Александр Ходаковский был одним из видных фигурантов событий 2014 года на востоке Украины, также известных как «Русская весна». |
| Ходаковский Александр Васильевич | Главные новости о персоне Александр Ходаковский на |
| Александр Ходаковский – Telegram | Последние новости о персоне Александр Ходаковский новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. |
| Две «Русских весны» Александра Ходаковского | Главные новости о персоне Александр Ходаковский на |
| Бывший командир «Альфы», лидер батальона «Восток» | Александр Ходаковский о том как ограниченные силы России вошли в Донбасс (2023). |
Александр Ходаковский: Течение нашей жизни прежним уже никогда не будет
На стене кабинета Ходаковского висят три иконы: Богородицы, Спасителя и Александра Невского. Только важное и интересное из биографии. Свежие новости по теме Александр Ходаковский: Ходаковский допустил, что снаряды, предназначенные Украине, уходят в Израиль, "Нащупав наши слабые места". 19 апреля обозреватель «Вечерней Москвы» Александр Хохлов дозвонился до командира батальона «Восток» войск ДНР Александра Ходаковского, чтобы получить «из первых уст» последние новости о зачистке территории «Азовстали». Александр Ходаковский. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте РИА Новости. Украине пора осознать бесполезность сопротивления России, считает командир батальона "Восток" Александр Ходаковский.
Александр Ходаковский узнал из Википедии, что он в плену
офицер. - На днях было Прощеное воскресенье. Последние новости о персоне Александр Ходаковский новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Readovka взяла интервью у командира батальона «Восток» Александра Ходаковского.